Ему помог устроиться во 2-ю Казанскую гимназию его добрый знакомый по Санкт-Петербургу Михаил Николаевич Мусин-Пушкин. Хорошо все-таки иметь в знакомых и друзьях таких людей, как Михаил Николаевич! Всегда можно обратиться за поддержкой и попросить какую-нибудь хлебную должность, как это было принято в оные времена и как это до сих пор практикуется, особенно “на местах”. Тем паче, что имел Михаил Николаевич генеральский чин и состоял вот уже полтора десятка лет на должности попечителя Казанского учебного округа.

Так, хлопотами Его превосходительства в октябре 1841 года “классный художник” Андрей Николаевич Ракович получил во 2-й Казанской гимназии место учителя рисования. А когда за смертью первого “учителя изящных искусств”, живописца Льва Дмитриевича Крюкова, открылась “ваканция” учителя рисования и живописи в Казанском Императорском университете, Андрей Николаевич возбуждает, как тогда говорили, ходатайство на занятие сей должности. Мусин-Пушкин, естественно, не возражает, и 5 июня 1843 года попечитель выдает Совету университета предписание: “Определяю Раковича учителем рисования Казанскаго Университета с производством штатнаго по этой должности жалования с настоящаго числа”.

Впрочем, Ракович вполне подходил к выхлопотанному месту. В Казани в то время вряд ли мог найтись более способный человек в искусстве рисования и живописи, посему появление Андрея Николаевича на кафедре изящных искусств было благом для университета.

Происхождение Андрея Николаевича Раковича было окутано дымкой какой-то романтической тайны. Почему при живых родителях он с самого рождения, случившегося 29 июля 1815 года, был отдан на воспитание коллежскому асессору Николаю Ильичу Воинову, как о том свидетельствовали документы, находившиеся в Академии художеств? Кто были его родители? Об этом, конечно, знал асессор Воинов, но он молчал всю жизнь. Никогда не рассказывал об отце с матерью и сам Ракович, хотя к матери, очевидно, он был очень привязан, да и последняя не раз высылала ему деньги в трудные минуты его жизни.

Похоже, Николай Ильич Воинов получал на воспитание Андрея достаточные суммы и относился к этому порученному ему делу весьма добросовестно, коли к девяти годам Андрюша Ракович был обучен грамоте, арифметике и рисованию, да к тому же владел немецким и французским языками. Особые успехи Андрей делал в рисовании, поэтому некто (отец?), заботящийся о его образовании и развитии, принял решение поместить его в Императорскую Академию художеств, что и было исполнено Воиновым.

Академия была тогда заведением закрытого типа со всеми “прелестями” казарменного общежития: подъем по побудке, форменное казенное платье, строгая дисциплина и богатый выбор наказаний за разного рода нарушения и непослушание, вплоть до карцера. При распределении воспитанников по классам, или, говоря современным языком, по специализации, Ракович попал в класс перспективной и пейзажной живописи, который вел профессор М.Н.Воробьев. Это был маститый педагог, в течение сорока лет преподававший в Академии “перспективу”, из учеников которого вышли лучшие российские живописцы и архитекторы. У него было чему научиться. Ракович делает в перспективной живописи успехи, получает “по художеству” и “по наукам” по две награды, а поскольку поведения он был всегда примерного, на последнем году обучения ему и еще двум воспитанникам было разрешено покидать стены Академии “для безпрепятственных занятий в Столице”, для чего им выдали билеты, или, по- нашему, пропуска, что было тогда явлением не частым. За конкурсную (дипломную) работу “Вид на Полицейский мост в СПб” Ракович получил серебряную медаль и был в 1836 году выпущен из Академии с аттестатом “класснаго художника”.

Два года Андрей Ракович жил частными заработками, в 1838 году поступил в Санкт-Петербургский комитет городских сооружений чертежником, вскоре был повышен до звания “архитекторскаго помощника”, но по прошению уволился и устроился учителем рисования в Симбирскую гимназию, из коей и был переведен стараниями попечителя Мусина-Пушкина в Казань.

Должностью штатного университетского преподавателя Ракович был весьма доволен. Человеком он был, похоже, без особых амбиций, любил вкусно поесть, и немалую часть своего жалования, как говорили о нем словоохотливые современники, “он проедал на свежую икру, которой был страстный любитель”. Был он завсегдатаем Дворянского клуба, и его маленькую пузатенькую фигурку едва ли не каждый день можно было наблюдать там в бильярдной зале.

Однако, несмотря на явное расположение Андрея Николаевича к жизненным удовольствиям, свои педагогические обязанности он исполнял добросовестно и, главное, не оставлял своих художественных исканий.

В 1844 году Ракович взялся за составление “Художественного обозрения Казанской губернии” и сделал к нему девять рисунков. Работа эта была до того успешной, что о ней было доложено министру народного просвещения, а тот, в свою очередь, представил ее пред высочайшие очи. Очи сказали:

– Хм-м, – и повелели наградить составителя “Обозрения” бриллиантовым перстнем.

В 1845 году Ракович через Казанский учебный округ представил в Императорскую Академию художеств одобренный цензурным комитетом труд по теории искусства “Краткий опыт линейной перспективы”. Профессор архитектуры Александр Брюллов указал на небольшие недочеты, которые автором были исправлены, и вскоре “Краткое руководство” было напечатано и стало учебным пособием по черчению для всех учебных заведений России, имевших сей предмет в числе обязательных к обучению. В этом же году во время пребывания в Казани президента российской Академии художеств герцога Максимилиана Лейхтенбергского ему была преподнесена одна из лучших работ Раковича “Собор св. Петра и Павла в Казани”, написанная жидкими красками весьма смело и технически свободно. Герцог с удовольствием принял картину, наградив автора опять-таки бриллиантовым перстнем, а когда привез ее в Петербург, она послужила основанием возвести Раковича в звание академика и прислать ему на сей счет диплом.

В 1847 году Андрей Николаевич представил свою новую работу (весьма популярную ныне у историков и краеведов, пишущих о Казани), изображавшую “внутреннюю площадь Гостинаго Двора в Казани, известную под названием Толчка, с упраздненною церковью св. Николая Гостинаго”. Пройдя через множество рук и комиссий, картина попала к государю императору.

– Хм-м, – сказал государь и возжелал приобрести картину в собственность. Чины Министерства Императорского Двора взяли под козырек и написали Раковичу письмо: государь, дескать, желает иметь сию картину у себя, и сколь ты, стало быть, Ракович, хошь за нее поиметь?

Андрей Николаевич как человек обращения приятного и, можно сказать, деликатного, особливо с государями императорами, ответствовал, что торговаться за сию, хотя и лучшую и несказанно дорогую сердцу работу ему, мол, не совсем прилично, ибо он, Ракович, не какой-нибудь там интересант, а свободный художник с академическим дипломом, и посему-де будет лучше, ежели Их Императорское Величество пришлет ему не галантерейную вещицу типа перстня или брелока, но живые деньги в их настоящем, то есть серебряном, исполнении. В размере же суммы он, Ракович, совершенно полагается на усмотрение государя, коий, мол, является величайшим покровителем отечественных муз, взять хотя бы того же Пушкина…

Таковая переписка продолжалась несколько месяцев, после чего государь, плюнув в сердцах на штофные обои в своем кабинете и пнув ботфортом обтянутое кожей канапе, “высочайше повелел заплатить за оную (картину) сто семьдесят два рубля серебром”. Это было весьма неплохо, если учесть, что на эти деньги Андрей Николаевич мог приобрести и съесть более полутонны копченых окороков первого сорта или выпить 43 ведра водки.

С марта 1848 года Ракович берется за преподавание рисования и в Казанском Родионовском институте благородных девиц, но уже в ноябре 1849 года увольняется из института по прошению – он быстро утомлялся и страдал ревматическими болями рук и ног. Он даже лечился от ревматизма в Москве летом 1853 года, что, очевидно, возымело временный успех.

В 1855-1863 годах академик Ракович пишет в карандаше Раифский монастырь со стороны озера, два вида на Кремль – полотно и акварель в овале с изображением на них башни Сююмбике, Губернаторского дворца, Архиерейского дома и Благовещенского собора с колокольней, ныне не существующей; небольшую акварель в круге “Вид на казанский монастырь”; безусловно, одну из лучших своих работ “Вид на Кремль с Пороховой слободы”; три портрета своих старших собратьев – Микеланджело Буонаротти, Рафаэля Санти и Леонардо да Винчи и три акварели: “Вид с Услона”, “Вид с Подлужной улицы” и “Перспектива Булака”. Этим-то и ценен Андрей Николаевич Ракович, что наряду с работами Турнерелли и Турина, посвященными Казани 1830-х годов, он оставил “перспективные виды”, сохранившие память о Казани 40-50-х годов XIX столетия…

Год 1863-й был для Раковича очень тяжелым. В этот год был введен новый общий устав российских университетов, согласно которому упразднялись должности преподавателей рисования, и Андрей Николаевич Ракович 4 сентября был уволен… Единственным вознаграждением за его труды была выдача жалованья за год. Ходатайство же о награждении пенсией его, прослужившего на ниве художественного образования свыше двадцати пяти лет, было отклонено.

Пришлось перебиваться частными уроками и разовыми заказами, как это было в пору его юности. Зато появилась возможность закончить давно начатую работу по истории искусств – перевод с французского труда Шарля Клемана, посвященного Леонардо да Винчи, Микеланджело и Рафаэлю (для чего и были написаны их портреты) с приложением обозрения искусств до начала XVI века.

Эта работа, которую сам Ракович считал необходимой для молодых художников, стала венцом разностороннего творчества Андрея Николаевича и была опубликована в Казани в 1863 году.

Как он прожил три последних года своей жизни – известно теперь одному Богу. Имеются отрывочные сведения, что он устроил, наверное, самую первую в Казани художественную выставку и, несмотря на то, что она не принесла ему ничего, кроме хлопот, собирался повторить этот опыт – ведь он продолжал искренне любить искусство и желал трудиться во имя его, несмотря ни на что. Но его планам сбыться было не суждено. Во время пасхальных праздников 1866 года он простудился и 28 марта умер.

Похоронен был Андрей Николаевич Ракович на Арском кладбище. Но его могилы вы не найдете. На ее месте давно уже существует новое захоронение…