Как уже сообщалось, 10 марта в Казанском Кремле состоялось вручение государственных наград группе татарстанцев. Среди них был и Роберт Ильязов, член-корреспондент Академии наук Татарстана, доктор биологических наук, действительный член Международного союза радиоэкологов, эксперт МАГАТЭ, ученый секретарь Отделения сельскохозяйственных наук АН РТ, заведующий лабораторией экологических проблем. Указом Президента Российской Федерации он награжден орденом Мужества – за самоотверженность, проявленную при ликвидации последствий аварии на Чернобыльской АЭС.

Вручая награду, Президент РТ Минтимер Шаймиев признался: “Впервые приходится вручать такой орден – Мужества – не человеку в погонах, не спасателю, а именно ученому”…

Сегодня Роберт Ильязов – гость нашей редакции.

– Роберт Гиниятуллович, как вы оказались в зоне Чернобыля?

– Я работал тогда научным сотрудником сразу в двух институтах – Всесоюзном НИИ вирусологии и микробиологии и в Институте биофизики, подведомственных Главному управлению научно-исследовательских и экспериментально-производственных управлений Госагропрома СССР. 27 апреля, на другой день аварии на Чернобыльской АЭС, в управлении состоялось экстренное совещание, на котором было определено, что комиссия наших экспертов, в которую включили и меня, спешно выезжает в Киев.

Едва приземлились в аэропорту Борисполь, встречавшие усадили нас в машину и повезли в ЦК компартии Украины к Щербицкому, первому секретарю. Запомнилось, как он, крупный, статный мужчина, пожав нам руки, выдохнул: “Надо спасать, други, братский украинский народ. Какие меры предложите?” Запомнилось также, как при нас звонил ВЧ-телефон – мы поняли, что это Горбачев из Москвы. Щербицкий, не дослушав, раздраженно и нетерпеливо перебил его в таком духе: какие, мол, к черту сейчас дипломатия и дозирование информации для мировой общественности, коли речь идет о жизни и здоровье миллионов людей!

– Как долго продлилась ваша командировка и чем вы занялись в первую очередь после беседы у Щербицкого?

– Нас, восьмерых радиологов, разместили в киевской гостинице, но затем мы сразу же выехали на Чернобыльскую АЭС. Командировка тогда продлилась до 18 мая. А в июне я уехал из Москвы в Белоруссию на постоянную работу по ликвидации последствий катастрофы и прожил там тринадцать лет.

Что касается первых дней и недель пребывания в зоне аварии, то трудно связно и стройно рассказать об увиденном и пережитом, ибо все это даже по прошествии стольких лет воспринимается, как в кошмарном сне.

Стояла жаркая погода, способствовавшая возникновению пыльных бурь, а с ними – распространению радиозараженности. В условиях страшного эмоционального напряжения много было допущено неразберихи, непродуманных, неправильных действий. Самая большая ошибка первых дней – то, что взорвавшийся реактор пожарные гасили водой, чего никак нельзя было делать, ибо при этом происходила реакция выделения водорода. Засыпать его надо было только песком! Но мы знаем это теперь, а тогда никто точно не ведал, каковы наиболее верные и действенные меры, так как подобная авария произошла впервые.

Возвращаясь к первым дням в Чернобыле, не могу не сказать о такой стрессовой ситуации. 5 мая ожидался повторный, как предполагалось, еще более мощный взрыв в реакторе из-за скопившейся там в большом количестве воды, которой, как я уже сказал, тушили пожар. Я тогда занимался организацией эвакуации населения и сельскохозяйственных животных в Гомельской области. И вот после напряженного рабочего дня собрались мы в обкоме партии на короткое совещание, с тревогой ждем сообщения с Чернобыльской АЭС о результатах усилий по предотвращению взрыва. А усилия эти, поистине героические, предпринимали макеевские шахтеры, которые делали подкоп под реактор, чтобы откачать воду. И они успешно провели эту операцию, рискуя здоровьем и жизнью, многие при этом получили радиационные ожоги. И вот, помню, в 16.30 раздался в обкоме звонок из Припяти: угроза взрыва миновала! Радость наша была неописуемой.

– Раз уж вы произнесли эти слова: жизнь и здоровье, – позвольте затронуть тему о жертвах той страшной катастрофы…

– Об этом достаточно много сказано и написано… Из первой волны ликвидаторов-чернобыльцев, по моим представлениям, мало кто сегодня жив. В Митино под Москвой, как вы, наверное, знаете, образовалось большое кладбище чернобыльцев, где упокоились многие из дивизии химзащиты, пожарных частей, брошенных в первые дни на укрощение взорвавшегося реактора. Там же похоронен и академик Александров, трижды Герой Социалистического Труда, на протяжении многих лет возглавлявший Академию наук СССР.

– За что ж его так? Ведь за свои огромные заслуги перед страной он достоин был, наверное, быть похороненным если не у Кремлевской стены, то уж точно на Новодевичьем кладбище…

– Надо понимать это, мне думается, как месть Горбачева за чернобыльскую катастрофу – реакторы на станции были детищем Александрова.

– Если Александров умер уже в весьма преклонном возрасте через семь лет после Чернобыля, то другой академик, Легасов, покончил с собой, как писали газеты, от чувства своей вины за произошедшее в Чернобыле…

– Я знал Валерия Алексеевича, встречался с ним в ту пору в Чернобыле. Помню, он сильно переживал происшедшее, жутко расстраивался из-за того, что в первые дни ликвидации спасатели, прежде всего военные, наломали много дров. Покончил он с собой, будучи тяжело больным вследствие большой дозы облучения, в день второй годовщины чернобыльской катастрофы, в возрасте пятидесяти одного года… В 1996 году ему посмертно было присвоено звание Героя России.

– Вы сказали, что в июне 1986 года переехали жить в Белоруссию, в Гомельскую область. Почему именно туда?

– Более двух третей территорий, загрязненных радиацией, пришлись на Белоруссию. Это 18 процентов всех земель республики. В наибольшей степени пострадало село: загрязнению подверглись более 1,6 миллиона гектаров земель, из которых 257 тысяч в последующие три года были исключены из пользования. Кроме того, около миллиона гектаров леса также оказались загрязненными. К моменту этой страшной катастрофы в Белоруссии, к сожалению, практически не было опытных ученых-радиологов. Поэтому передо мной моим начальством в Москве была поставлена задача разработки и реализации мер по защите населения и реабилитации сельхозугодий в условиях техногенного загрязнения, а также подготовки кадров профессиональных радиологов.

– А какое отношение вы, эколог-радиолог, имеете к сельскому хозяйству?

– Прямое и непосредственное. Окончив казанский вуз, я поступил в целевую аспирантуру закрытого “абонентского ящика” Госагропрома СССР.

– И как приступили к решению возложенной на вас задачи?

– Официально я был направлен во вновь организованный в Гомеле Белорусский филиал Всесоюзного НИИ сельскохозяйственной радиологии. На самом деле была лишь вывеска филиала, дело пришлось ставить с нуля, начав радиологические исследования в лабораториях агрохимической и ветеринарной служб, санэпиднадзора, а уже затем приступить к созданию лаборатории для разработки научно обоснованных рекомендаций.

На первых порах с утра до ночи был занят оценкой радиоэкологической обстановки в южных районах области, эвакуацией населения и животных в более отдаленные районы республики. Зная, как специалист, истинное положение дел, считал своей обязанностью поддерживать спокойную деловую обстановку на местах. Скажем, приезжаю в деревню, захожу к селянину в дом. Он приглашает за обеденный стол. Сажусь, говорю: этот продукт, прежде чем есть, нужно подвергнуть такой-то обработке, а вот этот можно потреблять без излишней опаски. И кушал вместе с хозяевами. Вот так и приходилось в каждом населенном пункте учить людей личной гигиене, способам обработки продуктов.

– Кто из работавших рядом людей запомнился больше всего?

– Многие остались в памяти как незаурядные личности, подлинные патриоты страны. К ним я отношу руководителя штаба по ликвидации последствий аварии Бориса Евдокимовича Щербину, заместителя Председателя Совмина СССР. Из этой же плеяды был, на мой взгляд, председатель Гомельского обл-исполкома Александр Адамович Граховский. Он, не теряя времени на согласования с ЦК компартии Белоруссии, взял ответственность на себя и распорядился немедленно начать эвакуацию населения из южных, прилегающих к АЭС районов области. За самоуправство был исключен из партии, но потом восстановлен.

Большую симпатию у меня вызывал первый заместитель председателя правительства Белоруссии, председатель Гос-агропрома республики Юрий Минвалич Хусаинов, наш земляк-татарин (отчество его Минвалеевич, но все обращались к нему именно так – Минвалич). Его высокий авторитет в Белоруссии, доскональное знание ситуации в республике, и в первую очередь на селе, позволили в кратчайшие сроки организовать работу по внедрению в практику наших рекомендаций по получению нормативно чистой продукции растениеводства и животноводства в Гомельской и Могилевской областях. Человек высокой культуры, глубоко порядочный, он с большим уважением относился к ученым и считался с их мнением. “Ты второй после меня по значимости татарин в Белоруссии, – шутливо говорил он мне, – поэтому держи честь нации!”

Однажды оставил он меня после совещания на совет: как повысить отдачу денежных вложений в разного рода мероприятия. Тогда я и вызвался взять под свою ответственность два конкретных района с условием, что сам буду распоряжаться, на что тратить выделяемые деньги. Получив согласие, стал целенаправленно использовать средства на комплекс таких мер, как известкование почвы, жесткий контроль качества молока и мяса, внедрение специальных рационов кормления животных с добавкой сорбентов. В результате за два года уровень внутреннего облучения населения в этих районах снизился в пять раз. Сделал доклад об этом на сессии МАГАТЭ в 1989 году – поначалу не поверили! Пришлось доказывать это на конкретных фактах.

– Вот вы сказали о комплексе мер по получению экологически безопасной продукции, реабилитации сельхозугодий… Можно ли привести примеры?

– Можно. Возьмем растениеводство. На радиозагрязненных пашнях мы внедрили технические культуры, например, рапс, идущий для изготовления спирта. Он получается чистым, поскольку “грязь” остается в барде. То же самое с зерном – оно также используется на спирт. О сорбентах я уже сказал. Или вот такой пример. В деревне Микуличи Брагинского района (десять тысяч дворов) встретились с первым заместителем председателя Госагропрома СССР Львом Константиновичем Кузнецовым. Говорю ему, что надо бы попробовать добавлять в корм животным глину, карьер которой есть в деревне. Она должна содействовать выводу из молока цезия. Кузнецов распорядился о выделении необходимых средств, и вскоре мы стали добавлять глину. Смотрю, где-то на третий-четвертый день содержание цезия в молоке существенно снизилось! Подождал день-два – точно, чистым выходит молоко. Звоню Кузнецову в Москву, а он кричит в трубку: “Грудь в крестах, если не врешь! Жди, скоро буду”. Прилетел, убедился в достоверности моего рапорта, распорядился наградить меня автомобилем-“копейкой”.

– Каковы плоды ваших усилий по ликвидации последствий чернобыльской аварии с научной точки зрения?

– Результаты наших многолетних исследований послужили основой для разработки практических мер по ведению агропромышленного производства в условиях радиоактивного загрязнения земель. Сегодня в Белоруссии, соблюдая наши рекомендации, получают экологически безопасную продукцию. К слову, рядом в Брянской области России, где не было уделено должного внимания этой проблеме, в настоящее время 39 процентов сельхозпродукции не отвечает нормативным радиологическим требованиям.

Признаюсь, приятно было слышать при посещении два года назад сельских школ Белоруссии, как школьники на уроках экологии изучают “рекомендации профессора Ильязова”.

– Не могу не спросить в этой связи: а какова экологическая обстановка у нас в республике?

– Не секрет, что в районах нефтедобывающей и нефтехимической промышленности она довольно напряженная. Для решения экологических проблем у нас есть главное – плеяда ученых, работающих по этой проблеме и имеющих достаточный опыт. Академия наук РТ впервые в России в 2001 году провела всероссийскую научно-практическую конференцию по агроэкологическим проблемам сельскохозяйственного производства в условиях техногенного загрязнения. Она вызвала широкий резонанс и подтолкнула Российскую академию сельскохозяйственных наук провести через год научную сессию по данной проблеме. В итоге при активном участии татарстанских ученых разработана российская концепция устойчивого развития сельскохозяйственного производства в условиях техногенеза.

Для реализации постановления Кабинета Министров РТ о создании системы агроэкологической безопасности в республике впервые нами разработаны концепция обеспечения такой безопасности и комплексная программа новых технологий получения экологически чистых продуктов питания и защиты населения.

В заключение нашей беседы хочу показать вам одну из последних монографий по обсуждаемой теме – “Экологические и радиобиологические последствия чернобыльской катастрофы для животноводства и пути их преодоления”. Видите, в состав авторов, помимо моей, входят фамилии еще девяти людей, работавших вместе со мной там, на пораженной территории. Фамилии четверых обведены траурной рамкой, что произошло уже при завершении работы над монографией. Это еще раз свидетельствует о высочайшей цене, которой оплачены исследования ученых-чернобыльцев. Они их вели, несмотря на угрозы собственному здоровью и жизни, во имя безопасности человечества.

– Тем весомее награда, которой вы, Роберт Гиниятуллович, удостоены. От души поздравляю! Думается, наши читатели также присоединятся к моим словам.

– Спасибо. Считаю, получил этот орден и за преждевременно ушедших из жизни моих товарищей. Оттого награда мне безмерно дорога.