Татарстанцы – и те, кто ушел на фронт из городов и сел республики, и те, кто связал свою судьбу с нашим краем уже в послевоенные годы, – беззаветно сражались с лютым врагом на одном из главных участков Великой Отечественной войны, обороняя и освобождая Ленинград.

В состав войск Волховского, а затем Ленинградского фронтов входила 18-я стрелковая дивизия, которой командовал генерал-майор Минзакир Абсалямов. С тяжелыми боями дивизия прошла от Ладожского озера до Пскова, за освобождение города Мга получила наименование “Мгинской”, а за город Тосно была награждена орденом Красного Знамени. Командующий фронтом Л.Говоров писал: “Боевая деятельность воинов-татар заслуживает самой высокой оценки. Плечом к плечу со своими братьями русскими и сынами других народов, населяющих Советский Союз, они храбро и мужественно сражались с немецкими захватчиками за честь и независимость нашей Родины, за великий Ленинград”.

И эти слова выдающегося полководца подтверждаются фактами. Вот только некоторые из них.

В соединении полковника Бурмистрова в числе 950 лучших воинов, награжденных орденами и медалями, было 188 татар. Широко известен был на Ленинградском фронте подвиг лейтенанта Ибрагима Галиева, просочившегося вместе со своим взводом в тыл врага в канун перехода наших войск в наступление 19 января 1944 года и своим неожиданным ударом обеспечившего прорыв обороны противника на важном участке фронта.

Рота лейтенанта Тимерхана Булатова отличилась в прорыве обороны противника в районе Пулковских высот. В ее составе мужество и смекалку проявили наши земляки Ахмадуллин, Ахметов и другие воины-татарстанцы… Механик-водитель танка старший сержант Хамидуллин через болота и минные поля вывел свой танк вплотную к обороне противника, уничтожил три дзота и два орудия врага. Артиллерист сержант Силяков из Камскоустьинского района только в одном бою огнем прямой наводкой истребил до роты противника, уничтожил вражеский дзот. Немеркнущий подвиг в боях за деревню Освищево Псковской области в январе 1944 года совершил сержант Газинур Гафиятуллин, закрывший в критический момент боя амбразуру вражеского дзота своим телом…

Алексей Шевелев пережил блокаду четырнадцатилетним подростком, наравне со взрослыми рыл окопы и противотанковые рвы на подступах к Ленинграду. Казанец Дмитрий Юхиненко участвовал в ожесточенных боях на Невском пятачке в октябре 1941 года. В бою младший политрук был тяжело ранен и 73 дня провел в госпитале, пережив лишения блокады.

В четырех километрах шли бои с врагом, а в цехах продолжали ремонтировать танки. Двенадцатилетним мальчиком в июле 1942 года был эвакуирован в Казань Аркадий Файнберг, ставший заслуженным деятелем искусств нашей республики.

Сегодня читатели “РТ” имеют возможность первыми ознакомиться с воспоминаниями рядовых участников событий 60-летней давности.

Ахат ЮЛАШЕВ.
Председатель комитета ветеранов войны
и военной службы РТ.

Воспоминания участников Ленинградской эпопеи

Вера Сухорукова (Филимонова) родилась 1 октября 1925 года в Ленинграде. Находилась в осажденном городе до марта 1942 года. После эвакуации осталась в Казани. С 1951 года до выхода на пенсию трудилась на компрессорном заводе.

Смерть приходит в город

Мое довоенное детство прошло в поселке Шувалово – пригороде Ленинграда. Это были счастливые годы моей жизни. Лес, полный ягод, чудесное озеро, речка…

Мама работала на заводе им.Калинина контролером. Я училась.

Беда пришла нежданно. Возможно, многие из взрослых уже что-то чувствовали. Тот день, когда было объявлено о начале войны, запомнился мне, пятнадцатилетней девочке, слезами и плачем собравшихся у нашего крыльца соседей. Их горе нам, детям, не было вполне понятно, но и мы ощущали тревожное ожидание больших перемен в жизни. И они наступили с первых же дней. Вместе со взрослыми дети дежурили на улицах с обязательной противогазной сумкой через плечо с заданием сигнализировать в штаб ПВО о замеченных подозрительных лицах, которые могли быть вражескими диверсантами или парашютистами.

Когда немцы стали быстро приближаться к городу, большинство ленинградцев были брошены “на окопы”. В том числе и мы, подростки. Во дворах рыли ячейки для обороны, в поле – глубокие противотанковые рвы. Возвращаться домой сил не хватало, поэтому ночевали тут же. Еду нам тоже привозили в поле.

А с августа меня мобилизовали в ремесленное училище – учиться на токаря. Училище было при заводе Ильича, где делали боеприпасы. И мы одновременно учились и работали (“обдирали” снаряды). Ранее здесь располагалась Лесотехническая академия. В одном из корпусов был развернут госпиталь. В большом парке нарыли окопов, в которых укрывались при воздушной тревоге.

Во время одной из бомбежек бомба упала рядом с траншеей, где находились наши ребята. Кого завалило, кого убило или ранило пулеметным огнем с самолетов. Кровь, трупы, стоны… А мы с ужасом извлекаем пострадавших и тех, кого уже не спасти. Это была первая близкая встреча со смертью на войне, переживалась она очень остро.

Но потом чувства как-то притупились. Наступила зима. К смертям от бомбежек и обстрелов прибавились еще более страшные смерти – от голода и мороза. Идешь по заваленной снегом улице. Один за другим минуешь трупы умерших. Иные еще живы. Слабым голосом просят помочь подняться…

Дома умирала мама. В одиночестве. Меня отпускали из училища редко. Да и чем я могла помочь? Она все время пила воду ложечкой. Говорила – все горит внутри. Через три дня после нашей, как оказалось, последней встречи мне сообщили, что мама умерла, а в училище дали увольнение и паек на трое суток. За этот паек мне выкопали яму в полметра глубиной, чтобы похоронить маму.

До последнего дня буду помнить это. Одна-одинешенька везу ее, завернутую в какое-то тряпье на салазках через весь город, не обращая внимания на попадающиеся то и дело замерзшие трупы. Плакать не было сил, слезы как бы замерзли внутри. Впервые за долгое время разрыдалась уже после, когда оказалась в Казани и отошла, оттаяла от пережитого…

В первых числах марта 1942 года нас эвакуировали. По “Дороге жизни” – на машинах. Выдали нам только по две простыни. Как оказалось, для маскировки. Едва доехали до середины озера, как началась бомбежка. Машина остановилась, а мы легли на лед, накрывшись теми самыми простынями. Промокших и вконец замерзших нас привезли на станцию Тихвин. Отсюда началось тяжелое путешествие в товарняке сначала до Коврова, а потом – в Казань. Многие в пути умерли от тифа и дизентерии. Трупы и больных, как мы тогда выражались, “выставляли” из вагонов. Остальные продолжали двигаться.

2 мая приехали в Казань. Меня определили в ремесленное училище №7, которое размещалось в хорошо известном казанцам “Бегемоте”. Работали на заводе №16. По двенадцать часов в сутки за станком. Очень мне было трудно и одиноко. Особенно на первых порах.

В Ленинград вернуться не удалось. Так и стала для меня Казань второй родиной.

Татьяна Емелина родилась в 1921 году. Окончила Казанский медицинский институт. Призвана в армию в 1942 году с присвоением звания “военврач 3-го ранга”. На Волховском фронте работала хирургом в полевом госпитале. После войны была главным педиатром, а затем – заместителем министра здравоохранения ТАССР. Подполковник медицинской службы в отставке.

На Волховском фронте

В начале февраля 1942 года наш госпиталь (52-й армии Волховского фронта) был развернут в лесу возле села Новая Кересть. Стояли суровые морозы. Температура держалась на отметке 25-30 градусов ниже нуля. Палатки разрешалось отапливать только ночью, чтобы не демаскировать расположение госпиталя.

Всю зиму армии фронта вели тяжелые кровопролитные бои, стремясь пробиться к осажденному Ленинграду. После первых успехов наши войска сами попали в сложное положение, которое к весне стало критическим. Немцы несколько раз перекрывали узкий коридор, соединявший наши войска с тылами. Всей обстановки мы тогда, конечно, не знали, но угроза ощущалась с каждым днем все острее. В апреле госпиталь потерял связь с тылом нашей армии. Нарушилось снабжение медикаментами, перевязочным материалом, продовольствием. Делались попытки снабжения госпиталя с воздуха. Раненых, которые могли еще передвигаться, выводили группами по 100-200 человек в тыл через коридор, пока он не был окончательно перекрыт противником.

В ночь на 30 мая был получен приказ вывести основную часть персонала госпиталя из окружения через коридор в районе села Мясной Бор. Однако проход был снова перекрыт немцами. К тому же все вокруг бомбилось и обстреливалось. В окружении оставалась теперь небольшая группа работников госпиталя во главе с его начальником военврачом 2-го ранга П.Лазаревым. Теперь она в основном оказывала помощь раненым 2-й Ударной армии, которая несла главную тяжесть боев в окружении. К 22 июня эта группа госпиталя вывела из окружения около 1500 раненых через коридор в районе Мясного Бора.

После этого проход к окруженным войскам был перекрыт немцами окончательно. С группой нетранспортабельных раненых в окружении оставались два фельдшера…

В июле госпиталь был отведен на переформирование. А после продолжал свою деятельность, располагаясь в совхозе “Ольгино” Новгородской области. Пришлось оказывать помощь не только раненым, но и изможденным бойцам, вышедшим из окружения, ленинградским блокадникам…

По нескольку суток не отходили от операционного стола. Позволить себе присесть возбранялось – тут же засыпали так, что разбудить не могли ни приказы начальства, ни самые сильные бомбежки…

9 мая 1986 года группа ветеранов Волховского фронта собралась на встречу в Великом Новгороде. Участвовала и я в ней. Неизгладимое впечатление оставило торжественное погребение останков воинов, найденных нашим поисковым отрядом “Снежный десант”…

Маргарита Аллениус. Десятилетним ребенком пережила самую трагическую пору блокады.

Его называли Сашка-кормилец

В декабре 1941 года кушать в доме было нечего. Мама использовала столярный клей и варила из него “кисель”.

И все-таки даже в ту мрачную пору были у жильцов нашего дома светлые впечатления. Был у нас сосед по коммуналке Иванов Александр. Все звали его просто Сашкой. Даже дети. Потому что был он веселый и небольшого роста. С началом войны ушел на фронт. Тяжелораненым вернулся в Ленинград, в госпитале пролечился три месяца, а потом его комиссовали, то есть признали негодным для фронта. К тому времени его мать умерла, а младший братишка Алеша был при смерти. С собой Сашка приносил кое-что из еды. Делили на всех детей квартиры. Получалось немного, но даже этого иной раз было достаточно, чтобы спасти жизнь ребенку. Все жильцы коммунальной квартиры называли Сашку кормильцем-спасителем…

Единственным окном во внешний мир для ленинградцев было радио. Оно было включено круглосуточно, так как именно по радио ленинградцы узнавали о воздушных налетах. И тогда мы быстро убегали из дома в подвал, который назывался бомбоубежищем. Там вдоль стен были сооружены нары из неструганых досок. На весь большой подвал был один фонарь, который назывался “летучая мышь” (просто примитивный светильник под стеклянным колпаком). В полумраке слушали радио – передавались сообщения с фронта и другие новости, а также иной раз литературные передачи. Выступали ленинградские писатели, поэты. Это были как бы лучики света во мраке блокады.

Наверное, именно под влиянием этих передач я на всю жизнь полюбила поэзию и впоследствии многие годы проработала заведующей библиотекой в Зеленодольском районе…

Иван Пугин родился 10 сентября 1923 года в Подмосковье. В армию пошел добровольно в 1941 году. Участник боев под Ленинградом с конца 1942 года. После войны продолжал службу в армии. Был преподавателем Казанского высшего командно-инженерного училища. Уволился из армии в 1983 году в звании полковника. Кандидат педагогических наук.

Глазами молодого бойца

В суровую осень 1942 года положение на фронте было крайне тяжелым. Мы, курсанты Вольской школы авиамехаников, рвались на фронт. Поздней осенью нам наконец объявили, что все авиамотористы будут направлены на фронт в осажденный Ленинград.

И вот мы погрузились в эшелон, который взял направление на Волхов. Не доходя до линии фронта, мы попали под бомбежку. Первая встреча с войной осталась в памяти на всю жизнь. Мы лежали в поле и смотрели в небо. Там кружили немецкие самолеты и сбрасывали бомбы. Казалось, что каждая направлена именно на тебя…

В Ленинград оставался один путь – через Ладогу. На берегу озера скопилось множество грузов, горы продовольствия. Бесконечным потоком шли грузовики. Солдаты, преимущественно старшего возраста, споро загружали их грузом. Нас разбили на группы по 5-7 человек, которые были распределены по машинам. По ледовой дороге с небольшими интервалами двигались машины. Со стороны казалось, что тянется причудливая лента без начала и конца. Нередко дорога изгибалась, чтобы обойти полыньи, образовавшиеся от взрывов немецких бомб.

К утру нашу команду собрали на Московском вокзале. И вот здесь мы впервые по-настоящему поняли значение слова “блокада”. Нам выдали сухой паек – хлеб, селедку, гороховый концентрат… Мы начали есть. И тут заметили, что нас обступила небольшая толпа гражданских. Люди молча горящими глазами смотрели на нас. Не сразу мы поняли, что они страшно голодны. Стало не до еды. Все, что у нас было, отдали этим людям…

Строем направились к месту службы – в район Черной речки. Дорога была долгая. Перед глазами вставала страшная картина трагедии Ленинграда. Многие дома были разрушены. Прохожих почти не было. Лишь изредка попадались навстречу скорбные процессии в 3-4 человека, тянущие санки с умершими от голода.

Наша задача заключалась в ремонте поврежденных самолетов и отправке их в боевые части. Работали много и напряженно. Рядом с нами трудились гражданские – изможденные лица, потухшие взгляды… Мрачное зрелище представляли собой близлежащие дома. Квартиры были пустыми, нетронутой оставалась мебель. В шкафах стояла посуда. На вешалках – одежда, под ними – обувь. На полу разбросаны игрушки. Значит, жильцы умерли, и вещи оказались никому не нужны.

Базу, где мы работали, часто бомбили. В цехах было холодно. Постоянно хотелось есть, скудной нормы не хватало. Приходилось по ночам ходить на станцию разгружать вагоны с овощами, за это получали немного картошки или свеклы. Вернувшись, варили их и, насытившись, засыпали, чтобы к восьми быть на рабочем месте. Так мы жили почти весь 1943 год. В декабре нескольких мотористов, в том числе и меня, направили учиться на авиамехаников на “большую землю”.

Валерия Смирнова. Шестилетним ребенком пережила блокаду до апреля 1942 года. В блокадном городе потеряла мать. После долгих странствий в эвакуации осенью 1943 года стала жительницей Казани.

А мама читала нам сказки…

К началу блокады мы с мамой (мне шесть лет, сестре – десять) жили недалеко от Московского вокзала, в центре города.

Мама работала на небольшом мыловаренном заводе на окраине города. С началом войны она брала нас с собой, так как боялась потерять нас в случае бомбежки. Мы играли на большом заводском дворе. При воздушной тревоге прятались в подвале. А если бомбежка заставала ночью, мама хватала нас за руки, и мы бежали в бомбоубежище.

С наступлением холодов у нас появилась железная печка- “буржуйка”. Мама разбивала стулья, шкаф. Этим и топили. Потом пошли на топливо книги, которых у нас было много. Помню, сидим мы у печурки, и при свете огня из открытой дверцы мама читает нам сказки. Мы очень просили ее: “Не жги эту книжку”.

Зимой мама уже не могла ходить на работу. Да и в бомбоубежище мы уже не спускались. Не было ни тепла, ни воды, не работала канализация. Что ели? Осенью мама покупала на рынке картофельные очистки, жарила из них лепешки, покупали и “хряпу” – засоленные листы капусты неприятного серого цвета, из столярного клея варили “студень”. Запах отвратительный, а вкус казался приятным. Вот и перебивались им.

Мама лежала на сундуке у двери и больше не вставала. О нас стала заботиться соседка тетя Люся. Скоро мы к ней переселились, хотя у нее была большая семья и крошечная квартирка.

Однажды к вечеру тетя Люся принесла целую буханку хлеба (за несколько дней задержки снабжения). Нам дали по большому ломтю. Мама спала, и решили ее пока не будить. Немного погодя посмотрели, а она уже не дышит. Это случилось 2 февраля 1942 года. Через несколько дней пришли женщины из домоуправления и увезли маму на санках. Нас тетя Люся пыталась определить в детдом, но это удалось ей только через месяц – детдома были переполнены.

В детдоме мы прожили до начала апреля. Затем нас эвакуировали по льду Ладожского озера. Попали поначалу на Северный Кавказ. После ужаса блокадного Ленинграда жизнь там казалась раем. Но немцы прорвались в глубину Кавказа, и мы оказались под оккупацией. Когда немцы были изгнаны, нас стала разыскивать сестра папы, проживавшая в Казани. С большим трудом она нас нашла. Осенью 1943 года мы оказались в Казани в новой семье, которая и стала для нас родной. Так же, как и город, в котором я живу с тех пор…

Нагим Мухибуллин родился в 1923 году в Черемшанском районе Татарстана. С весны 1942 года – на фронте. Участвовал в прорыве блокады Ленинграда. После войны окончил КАИ, работал начальником цеха, заместителем директора завода “Элекон”.

Последний бой, он страшный самый

160-й стрелковый полк, входивший в состав Гатчинской дивизии, в январе 1943 года участвовал в прорыве блокады Ленинграда. Об этой операции написано немало, но я расскажу о последнем бое нашего полка. Он был страшен. К утру 29 января из 3500 “штыков” осталось всего двести бойцов.

Так получилось, что воевать полку пришлось с превосходящими силами противника. Ожидаемая подмога вовремя не подошла. Немцы делали все возможное, чтобы ликвидировать наш прорыв шириной всего около шести километров. Командир полка ввел в бой свой последний резерв – комендантский взвод, а от нашего разведвзвода остались в живых двое – я и Василий Ивачев (он родом из Тюлячинского района). Когда я сопровождал командира полка по передовой, рядом разорвалась мина. Взрывной волной меня отбросило и оглушило.

Очнувшись, я открыл глаза и увидел, что из левого рукава шинели сочится кровь. Видя, что я еще в силах, командир полка попросил проползти до подбитого танка “КВ” в нейтральной зоне и оттуда разглядеть расположение огневых точек противника. Только я с другим бойцом-связистом дополз до места, как получил новое ранение – в ногу. Напарнику удалось наложить жгут моим ремнем, и мы продолжали наблюдать, передавая данные по телефону для корректировки огня нашей артиллерии. Через несколько минут – снова разрыв мины поблизости. Опять ранение все в ту же левую ногу. Когда стемнело, меня буквально из-под носа немцев вытащил один из уцелевших бойцов батальона…

Нас в тот день непрерывно “утюжила” вражеская артиллерия. Казалось бы, немцам не составит труда перескочить через почти пустые позиции нашего полка и снова замкнуть кольцо блокады на нашем участке. Но упорство советских бойцов в бою было неодолимо. Ведь за нами был страдающий героический город…

Материалы к печати подготовил