В канун Висло-Одерской операции мы, солдаты и офицеры Советской Армии, узнали о начавшейся Ялтинской конференции глав государств антигитлеровской коалиции. Позднее начальник политотдела нашей 362-й стрелковой дивизии, вернувшись как-то с совещания из штаба фронта, привез свежий анекдот. Правда или выдумка, но ходили упорные разговоры, что гулять по миру он пошел с санкции самого Сталина.
А анекдот такой.
Идет межправительственная конференция в Крыму. В окно столовой ялтинского Ливадийского дворца, в которой обедают Рузвельт, Черчилль и Сталин, влетает шмель. Он стремительно облетает присутствующих и больно жалит поочередно президента США и премьер-министра Великобритании. Не тронув Сталина, но сделав над ним круг в воздухе, шмель вылетает обратно в окно.
Рузвельт и Черчилль в недоумении. Черчилль интересуется у Сталина:
– Как вы думаете, господин Верховный главнокомандующий, в чем мы с американским президентом провинились перед этим насекомым?
Нисколько не задумавшись, Сталин отвечает:
– Помилуйте, друзья, да от вас липой пахнет.
Это был единственный анекдот о Сталине, который можно было рассказывать без опасений за последствия. В нем отразилась вся неприязнь к нашим союзникам, накопленная за долгие месяцы войны.
Вот и накануне решительной схватки с врагом мы понимали, что на американо-английский Второй фронт особенно рассчитывать не приходится. И что окончательно сломать хребет фашизму нам предстоит фактически в одиночку. Несмотря на близость окончания войны, враг был еще свиреп.
* * *
За первые две недели 1945 года наша дивизия продвинулась на пятьсот километров на запад. В конце января мы с ходу форсировали Одер в районе села Ауритц и на левом берегу реки создали большой плацдарм глубиной шесть километров. Попытка немцев сбросить наши части в разлившийся Одер была отбита.
Тогда враг задумал затопить плацдарм в одерской пойме. С этой целью немецкая авиация в нескольких местах разбомбила дамбы, отделявшие реку от прилегающих низин. Некоторые опорные пункты дивизии действительно были затоплены, и нашим воинам пришлось оставить их, приняв при этом ледяную ванну. На плацдарм были доставлены батареи 120-миллиметровых минометов, которые подавили попытки врага атаковать наши позиции.
Тогда фашисты придумали новую каверзу. Однажды над нами появилась четверка бомбардировщиков “Ю-52”. Я, оказавшись в этот миг на боевом посту, лично наблюдал за их полетом. Самолеты шли со стороны Берлина.
Казалось, что они будут бомбить Ауритц, где располагались штаб, политотдел и службы тыла дивизии. Но вдруг я увидел необычное зрелище: из чрева бомбовозов выскочили маленькие черные юркие самолетики без хвостового оперения. Из их хвоста вырывалось яркое пламя. Сами “юнкерсы” развернулись и легли на обратный курс, а “самолетики” с гулкими взрывами упали на Ауритц.
Выяснилось, что это были снаряды “ФАУ-1”, новое чудо-оружие фашистов. К счастью, как мы позднее узнали, гитлеровцы так и не успели довести эти ракеты до ума. Таким образом, я стал свидетелем исторического события – первой и, скорее всего, последней операции с применением этого сверхубойного (к счастью, только в головах фашистских конструкторов) оружия.
Дебют же “ФАУ” оказался отнюдь не впечатляющим. Разрушения были небольшими. Вскоре в Ауритц приехала спецкомиссия из Москвы, которая изучала места падения этих снарядов, собрала их осколки.
* * *
Жизнь на плацдарме и в Ауритце текла довольно спокойно: бежавшее от нас немецкое население оставило скот, а также запасы продовольствия. Наш рацион стал богаче и разнообразнее.
Но не обошлось и без беды. Однажды в один из дней затишья несколько бойцов ушли из Визенау в Ауритц, где находилась полевая почта. Вроде бы дорога проверенная и безопасная. Но случайно или по наводке лазутчика наши товарищи были обстреляны немцами из орудий и погибли.
Были и другие неприятности. Группа солдат 1210-го полка в аптеке Ауритца раздобыла спирт, оказавшийся метиловым. Часть из них погибла, кто-то ослеп, и лишь немногих удалось спасти. Вообще, пьянство было настоящим бичом, с которым наше командование активно боролось, но ситуация, чего скрывать, не благоприятствовала этому.
Помнится, когда выяснилось, что в расположении 1206-го полка в поместье Цильтендорф оказался спиртзавод, он по приказу его командира полковника Репина был безжалостно сожжен. Чтобы личный состав в конечном счете не потерял бдительности и боеспособности.
* * *
В феврале штаб нашей дивизии получил подробные карты Берлина, и офицеры стали их изучать. Правда, в столицу рейха наша дивизия не попала. В апрельском наступлении ей досталась группировка немцев в районе города Фюрстенвальде, юго-восточнее Берлина. Враг ожесточенно сопротивлялся и нанес нашим подразделениям серьезные потери. Там погибли и мои близкие боевые товарищи – подполковник Шацман, майор Каверзнев и другие.
Впоследствии в высших российских военных кругах обсуждалась правомерность нашей задержки на Одере на два с половиной месяца. Некоторые военачальники винили за это Сталина. Ошибкой называл задержку, в частности, генерал Чуйков.
Но уже тогда лично мне, 22-летнему капитану, остановка на Одере казалась естественной и правомерной. Накануне, с середины января по начало февраля, то есть 23 дня подряд, советские войска вели непрерывные бои. Стрелковые соединения продвигались в сутки на 20-22 километра. Временами шли по глубокому снегу. Авиация ощущала нехватку аэродромов, так как отступавшие немецкие части выводили их из строя. Не случайно наши летчики иногда работали с автострад. Запасы боеприпасов и горючего истощились. Чувствовалась сильная усталость войск. Да и враг на подступах к Берлину оборонялся с большим упорством. Общие потери наших войск составили более 190 тысяч человек.
Передышка была просто необходима.
Конечно, не мне судить о том, на чьей стороне правда – Сталина или его оппонентов. Но факт остается фактом: без остановки и перегруппировки сил наши потери в решающем наступлении на Берлин были бы во сто крат больше.
Анатолий КОНЦЕВОЙ.
