Последние годы минувшего столетия войдут в историю России как время небывалого крушения мифов, культов и кумиров. Рухнули, потрясая общественное сознание, мифы Ленина, Сталина, Хрущева, Горбачева, Ельцина. На смену мифам постепенно приходит понимание подлинной роли и фактов личной биографии этих исторических личностей. Похоже на то, что подошло время прощания с последним великим мифом ХХ века – мифом, связанным с именем А.И.Солженицына, созданным его почитателями и во многом самим писателем. После хлынувшего с 1988 года половодья запрещенных ранее произведений Солженицына на читателя обрушился не менее обширный поток восторженных публикаций и фильмов, нарекших бывшего опального писателя совестью нации, гением и прочими лестными определениями.
Поэт Евгений Баратынский, высоко ценимый Пушкиным, некогда написал: “Не ослеплен я Музою своею,/ красавицей ее не назовут,/ и юноши, узрев ее, за нею/восторженной толпой не побегут”. И в другом стихотворении: “Мой дар убог и голос мой негромок…”
Подобные признания в устах Александра Исаевича представить невозможно. Муза Солженицына с более чем “не общим лица выражением”, похоже, ослепила не только его самого, не только “восторженную толпу юношей”, но и многих умудренных жизнью мужей. Вспомним явление Солженицына России после двадцатилетней вынужденной разлуки с Родиной. Его триумфальное шествие по городам и весям России спецпоездом Владивосток – Москва с вагоном кинооператоров и редакторов Би-би-си, взявших на себя финансирование этого великого события; восторженная встреча хлебом-солью в столице и т.д. До боли знакомая картина.
Но были и другие, не столь многочисленные голоса, звучавшие в иной тональности. Критические публикации, отмечавшие непоследовательные, путаные и противоречивые идейные взгляды Александра Исаевича, появились сразу же после получения Солженицыным мировой известности. И с этим ничего не поделаешь. Раз уж вышел в мир со значительным словом, то готовься к тому, что и слово твое, и ты сам будут подвергнуты самому пристальному вниманию и изучению. На Западе критические голоса в адрес Солженицына стали раздаваться в конце 1970-х годов, и в основном со стороны третьей волны русской эмиграции. Полемика велась по поводу концептуальных взглядов Солженицына, которые всегда были весьма противоречивы, носила ожесточенный характер и вскоре из теоретических споров перешла в плоскость личных обвинений. Вероятно, что тогда-то и были заложены основы демифологизации Солженицына.
После эйфории, вызванной обширными публикациями Солженицына в России, с середины 1990-х годов стали появляться критические выступления и в отечественной публицистике, в частности публикация в журнале “Знамя” записных книжек В.Шаламова (№6, 1995), книга В.Войновича “Портрет на фоне мифа” (2002), книга В.Бушина “Александр Солженицын” и другие. Последняя в этом ряду – книга В. Островского “Солженицын. Прощание с мифом”, дошедшая до читателя в этом году.
По жанру книгу В.Островского можно отнести как к биографическому исследованию, так и документальному политическому детективу. Автор внимательнейшим образом прочитал огромный массив сочинений Солженицына, причем в разных редакциях, а также не меньшее количество мемуарной литературы, воспоминаний тех, кто близко знал писателя. Список приведенных в книге ссылок занимает без малого 160 страниц! По сути, это книга в книге.
Последовательно, шаг за шагом в ней разрушаются мифы о Солженицыне как о “великом гуманисте, гении, голосе миллионов, наследнике великих традиций, праведнике, совести нации, учителе свободы” и т.д. В.Остров-ский на многих примерах показывает, что, призывая людей “жить не по лжи”, проповедуя самоограничение и нравственное самосовершенствование, Александр Исаевич сам далеко не всегда следовал этим высоким принципам. И, увы, приведенные примеры более чем убедительно подтверждают это. Впрочем, и сам Александр Исаевич в своих сочинениях признает, что в условиях советской жизни был вынужден, сохраняя себя для высокой цели, не всегда говорить правду, а то и прямо говорить неправду, в то время как другим он отказывает в этом праве и судит их строгим судом.
Островский, а ранее Войнович, Бушин и другие авторы отмечают гомерический размер самооценки Солженицыным собственной личности. Свое место в литературе он определяет между Толстым и Достоевским, никак не меньше. Гордыня, самовозвеличивание, как должно быть хорошо известно Солженицыну, считающему себя христианином, признается грехом, поэтому неизбежны сомнения в нелицемерии его веры. Те же сомнения возникают в связи с другой заповедью – не судите да не судимы будете. Александр Исаевич беспощаден и часто несправедлив в своем суде не только к своим идейным оппонентам, но и к бывшим соратникам, и даже к своему литературному “отцу” А.Твардовскому.
Рушится также миф Солженицына-патриота. Разве может настоящий патриот говорить и писать о своей стране и ее трагической истории в основном в черных красках, не замечать даже малейших положительных явлений в советском прошлом и призывать “западные демократии” к их сплочению во имя разрушения коммунистической системы, а фактически – к разрушению государства со всеми вытекающими отсюда последствиями. Безапелляционным тоном знатока в своем обращении к “советским вождям” дает он “мудрые” советы в сложнейших государственных вопросах. Чего стоит, например, его рекомендация по сворачиванию космических программ! А сколько невежественных “откровений” и неприкрытой лжи произнесено им во время многочисленных выступлений на Западе! Поистине убийственную характеристику Александру Исаевичу дал человек, прошедший самый страшный “круг ГУЛАГа” – колымские лагеря, писатель Варлам Шаламов: “Деятельность Солженицына – это деятельность дельца, направленная на узко личные успехи со всеми аксессуарами подобной деятельности” (В.Шаламов. “Из записных книжек”, ж. “Знамя” № 6,1995).
Основной сюжет книги В.Островского составляет тема связи Солженицына с органами госбезопасности. Эта тема не новая применительно к биографии Солженицына. Сам Александр Исаевич не отрицает факта его вербовки, но отрицает какие-либо негативные ее последствия в своей личной судьбе и судьбах других людей. В.Островский, ссылаясь на источники, выдвигает гипотезу о вероятной дате (или датах) такой вербовки, а также рассматривает возможные ее причины и последствия. Приняв такую гипотезу, В.Островский далее объясняет все ранее казавшиеся неразрешимыми противоречия в фактах биографии, сообщаемых как самим Солженицыным, так и лицами, близкими к нему. Немалый повод к размышлениям об активном сотрудничестве Солженицына со спецслужбами подает В.Островскому и сам писатель описанием своего ареста в книге “Бодался теленок с дубом”:
“Арест был смягчен тем, что взяли меня с фронта, из боя; что мне было 26 лет; что, кроме меня, никакие мои сделанные работы при этом не гибли (их не было просто); что затевалось со мной что-то интересное, и совсем уж смутным (но прозорливым) предчувствием – что именно через этот арест я сумею как-то повлиять на судьбу моей страны”.
Осмысливая эти странные слова, В.Островский задается вопросом: мог ли так размышлять человек, перед которым открывалась перспектива – или на кладбище, или в ГУЛАГ? В первом случае возможность “повлиять на судьбу страны” была полностью исключена. Казалось бы, не открывала надежд на это и перспектива оказаться за колючей проволокой. И уж тем более трудно представить себе пребывание здесь “интересным и даже увлекательным”. Так мог смотреть из окна в свое будущее человек, для которого арест являлся не карой, не наказанием с неизвестными последствиями, а лишь формой прикрытия какой-то многообещающей деятельности. В военное время собранный компрометирующий материал на Солженицына мог послужить основанием для вынесения высшей меры наказания. Островский выдвигает гипотезу, согласно которой в обмен на смягчение приговора Солженицыну предложили стать осведомителем. Стремясь сохранить свою жизнь для осуществления будущих высоких замыслов, Александр Исаевич дал на это согласие, что, по мнению Островского, определило многое в дальнейшей судьбе писателя.
Среди людей, помогавших Солженицыну в его работе над “Архипелагом”, спецслужбы имели свою агентуру в самом близком окружении писателя, и, как свидетельствуют рассекреченные ныне документы, уже через три недели после окончания второй редакции “Архипелага” в 1968 году КГБ направил в ЦК КПСС записку о характере и содержании книги. Но каких-либо действий, парализующих деятельность Солженицына в СССР, предпринято не было. Островский выдвигает предположение, что “это могло быть нужным в двух случаях: а) если КГБ был заинтересован в развитии диссидентского движения и Солженицыну отводилась роль катализатора; или же б) если КГБ, преследуя другие цели, вводил в это движение своего человека. В первом случае Александр Исаевич мог быть слепым орудием хитрой игры советских спецслужб, во втором – “бойцом невидимого фронта”.
В.Островский рассматривает возможные последствия обеих версий и приходит к совершенно неожиданным, но не кажущимся сегодня такими уж фантастическими выводам. После признания М.Горбачева о том, что его заветной мечтой было свержение коммунизма, после аналогичных слов “прораба перестройки” А.Яковлева, бывшего ответственным идеологическим функционером в ЦК КПСС, становится вполне очевидным, что подобные диссидентские взгляды были не только у них, но и у многих действующих лиц на Старой площади и Лубянке. Поэтому их желание сохранить и использовать такую колоритную фигуру, как Солженицын, в своих далеко идущих целях представляется не столь уж невероятным.
Ссылаясь на В.Бакатина, последнего председателя КГБ СССР, Островский сообщает, что “материалы, отложившиеся в архиве КГБ по наблюдению за Солженицыным, которые составляли к 1990 г. 105 дел, – были уничтожены”. Этот факт придает еще большую остроту интриге, изложенной в книге Островского, и наводит на новые размышления. Поневоле всплывают в памяти слова Горбачева, сказанные им на пресс-конференции после освобождения его из “форосского плена” в августе 1991 года. Они звучали приблизительно так: “Все равно я не скажу вам всего того, что было на самом деле”. Не так ли обстоит дело и со многими тайнами, связанными с именем Солженицына? Найдут ли они когда-нибудь правдивое объяснение, да, в конце концов, так ли это важно и нужно? Был ли Александр Исаевич “слепым орудием” спецслужб или же “бойцом невидимого фронта” тех же спецслужб – не все ли равно?
Заключительная глава книги Островского “В паутине ЦРУ” дает краткий анализ опосредованных контактов Александра Исаевича с ЦРУ, которое также вело сложную, многоходовую игру, преследуя свои цели. Для своих последних по времени мемуаров А.Солженицын придумал оригинальное и по-своему символичное название – “Угодило зернышко промеж двух жерновов”. По прочтении книги В.Островского “Крушение мифа” эти самые “жернова” приобретают отчетливый смысл аббревиатур КГБ и ЦРУ – могущественных организаций двух сверхдержав, одна из коих уже бывшая.
Прощание с мифами для людей, имеющих потребность в высоких нравственных идеалах, олицетворением которых для многих казался или был Александр Исаевич, часто бывает трудным и болезненным, но оно так же неизбежно, как смена детства юностью, а юности – зрелым возрастом.
Борис КУНИЦЫН.