Никогда не рассказывал о своих фронтовых буднях председатель Бугульминского совета ветеранов войны и труда Иван Кондратенко. Не любил он этого – и все тут. О других – пожалуйста. Может быть, тяжело ему было вспоминать о лихой године, а может, не привык говорить о себе. Командирские должности во время службы в армии приучили его думать прежде всего о подчиненных, а уж потом только о себе. В общем, прослыл Иван Григорьевич скупым на слово о своем участии в войне, хотя сполна прошагал по фронтовым дорогам и хватил лиха. “Ранений много, но не решето”, – по привычке отшучивался Кондратенко.
Но однажды и его, как говорят, прорвало. После празднования очередной годовщины Победы над фашистской Германией, когда болезнь всерьез подкосила его, стойкого бойца. И поведал об одном из эпизодов своей фронтовой жизни.
– Случилось это летом 1943 года под Сталинградом, примерно в 250 километрах от города. Я тогда командовал батареей, – вспоминал Иван Григорьевич.
Как-то его вызвали на совещание, которое проводил командующий 65-й армией Юго-Западного фронта генерал-полковник Павел Батов. Ставя задачи, командующий обратился и к Кондратенко:
– Будешь, капитан, удерживать вот эту высоту, – и ткнул указательным пальцем в точку на карте.
…Когда Кондратенко прибыл в пункт назначения, то обнаружил, что он непригоден для отражения танков, – как бы в “седле” находились артиллеристы, которых немецкие бронемашины могли легко смять. Доложил об опасениях своему непосредственному начальнику, командиру 4-й гвардейской бригады полковнику Кобзеву.
Тот выслушал, но остался при своем:
– Без самодеятельности, капитан! Оставайтесь на занятых позициях до конца. Я с бригадой у вас за спиной.
Что такое приказ для военных, да еще в боевых условиях, объяснять не надо. Но тут Кондратенко впервые ослушался вышестоящего начальника, на свой страх и риск выдвинув восемь артиллерийских установок на более выгодную позицию для ведения встречного боя с танками. Правда, одну пушку все же оставил на заданном месте. Потом оказалось – как в воду глядел.
Кобзев через некоторое время вышел на связь, приказав дать пробный залп из орудия. Видимо, таким образом хотел удостовериться, все ли сделано по приказу. Кондратенко мигом сообщил своему оставшемуся расчету, чтобы тот произвел контрольный выстрел. Кобзев был удовлетворен.
Но что началось потом! Около тридцати вражеских танков двинулись на ту одну-единственную пушку, не зная, что восемь других будут сбоку бить по ним прямой наводкой. Бой длился всего минут десять-пятнадцать.
– За это время мы подожгли почти все фашистские машины, – вспоминал Иван Григорьевич.
Доложил об исходе боя Кобзеву, тот немедленно прибыл и сразу понял, в чем дело. Кондратенко же не успел вернуться с батареей на первоначальный пункт.
– Всех офицеров – к награде! – сверкнув глазами, гаркнул полковник. И, подойдя к капитану, ударил его наотмашь по лицу. – Победителей не судят, но и не награждают, если провинились… Тоже мне, Багратион нашелся!
Что тогда творилось в душе у командира батареи Кондратенко, один Бог, наверное, ведает. Обижаться, правда, не было смысла.
А боевых наград у Ивана Григорьевича хватает: два ордена Отечественной войны II степени, столько же орденов Красной Звезды, орден Отечественной войны I степени, семнадцать медалей, среди которых ему особенно дороги “За отвагу” и “За боевые заслуги”.
…Совсем недавно ветеран ушел в мир иной, но о себе оставил самую добрую память.
