60 лет назад отгремели последние залпы Второй мировой войны. К этой дате мы приурочили воспоминания участника войны с Японией – штурмана дальней авиации.
Первый вылет
Утром 8 августа 1945 года нам дали приказ – бомбить столицу Маньчжурии Чаньчунь. Предупредили: границу ранее часа ночи не пересекать – именно в это время Советский Союз объявил войну Японии. В 23.30 взлетели.
А погода – скверная. От нашей границы на двести километров вглубь расположения противника – мощнейший атмосферный фронт, высокая облачность. Самолет за какую-то секунду бросает метров на триста вниз. Позднее мы узнали, что на взлете два боевых “Ил-4” нашего полка разбились. Легли на курс. Высота – семь тысяч километров. Болтанка невыносимая. Гроза. С консолей крыльев летят двухметровые снопы искр. Компаса ходуном ходят. И – никакой связи.
Командир спрашивает:
– Может, вернемся?
– А ты не боишься, что в первую ночь войны нам припишут трусость?
К счастью, часа через два этот ад кончился. Облака – безмятежные, белые, как молоко. А вскоре вокруг – абсолютно чистое небо!
Вдали появились огни города. Это наша цель. Подходим ближе. Видимость отличная. Видно даже, как по улицам трамваи ходят.
Наш самолет с фотооборудованием на борту. Как фотографировали? Летишь – объектив открыт. Сбрасываешь стокилограммовую фотографическую авиабомбу, на определенной высоте она взрывается и освещает все кругом, на борту в устройстве срабатывает затвор.
Смотрю: здесь взрыв, там взрыв… Наши смертоносные следы. Вскоре в городе погасло электричество – вырубили. Было около трех часов ночи.
На обратном пути повторился воздушный кошмар. Сели. Пришли в казармы – этого товарища нет, другого, третьего…
В ту ночь мы потеряли пятнадцать самолетов. И ведь никто не был сбит, все из-за непогоды… Терять товарищей сейчас было втройне больнее, чем в войну с Германией.
На вынужденную посадку
Вторая ночь. Погода такая же мерзкая.
Мы взлетели последними. Вдруг команда: “Всем на посадку”. А у меня фотоаппарат барахлил, надо было проверить. Запрашиваю: “Разрешите идти на полигон – сбросить бомбы и проверить фотоаппарат”. Командование отвечает: “Разрешаем”.
На подходе к полигону – неожиданная команда: “Выполняйте основное задание”. Оказывается, в воздухе появились японцы. Смотрю, на фоне луны с зажженными фарами идет истребитель противника. Мы с радистом открыли огонь – фары погасли, самолет исчез.
Вышли на цель – город противника. Там уже три-четыре пожара от бомбардировки наших машин. Отбомбились, сфотографировали и – домой.
Через некоторое время мой летчик тревожно сообщает: “Горючего мало осталось”. Только сказал – двигатели остановились. Переключились на резервный мотор, который обычно никогда не используем – его работы хватает всего-то на полчаса. Летчик говорит:
– Приготовиться! Наверное, придется прыгать.
– Мы над чьей территорией? – кричит радист.
– Сейчас будем над своей.
Нашу территорию можно было узнать по просторным равнинам, а как границу Китая пересечешь – повсюду маленькие частые полосы оврагов. Очень пересеченная местность.
Светало… Определили район местонахождения – узловая станция Манзовка. До нашей Сысоевки еще минут двадцать, через высокий хребет. И еще неизвестно, сможем ли сразу сесть. Решили садиться в поле. Пока определялись с местом посадки и разворачивались, винты остановились. Идем на малой высоте – не хочет машина садиться. Баки-то пустые, шасси убраны, тормозные щитки пилот не выпустил – пожалел. Смотрю, а перед нами уже черным-черно. Лес!
Дали резкое торможение. Касание. Кромка леса все ближе и ближе… Фу, остановились всего метрах в пяти от него.
Когда совсем рассвело, увидели чуть поодаль еще и овраг. Но что это? Рядом линия высоковольтки! Измерили расстояние до нее – сто сорок шагов. Слава богу, не напоролись.
Впоследствии мы и дальше летали на этой машине. А из той операции вернулись только тридцать самолетов из семидесяти. Жертвы, конечно, были многочисленные…
Зато результаты налетов на Чаньчунь оказались действенными. Вскоре город был занят, а ближайший неприступный Дунинский укрепрайон японцев, с которым никак не могла справиться наша артиллерия, разрушен.
Пленные и трофеи
У нас в гарнизоне Ханхына было около четырех тысяч пленных. Охраны же – всего тридцать человек. Самое удивительное, что пленным наше командование позволяло оставлять при себе холодное оружие и даже проводить свои строевые занятия. К нам, младшим офицерам, несшим здесь службу, японские офицеры часто подходили (каждый знал русский, английский или немецкий) и, набравшись наглости, вкрадчиво заявляли:
– А вы нас не победили: император приказал – мы сложили оружие, а прикажет – всех вас перебьем.
Такая опасность действительно была. Примеры вооруженных выступлений были. Например, в китайском Сейсине, недалеко от Владивостока, пленные подняли большой мятеж. Пришлось штурмовиками и речными судами выбивать их из занятого города. После такого ЧП начальник гарнизона поехал к пленному японскому генералу, поставил часовых и предупредил: “При первых же новых беспорядках вас расстреляют”.
Волнений больше не было.
Зато было вот еще что. У японцев некоторые самолеты, в основном транспортные, работали на спирте. И как только наш солдат это дело пронюхал, что тут началось! Мы между собой называли это “отмечаем победу”. Но к радости примешивалась и беда: отравления древесным спиртом случались практически через день.
Десант – дело рисковое
У японцев были необычные аэродромы: с бетонными полосами и, как правило, на возвышенности. Под ней – обязательно ниша, где стояли самолеты, хранились топливо, боеприпасы. Мы знали: такие “крепкие орешки” никакой бомбой не достанешь.
И все-таки брали эти крепости. Каким образом?
В бомбардировщики сажали по шесть пехотинцев: двоих – к радисту, четверых – в бомболюки. И курсом – на вражеский аэродром. Следом – пикировщики и штурмовики. Садимся (никто по нам почему-то никогда не стрелял) и заруливаем к служебным зданиям. Десантники выбегают, а из садящегося следом “С-47” выкатывают наш “виллис”. Полковник с тремя автоматчиками и переводчиком едут к начальству гарнизона и, указывая на кружащие пикировщики и штурмовики, предъявляют ультиматум о капитуляции. Те сразу подписывали.
Помню потрясающую картину. Около порта Гинзан был аэродром с двумя полосами, где базировались не меньше двухсот японских истребителей. Подлетаем, как обычно, идем на посадку. А эти двести машин разом, как огромная стая птиц, прочь по всем направлениям – вдоль, поперек, наискосок – взлетают и улепетывают в южную зону, к американцам. Вот это было зрелище!
А вообще-то, десант – работа невеселая. Ведь шли прямо в лапы врага. Из обычного пулемета можно было при посадке все наши самолеты побить. Но японцы были страшно деморализованы. Одно время командование даже открыто обсуждало: а почему бы не оккупировать Японию? Однажды в середине августа нам так и сказали: готовьтесь к полету на Хоккайдо, в каждый самолет посадим по трое солдат. Мы составили маршруты и ждали.
Но вскоре дали отбой. Приказа брать Хоккайдо так и не поступило…
Наша справка. После войны Григорий Григорьевич Балакин служил, с отличием окончил Высшую летно-тактическую школу командиров частей дальней авиации. В 1951 году был демобилизован и стал штурманом-испытателем Казанского авиационного объединения им.Горбунова, где проработал почти сорок лет. Испытывал “Ту-4”, “Ту-16” и другие не менее легендарные советские самолеты различного назначения.
Ныне подполковник в отставке, награжден двумя орденами Красной Звезды, Отечественной войны II степени, медалями “За боевые заслуги”, “За освобождение Кореи” и многими другими наградами. Григорий Балакин – что называется, последний из могикан: он один из немногих, кто остался из большой группы знаменитых испытателей отечественного авиапрома.
Григорий БАЛАКИН.
