Когда я поинтересовался у столпившихся у почты старожилов старинного бавлинского села Крым-Сарай, почему оно носит такое странное название, между ними возник спор. “Да, объяснение простое, – утверждали одни старики, – давным-давно в наших местах осели, помыкавшись по Руси в поисках лучшей доли, переселенцы из Крыма. Почему они тут решили обосноваться – вполне понятно. Наш край в те времена был шибко красив и богат на леса, луга с травой по пояс, где разной дичи водилось много. А поскольку переселенцы по своей родине все же тосковали, то и назвали новое поселение Крым-Сараем, что в переводе с татарского означает Крымский дворец. “Бахчисарайский фонтан” Пушкина читали, конечно? Ну вот, у нас что-то схожее по названию…”

– Все это чепуха, – возразили другие. – О каких переселенцах из Крыма может идти речь, кто ж его, смешно подумать, покинет, там палку воткни – дерево вырастет. А история с названием поселения нашего куда как обыденнее. Произошло оно от имени речушки, что у нас тут протекает. Окрестили ее прадеды Крымкой вовсе не потому, что по ночам о каких-то там дальних теплых краях слезы лили. Берега ее в свое время настолько заросли тальником, что речку легче было услышать, чем увидеть. Вот ее и прозвали Крыткой, то есть от глаз закрытой. Ну, а потом в какой-то период “т” на “м” в названии реки поменялось. Может, так привычнее произносить ее имя новым жителям села. Сараем же один из концов деревни прозвали, где избы под сильно разросшимися ивами стояли. В них даже днем было темновато, отчего жильцы их в сердцах говорили: “Темно, как в сарае”. Отсюда и название слепилось: Крым-Сарай.

Однако не все крымсарайцы знают, что до 1900 года примерно их село называлось… Большой Ефановкой. А на вопрос – почему – отвечает такая легенда…

Основала село в глубине столетий семейная чета беглых молодых крестьян Ефановых. Постепенно возле них стал оседать прочий люд, который покинул по разным обстоятельствам родные края. И ладно все складывалось в растущей деревушке, затерянной средь лесов, пока не пришла туда беда, после того как глава семьи Ефановых Касьян завраждовал по воле злого рока с повстречавшимся ему на лесной просеке господином на коне. Односельчане дали Касьяну кличку Шапка. За то, что когда кто-нибудь из деревенских мужиков во хмелю малость разбуянится, то, усмиряя такого безобразника, Касьян обычно приговаривал: “А ну-тко кончай шалить. Иначе по шапке настукаю”. Поскольку был он роста громадного и силушкой огромной наделен, то дважды повторять ему не приходилось. А еще Касьян нет-нет да и говаривал, что не ломал ни перед кем шапку и ломать не собирается.

Эти же слова он сказал и тому богато одетому всаднику, который прискакал туда, где молодой богатырь пас в дубраве по выпавшей ему очереди общинный скот. А перед тем на полянку выскочила из чащобы запыхавшаяся, с растрепанными волосами, явно перепуганная девица-краса, и не успел Касьян глазом моргнуть, как ударилась она оземь, обернулась белым ягненком и затерялась меж овцами. Тут и появилась группа всадников во главе с упомянутым господином.

– Слышь, смерд, – осадил жеребца он, – мимо тебя здесь никто не пробегал?

– Да нет, – пожал плечами парень, – разве вот только белки…

– А чего ты ухмыляешься? – взъярился вельможный всадник. – И почему с покрытой головой позволяешь себе со мной разговаривать?

В ответ Касьян и произнес любимую свою присказку про шапку. А для убедительности легко вырвал из земли с корнями рослый дубок и взял его наперевес, недобро усмехаясь.

– Твое счастье, что мы спешим, – пошел на попятную главарь всадников, и они скрылись в глубине леса.

А беглянка, глядь, уже вновь стоит перед Касьяном в прежнем своем обличье девичьем.

– Спасибо, добрый молодец, что не выдал меня извергам, – молвит, потупившись. – Теперь бы мне где схорониться до сумерек, а ночью я опять в бега ударюсь…

Касьян повел девицу в свою избу, и Авдотья (таким именем беглянка назвалась) по дороге рассказала ему, что тот конный богатей выкупил ее, дворовую девку, у такого же владельца крестьянских душ и двинулся с ней назад в свое поместье, а она от нового хозяина сбежала по пути…

Касьян же, несмотря на то, что была у него жена Настя, не мог не влюбиться в Авдотью – столь пригожа она была собой. Так вот, раздирая сердце между двумя женщинами, мучился до тех пор, пока не наступила печальная развязка его вражды с тем всадником. Тот не раз выслеживал Касьяна и Авдотью, когда те выходили прогуляться по дубравам за околицей деревушки, но Шапка каждый раз благополучно уходил вместе с возлюбленной от преследователей.

Так продолжалось до того дня, когда богатей приказал слугам поджечь лес, в котором укрылась ненавистная ему пара. Сумели выбраться из горящего леса Касьян и Авдотья, бросились бежать в деревню, а огонь гудет следом за ними. Увидела Настасья, что он вскоре к избам односельчан подберется, упала на луговую траву и… превратилась в речку, преградившую путь пожару. Касьян же с тех пор целыми днями один, без пропавшей куда-то Авдотьи, сидел угрюмо на берегу той реки, тихо о чем-то разговаривал с ней, винился, наверное, молил прощения у Насти. А однажды люди на месте, где сидел Касьян, увидели выросший за ночь ясень, от которого побежали в разные стороны молодые побеги. И вскоре на пепелище взамен сгоревшего леса встал новый, названный окрестными селянами Шапкиным, – так он и доныне зовется. Речку же люди по сей день кличут Настьиной…

Местные же краеведы, покопавшись в архивах, установили, что более двух веков назад в их места переселились староверы из Бугульмы, которая тогда была еще не городом, а лишь слободой. Недалече же от нее в те времена существовала деревушка Ефановка, откуда тоже, вероятно, перебрались крестьяне, и новое свое поселение в память о прежней деревеньке и назвали Большой Ефановкой. Ну а потом село стало прозываться Крым-Сараем.

Издревле крымсарайцы славились как умелые землепашцы, скотоводы. И в годы коллективизации на селе бежала о них по всей округе добрая слава, когда крымсарайские женщины ставили рекорды по вязке снопов во время косовицы и обмолота хлебов цепами. А на сенокосы выходили всем миром, как единой семьей, с песнями…

К чести интеллигенции, в частности, культработников села, они делают многое для того, чтобы сохранить и развить лучшие бытовые, трудовые традиции предков, их умение не только хорошо работать, но и совместно праздновать, отдыхать. Старые люди на организуемых в клубах посиделках с чаепитием рассказывают школьникам, как они в тогдашнем совхозе “Панаринский” выращивали столь богатые урожаи многолетних трав, что становились участниками ВДНХ СССР.

И по сей день не перевелись среди крымсарайцев мастера своего дела. К ним прежде всего надо отнести династии плотников Кулагиных, кузнецов Панариных, горшечников Слезкиных…

Еще же гордятся в Крым-Сарае своими артистами самодеятельными, которые уделяют должное внимание исполнению фольклора и уже неоднократно становились лауреатами престижных смотров-конкурсов. “Когда они поют, – признаются сельчане, – соловьи, на коих наш край богат, за околицей замолкают…”