Лебединая песня

Просматривая недавно афиши казанских театров, ни в одной из них я не встретила название – “Антон Чехов.

Просматривая недавно афиши казанских театров, ни в одной из них я не встретила название – “Антон Чехов. “Вишневый сад”. Только в тюзе идет спектакль по чеховскому “Дяде Ване”. И все. А жаль… “Вишневый сад” как будто вобрал в себя все, что мог дать лучшего для театра Чехов, и все, что мог лучшего сделать театр с произведением Чехова”, – сказал В.И.Немирович-Данченко. А кроме того, в эти дни исполняется сто лет со дня первой постановки “Вишневого сада” – лебединой песни Антона Павловича.


В рожденье смерть проглядывает косо…

А.П.Чехов. Фотография Овчаренко. Москва, 1904 г.“Он заснул, через час проснулся, в первом часу, начал томиться, заговариваться, снимал лед с сердца, говорил, что на пустое сердце не надо льду. В два часа велел послать за доктором; когда тот пришел, он ему сказал: я умираю… Доктор впрыснул большую дозу камфоры, дал шампанского, но сердце все слабело, не успела я подойти с другой стороны кровати, как он уже без вздоха, без боли, без хрипа тихо заснул. Смерть чудесная была, без агонии, без страданий… Вчера приезжал батюшка из Карлсруэ, чудесно служил, было много народу…” (из письма Ольги Леонардовны Книппер-Чеховой своей матери от 17 июля 1904 года, немецкий курорт Баденвейлер).


15 июля 1904 года не стало Антона Павловича Чехова. Смертельный недуг одержал верх в многолетней борьбе. Закончилась жизнь земная, но продолжилась в новом качестве жизнь творческая.


Смерть Чехова не была неожиданной, но не было от этого меньше боли родным, друзьям и всем по-настоящему близким людям. В последние дни жизни Чехов мечтал о морском путешествии в Ялту, где у него была дача. Море так и осталось для него недосягаемой мечтой…


“Мысленно присутствуем на акте погребения нашего дорогого Антона Павловича. Молимся Богу за него и чтобы Бог облегчил Ваши страдания и поддержал бы мать, сестру, братьев и друзей” (телеграмма К. С. Станиславского из Контрексевиля от 26 июля 1904 года).


Почему мы так много подробностей знаем о смерти великих людей и так мало об их рождении? Неужели не уникально само явление на свет гения? Родители обычно гадают, кто же будет: мальчик или девочка, поначалу их интересует только это, и уже потом они пытаются представить судьбу своих будущих детей. А вот бы знать заранее, кто родится: гений или “человек обычный”. Тогда и о Чехове можно было бы сказать: 29 января 1860 года в Таганроге в семье владельца бакалейной лавки родился младенец, которому суждено стать великим русским писателем, чьи произведения затронут душевные струны людей компьютерного XXI века…


“Вишневый сад”

"Вишневый сад". Обложка первого издания пьесы (1904 г.).1901 год. Московский Художественный театр только что с успехом представил зрителям “Три сестры” Чехова и надеется получить новую пьесу этого автора. Чехов отшучивается, отнекивается и всячески оттягивает срок написания пьесы. В августе из Ялты он пишет жене, что “душа не лежит”, в октябре Станиславскому – “не хватает пороху”. Не писалось и в феврале. Чехов много раз говорил: зимой надо писать повести и рассказы, а пьесы – летом… Однако уже в начале марта Чехов, превозмогая себя, начинает работать над пьесой, и это растягивается до начала октября 1903 года.


Долгое время название новой пьесы он держит ото всех в секрете. Когда Марья Павловна, младшая сестра писателя, спросила, как будет называться пьеса, Чехов, опасливо оглядев комнату, написал что-то на листочке, свернул и передал сестре. Марья Павловна прочитала: “Вишневый сад”…


Как-то к Антону Павловичу приехал Станиславский. И речь снова зашла о новой драме, которую Московский Художественный театр давно уже просит у Чехова.


– Да ведь вот она, моя пьеса, – в волнении произносит Антон Павлович, доставая из ящика письменного стола кучку маленьких почтовых листков. Так еще недописанный “Вишневый сад” впервые увидел кто-то, кроме автора.


Чехов, написав уже второе действие, понимает: получается комедия.


“Пишу 4 строчки в день и те с нестерпимыми мучениями”, – пишет он Владимиру Немировичу-Данченко осенью 1903 года. “Нестерпимые мучения” – это не только муки творчества. Туберкулез прогрессирует, Чехов уже не расстается со своей голубой хрустальной баночкой с лекарством. В его кабинете ежедневно толпятся посетители, требующие советов и денег. Спившиеся артисты, чахоточные студенты, сентиментальные дамочки и психически нездоровые субъекты… Дым стоит коромыслом вокруг таблички, на которой крупными типографскими буквами напечатано “Просьба не курить!”. Чехов кашляет, задыхается. Позже выяснится, что и приморский климат ему вреден…


Успех замедленного действия

О.Л.Книппер-Чехова, А.И.Степанова, Н.А.Подгорный во время радиозаписи спектакля "Вишневый сад". 1935 г.Наконец пьеса закончена. С ноября в Москве стоят сухие морозы, и врачи разрешают Чехову жить в столице. Начинаются репетиции “Вишневого сада” в Художественном театре. Сначала Чехов посещает их, но скоро перестает – актеры медленно сживаются с ролью. Чехов отчаивается и не верит в успех пьесы.


Роль Раневской Чехов писал для замечательной актрисы Веры Федоровны Комиссаржевской. “Старая женщина, вся в прошлом, ничего в настоящем” – так он характеризует эту героиню. Однако Немирович-Данченко думает иначе, поэтому роль Раневской достается О.Л.Книппер, которой Чехов прочил роль Шарлотты.


Роль Лопахина от Станиславского переходит к Леонидову. На репетициях Чехов объясняет актерам: “Лопахин не кричит! У него ведь желтые ботинки…”. Вспомним, что пьеса писалась в эпоху символизма, и Чехов сумел оценить достоинства этого течения. В данном случае, если не ошибаюсь, желтый – это цвет мещанства. Леонидов справляется с ролью. Великолепен и Станиславский в роли Гаева, и Качалов в роли Пети Трофимова.


И наконец премьера! Совершенно случайно она совпала с 44-летием Антона Павловича – 29 января 1904 года. Впервые Чехов лично присутствует на премьере собственной пьесы в Московском Художественном театре. В перерыве после третьего акта Чехова поздравляют, преподносят ему лавровый венок, говорят много добрых слов… Будто предчувствуют, что могут не успеть высказать ему, живому, свое почтение. От Художественного театра поздравительную речь произнес Немирович-Данченко.


А вот каким запомнил Чехова в тот день известный театральный критик Николай Эфрос: “Застенчивый, смущенный, с виновато улыбающимися глазами появился Антон Павлович на сцене среди участников спектакля. Несколько минут бурных, восторженных рукоплесканий. И с каждою минутой милое лицо становилось все смущеннее, глаза улыбались сквозь стекла пенсне все виноватее. Чехов стоял на левой от зрителей стороне сцены, слегка придерживаясь за спинку приготовленного для него кресла, которым он не захотел воспользоваться за все время долгого чествования. И было так радостно видеть его, нежнейше любимого писателя, и было больно видеть это лицо, на которое болезнь наложила четкую печать”.


В первый сезон показа “Вишневого сада” публика не валила валом, газетные отчеты не пестрели восторгами. И актеры, и зрители прочувствовали пьесу лишь в следующем сезоне. И с тех пор “Вишневый сад” стал и для тех, и для других едва ли не самым любимым спектаклем. Это подтверждает и Эфрос: “Вялых, равнодушных, скучающих я не видел ни на каком спектакле “Вишневого сада” за 14 лет его сценической жизни”.


Эпилог


“…К счастью, я захватил с собою два тома рассказов милого Антона Павловича, и в настоящую минуту его книги – мои лучшие друзья. Перечитываю их по второму разу и между строчек угадываю то, что может быть понятно только тем, кто близко видел этого человека, самого лучшего из всех людей…”. Это из письма К.С.Станиславского вдове Чехова Ольге Леонардовне.


Мы живого Чехова не видели. Нам остается лишь догадываться о “втором дне”, о том, что между строчками его произведений. Наш удел – вечный поиск, неожиданные открытия, иногда непонимание, но никогда – равнодушие. На мой взгляд, чеховскую натуру наиболее точно выразил все тот же Николай Эфрос: “Жизнь красивая, чистая и ласковая – вот его формула. Преодоление обывательской грязи, лени, пошлости, злобствования – вот задача. И поскольку она представляется Чехову неосуществимой в условиях современности, он был их отрицателем и был “пессимистом”, хотя сам очень не любил этого слова, искренно злился, когда его так определяли. Поскольку он верил, что жизнь изменится, очистится, украсится хотя бы через “200-300 лет” – он был оптимистом”.


Сто лет уже минуло… Пройдет еще столько же и наступит срок, отмеренный надеждами Чехова. Станет ли наша жизнь лучше?..


Екатерина МАЛЫШЕВА.

+1
0
+1
0
+1
0
+1
0
Еще