Василия Ивановича Качалова связывали с Казанью не только три сезона службы в казанском театре. Здесь, в Казани, завязались знакомства, некоторые из которых поддерживались затем в течение многих лет.
Одно из этих знакомств, как известно, сыграло в его жизни особую роль. Весной 1898 года в труппу Казанского товарищества М.Бородая вступила выпускница курса В.Немировича-Данченко молодая актриса Нина Литовцева. И вот как о развернувшихся затем событиях вспоминала известная актриса Малого театра Н.А.Смирнова, осенью 1898 года также вступившая в казанскую труппу и поселившаяся в Казани на одной квартире с Литовцевой и ее матерью: “В самом начале сезона Бородай как-то пригласил труппу к себе на вечер… Мне на этом вечере приглянулся молодой, стройный, хорошенький юноша, с белыми пушистыми волосами и необыкновенно приятным голосом, но когда я… делилась впечатлениями о вечере и о понравившемся мне юноше, О.А.Голубева, сверкнув глазами, сказала: “Он не свободен. У него роман с актрисой, которую мы все уважаем, и мы не должны ей делать неприятности и возбуждать против себя. Оставьте его в покое”. Я покорилась. Этот юноша был Василий Иванович Качалов”. А та актриса, о которой шла речь, была Нина Николаевна Литовцева, спустя три года, уже после переезда в Москву, ставшая женой Качалова.
Здесь же, в Казани, у него завязалась еще одна дружба, о чем свидетельствуют письма, хранящиеся ныне в музее Московского Художественного театра и в отделе рукописей Научной библиотеки имени Н.И.Лобачевского. Четыре подлинных письма Качалова, хранящиеся в Казани, адресованы Александру Ивановичу Каширину. Конвертов, к сожалению, не сохранилось. Попали они в университетскую библиотеку вместе с архивом известного казанского краеведа, архитектора и искусствоведа П. Егерева, а каким образом они очутились у него, остается только строить предположения. Поиски, однако, оказались небезуспешными.
Каширин служил в труппе М.Бородая с 1893 года и к тому времени, когда в Казань приехал Качалов, успел уже сделаться местной знаменитостью. Во-первых, потому, что был он действительно замечательным актером, занимавшим в труппе первое положение, игравшим центральные роли, а во-вторых, здесь, в Казани, Каширин женился на местной красавице Е.Костливцевой и благодаря этой женитьбе стал вхож в казанское светское общество. Был он старше Качалова лет на двенадцать, но в театре разница в возрасте ощущается значительно меньше, чем в обывательской среде. К тому же Каширин был человек необыкновенно общительный, легко знакомился, любил делиться с молодежью своим опытом, давал часто дельные советы. С Качаловым они тем более подружились, поскольку достаточно часто оказывались партнерами по сцене, особенно на второй и третий год службы Качалова в Казани, когда ему стали поручать большие роли. От их партнерства иногда зависел успех спектакля, такого, например, как “Смерть Иоанна Грозного”, где Каширин играл царя, а Качалов – Бориса Годунова.
В 1900 году, как известно, Качалов, совершенно неожиданно для себя, получил приглашение на работу в Московский Художественный театр. Как он сам потом рассказывал, приглашение это повергло его в долгие раздумья. В Казани его актерская карьера складывалась довольно счастливо, и будущее просматривалось очень конкретно. Здесь у него появился круг близких друзей – партнеров: кроме Каширина, к ним можно причислить М. Михайловича-Дольского и П. Муромцева, с которым они жили на одной квартире. В труппе же состояла и его невеста. Наконец, Бородай пообещал Качалову высшую для провинциального актера в то время зарплату – 500 рублей в месяц и бенефис. А Московский Художественный был в то время еще очень молодым театром, о котором ходили самые противоречивые слухи. Товарищи усиленно отговаривали Качалова, и только “один старый актер”, как пишет Качалов, посоветовал ему согласиться, “как-никак, все-таки Москва”. Совершенно очевидно, что речь шла именно о Каширине, который и сам мечтал о работе на столичной сцене, прекрасно понимая, что именно Москва определяет уровень театрального искусства. И в 1900 году они оба покинули Казань, обменявшись фотографиями с дарственными надписями. Фотография Каширина с дарственной надписью: “Васюку Качалову на добрую память” – оказалась затем в Казани, а вот фотография Качалова с дарственной надписью Каширину обнаружилась неожиданно в Москве, хотя, казалось бы, должно было быть наоборот. Снова загадка.
Время написания качаловских писем сотрудники отдела рукописей определили по содержанию: одно относится явно к 1916 году, поскольку речь в нем идет об открытии второй студии МХТ, а Каширина, очевидно, вопрос этот интересовал; три остальных, на одном из которых стоит дата (правда, без указания года) и место отправления – Харьков, относятся, по всей вероятности, к 1925 году, поскольку речь в них шла о гастролях МХТ по южным городам России, которые проходили именно в том году. Из содержания одного письма также ясно, что Качалов писал его после своего возвращения в Москву из вынужденной в течение нескольких лет эмиграции. Еще письма интересны тем, что во всех трех речь идет о пенсиях для провинциальных актеров, которые пообещало советское правительство. Но, как оказалось, получить такую пенсию очень сложно, они назначались лишь за особые заслуги. Нужно было представить массу справок, характеристик и т.д. И Качалов, по старой дружбе, обещал помочь выяснить и похлопотать. А что же писал сам Каширин?
В музее МХАТ обнаружилось только одно письмо, которое, по-видимому, было ответом на второе “казанское” письмо Качалова. Но и этого оказалось достаточно, чтобы представить себе, как драматично складывались судьбы талантливых русских актеров после октября 1917 года. “Всерабис (так называлась профсоюзная организация работников искусств. – Ю.Б.) просит выслать ходатайство “местного союза”, ярко характеризующее меня, как выдающегося актера, имеющего крупные заслуги в развитии русского театра… Местного союза у нас здесь во всей волости нет… Да и слова-то: “выдающийся”, “развитие русского театра”… Не знаю, я всю жизнь работал на сцене не за страх, а за совесть… о своей персоне самого скромного мнения”, – пишет Каширин.
После развала всей прежней театральной системы, после объявления дворянства “классовым врагом” Каширин и его жена оказались без всяких средств к существованию. На сцене, по состоянию здоровья, Каширин выступать уже не мог. А хлопоты о пенсии, судя по письмам Качалова, продвигались туго. Вот вернется Луначарский из-за границы… вот приедет наркомздрав Семашко, помнивший Каширина по Казани, где Семашко учился, вот тогда, возможно… – успокаивал, ободрял Качалов.
Не успел Александр Иванович Каширин, знаменитый актер, которого знала вся дореволюционная Россия, получить пенсию. Он умер в декабре 1925 года.
В фонде Качалова нашлись и два письма вдовы Каширина – Екатерины Петровны. Она сообщала Качалову о смерти мужа и просила его помочь продать кому-нибудь библиотеку – жить было не на что. Из этого письма и стало ясно, как фотография Качалова с дарственной надписью Каширину очутилась в Москве. Екатерина Петровна предложила Театральному музею А.А.Бахрушина забрать фотографии, которые остались после мужа. “Но не знаю, подойдет ли им, – писала она Качалову. – А жаль, ведь все же А.И. большой был актер”. Музей, очевидно, все-таки забрал эти фотографии.
В фондах этого музея обнаружились и другие письма Каширина. Одно из них адресовано М.Прыгунову, работавшему в 1920-е годы в Казани, в Восточно-педагогическом институте и выступавшему часто с рецензиями на спектакли казанских театров. Понятно стало, каким образом письма Качалова оказались в архиве Егерева: Прыгунов после смерти Каширина забрал то, что осталось от его архива. Уезжая из Казани, он, видимо, передал эти письма Егереву – вдруг понадобятся какому-нибудь досужему краеведу.
Юрий БЛАГОВ.
