Говорят, под Новый год, что ни пожелается, все всегда произойдет, все всегда сбывается… Эту полную тепла и надежды присказку бывший бугульминский предприниматель, а ныне безработный Павел Елфимов, как и каждый из нас, знал с малых лет. Конечно, верил в это утверждение мало. Однако приключилась с ним одна история…
Началась она с того, что давний мой знакомый Павел Елфимов, по его словам, воочию увидел свою… умершую жену, сумев затем заснять ее на видеокамеру. Впрочем, лучше будет, если эту историю расскажут сами ее участники.
Павел
Все прожитые годы испытываю вину перед первой, покойной, женой, которую по большому счету предал ради, как мне казалось, блестящих перспектив.
Произошло это, когда нам с ней было по двадцать пять лет. Работал я слесарем в котельной одного из предприятий города, обслуживая контрольно-измерительные приборы, и в то же время учился заочно в местном филиале Казанского инженерно-строительного института. А Татьяна, уже окончившая торгово-кооперативное училище, трудилась бухгалтером в соседней организации. До меня она уже выходила замуж и имела ребенка – трехлетнего мальчика Димку. Женившись на Тане, я в скором времени собирался его усыновить. И, наверное, так бы и связал с Таней свою судьбу, если б не та моя поездка в Москву…. К отцу в гости.
Батяню своего я до того видел всего раза три, когда еще учился в школе, а он приезжал по каким-то делам в Бугульму. Отец ушел от моей матери, когда мне было лишь два с половиной года, обосновался в столице, откуда родом, быстро завел там новую семью. Да и мать недолго оставалась одна. Вышла замуж за нефтяника и уехала с ним куда-то на север. Меня же оставила у своей одинокой сестры, сказав, что заберет потом, когда обустроится с супругом на новом месте. И забрала со временем, но не более чем на полгода, поскольку у них уже появилась своя двойня, а я, по мнению отчима, не очень вписывался в их семью. Поплакав, мать отправила меня назад к тетке.
Но возвращаюсь к поездке в Москву. Поначалу я думал от нее отказаться, потому что отец приглашал меня почему-то без Татьяны, хотя знал о моей женитьбе. А одному мне ехать не хотелось. Но Таня настояла, чтобы я направился в столицу. И отца надо все-таки повидать, и заодно кое-что из одежды в Москве прикупить.
Батяня, не испытывавший прежде ко мне особых отцовских чувств, встретил на удивление радушно. Как и его почти незнакомая мне, сильно молодящаяся жена. Я подумал было, может, у отца совесть заговорила, может, он решил начать мне долги как сыну возвращать. Но ошибся.
Опуская детали, сразу скажу, что он за мой счет надумал карьеру сделать. Дело в том, что у директора НИИ, где он работал, дочка на выданье была – на шесть лет меня старше. И вот мой папаша – стратег спланировал нас с ней сосватать.
В общем, предложил мне как-то сходить в гости к своему шефу. Не сказав, естественно, о его затее с дочкой. Просто придумал предлог познакомить меня с большим специалистом.
Мне, разумеется, это было интересно. И посему мы с отцом вскоре оказались у него на даче. Встретил тот нас хорошо, а разговор с ним на разные интересующие меня технические темы доставил большое удовольствие.
На следующий день отец, вернувшись со службы, сказал, что я его директору тоже понравился. Игриво добавил, что не только ему, но еще больше – его дочери, на которую, только раз глянув, я затем и внимания-то не обращал.
– Слушай, Паша, – глянул на меня хитровато отец, – а почему бы тебе не стать москвичом?
– Как это, – пожал я плечами – с пропиской-то ведь здесь очень сложно?..
– А вот женился бы на дочке директора моего, и не было бы никаких проблем.
– Так я ведь, ты же знаешь, уже женат.
– Ну так развестись-то пара пустяков. Общего ребенка у вас с твоей женой-хищницей пока нет.
– Почему хищницей-то? – заступился я за Таню.
– Да потому, что, сбегав замуж и ребенка заимев, такого парня отбила у нормальных, так сказать, девчонок. Нашла дурачка, который теперь чужого сына кормить будет.
– Не чужой он мне, – резко ответил я. И прекратил крайне неприятный для себя разговор.
А отец, переждав пару деньков, вновь о том же за пивом затрындел. Мол, послушай я его совета, и в московский вуз мне помогут перевестись, и интересная, на вырост, работа у меня будет в институте, которым потенциальный мой тесть руководит, и сразу двухкомнатная кооперативная квартира, пока пустующая, но записанная на Наташу, как и еще одна дача…
– Не круглый же ты идиот, – подытожил батяня, – чтобы от всего этого отказываться…
И загнал мне, подлый, занозу в мозги. Я хоть и огрызался по-прежнему в ответ на такие его речи, но…. Но, чего греха таить, все чаще стал думать о достатке, который сам в руки валился. Сильное впечатление он на меня произвел. А особенно новенький “жигуленок”, который батин директор показал мне в одном из своих гаражей, прозрачно намекнув, что автомобиль ждет будущего его зятька… Погладил я украдкой по крылу машины, представил, как мчусь на ней по московским проспектам… предположим, к себе на дачу, и аж дух перехватило.
Вернулся я в Бугульму и через неделю примерно рассказал тете, чем меня отец в столице соблазнял. Та безоговорочно встала на его сторону: дельное он мне предлагает, надо воспользоваться такой редкостной возможностью.
– Ну а как же Татьяна? – спросил я. Почти уже, сознаюсь, для очистки совести.
– А что Татьяна? – замахала руками тетя. – Она до тебя в браке была, ну и третьего мужа найдет, не беспокойся. Ты о себе лучше думай, о будущем детей своих, а не чужих.
В общем, позволил я себя уговорить. А потом уже, спустя годы, неоднократно и мучительно думал, почему. Стараясь самому себе не врать. И теперь, совершенно не кривя душой, могу сказать, что не только из-за “жигуленка” и других обещанных мне столичных благ. Тогда мне казалось, что у меня к Тане больше привязанности, чем любви. Познакомился я с ней в автобусе. Обратил внимание на очень фигуристую и симпатичную девушку, заговорил с ней. Начали встречаться, а спустя пару лет поженились. Татьяна предложила это сделать, я не отказался. Вроде как по инерции. Словом, веселясь на своей свадьбе, я в то же время ликования не испытывал. Решил: пусть идет как идет, поскольку с Татьяной мне было по жизни комфортно.
Смелости сказать Татьяне, что ухожу от нее, не хватило. Это сделала за меня тетя, она же помогла быстренько оформить развод.
И вот я переехал в Москву, заимел и престижную работу, и жилье, и все прочее обещанное. После того, естественно, как предложил руку и сердце Наташе, которая сразу и с удовольствием согласилась. И покатилась у нас с ней жизнь хоть и пресная, но сытая, все более материально благополучная. Пока не развалился Союз и не стала ускоренно и радикально преобразовываться экономика страны.
Количество заказов, получаемых нашим институтом, резко сократилось. Он стал хиреть, участились перебои с зарплатой. А тут еще тесть от сердечного приступа умер, что я весьма болезненно перенес. С ним, человеком умным, добродушным, у нас хорошие отношения сложились, а вот с тещей как-то не заладилось. Она и заставила меня уйти из института и заняться модной тогда торговлей компьютерами. Сама энергично это дело и наладила, умело использовав знакомства покойного мужа. И бизнес пошел у нас неплохо. Но я, потеряв любимую работу, заскучал и начал оттого все чаще выпивать, тем более что этому способствовали частые встречи с деловыми партнерами, заканчивавшиеся обычно выпивкой.
Ну и теща меня из семьи турнула, о чем ни я, ни Наташа не пожалели, поскольку душевности между нами так с годами и не возникло и детей мы с ней по ряду причин не нажили.
Вернулся в Бугульму к тете, которую тоже вскоре похоронил. Но перед смертью она успела сказать, что Таня погибла месяца через два после того, как я перебрался в столицу. Уехала на Алтай к бабушке с дедушкой и там, купаясь, утонула.
Сообщение это меня потрясло. Я ведь втайне лелеял мечту вымолить у Танюшки прощение …
На завод, куда приглашали, не пошел, потому что знал уже вкус больших денег. Опять занялся предпринимательством – ремонтировал электронную аппаратуру. Заработки имел неплохие, однако тоска о Тане, о мерзости своей напрочь стала заедать. И глушил я ее водкой…
И обмораживался, напившись, да так, что однажды мне несколько пальцев на руках отрезали. В конце концов ушел в такой длительный запой, из которого, думал, уже не выберусь живым.
И вот как-то проснулся поутру в испарине, с колотившимся в горле сердцем, поднялся, двинулся по стенке на дрожащих ногах, чтоб напиться из-под крана, и увидел, что навстречу идет… моя Татьяна. Причем не постаревшая, а молодая, свежая и красивая – какой я ее бросил. Меня словно могильным холодом обдало. Мотнул головой, зажмурив глаза, а когда открыл их, Татьяны уже рядом не было…
Татьяна
Пугать его я не собиралась. Просто хотела посмотреть, каким он стал, как живет. Поначалу нажала на кнопку звонка квартиры, не испытывая уже к нему прежней ненависти, но звонок не работал, и я постучала в дверь. А она под моей рукой поехала, поскольку была не закрыта. Одновременно заметила торчавший из скважины ключ и автоматически выдернула его, уже вся в смятении чувств оттого, кого сейчас увижу.
Шагнула внутрь, но пройти сразу в одну из комнат, откуда донесся скрип дивана, не решилась. Сперва зашла на кухню, где через распахнутую форточку на пол под подоконником нанесло снега. А к свежему холодному воздуху примешивался стойкий запах залежавшихся окурков и какой-то прокисшей каши. Повернула по замусоренному, давно не мытому коридору назад, с горечью покачивая головой, и тут навстречу появился он. Худой, сутулый, с испитым серым лицом. Узрев меня, он побелел и отшатнулся, закрыв глаза, а я проскользнула мимо, не остановившись. Не хотела заводить разговор в таком его состоянии.
Павел
Это была именно Татьяна. Перепутать я ее ни с кем не мог. Друзья знали, что она умерла, и мне не поверили, намекнув на белую горячку. Тогда я, надеясь воспаленным рассудком, что Таня явится вновь, установил в квартире камеру наблюдения, полученную за ремонт от одного из перерабатывающих предприятий. А смонтировать ее так, чтобы она включалась при открытии входной двери, труда не составило. И камера Татьяну запечатлела.
Татьяна
Во второй раз я вошла в его жилище так же легко, как и в первый, поскольку тогда по забывчивости из-за сильного огорчения прихватила с собой ключ от квартиры. Сначала опять постучалась, но дверь никто не открыл. Подумала, что, быть может, Елфимов снова лежит пьяный до потери сознания. Однако его дома не оказалось. И на сей раз решила оставить предназначенную ему записку.
Павел
К великому несчастью, это короткое послание я обнаружил не сразу, потому что явился домой настолько поддатый, что тут же завалился спать, позабыв даже про камеру наблюдения. А утром, перед тем как увидеть лежащую на столе записку, успел залить ее чем-то. Но тем не менее по незапачканным словам мгновенно, мертвея, узнал почерк… Татьяны. Бросился к камере и увидел ее в видеозаписи. Как она идет, оглядываясь, по комнате, наклоняется над столом, что-то на него кладет, поворачивается и уходит. Такая же невозможно молодая и красивая.
Остатки тяжелого хмеля как ветром сдуло. Держал записку будто замерзшими пальцами и лихорадочно пытался прочитать расплывшиеся слова. Почти разобрал их: “Паша, знаю, что тебе сейчас очень худо. Я тебя прощаю. Если хочешь, …поторопись ко мне, и мы опять будем вместе”. Без колебаний я и решил поторопиться. Так как все понял. Еще больше похолодев, но твердо.
Татьяна
Почему он так отшатнулся от меня в тот первый раз, я сообразила не сразу. Но затем осознала: отец (а мне до сих пор трудно называть этого человека отцом), очевидно, не знал, что я у него есть, и принял меня за маму, то есть бывшую свою жену, которую бросил и считал умершей. Нам ведь с матерью постоянно говорят, что как две капли воды похожи.
Я не одобряла идеи мамы: и о том, чтобы в сговоре с теткой отца сообщить тому о якобы своей гибели (хотела, дескать, сгоряча, по молодости обрубить с ним все концы), дабы не искал он ее, не бередил раны. И вторую: взять этого человека к себе, когда ему стало совсем плохо.
Однако материнская воля для меня непререкаема. И, оставив маму с больными ногами в родной алтайской деревне, я поехала в Бугульму передать от нее отцу записку-приглашение. И, конечно, надо было поговорить с ним, объяснить все еще при первой встрече. Тогда не случилось бы того страшного, что он совершил.
Павел
Интересно, что живую Таню я не любил так, как полюбил умершую.
Возвращаясь же к записке, скажу, что, прочитав залитое слово “поторопись”, совершил ошибку, которая могла стать роковой, и даже с облегчением решил поторопиться к Танюшке моей. Налил в ознобе стакан водки до краев, нашел и высыпал в ладонь горсть таблеток оставшегося от тетки сильнодействующего снотворного…
Татьяна
Я обнаружила отца, когда он не подавал уже признаков жизни. Вызвала “скорую”. Врачи сказали, что с учетом общей истощенности и слабого сердца отца надежд на его спасение, по существу, нет. А я стала молиться, чтобы он выжил, хотя раньше за то, что бросил ма-му, ненавидела.
Павел
В реанимации меня буквально вытащили с того света. Когда наконец пришел в сознание, дочка все пояснила. По просьбе ее алтайского деда она тоже при рождении была названа Таней. Про нее я совсем ничего не знал, потому что Татьяна при нашем расставании из-за гордости не сказала, что беременна. Она, выяснилось, больше замуж не выходила и нередко украдкой, как поведала дочь, плакала с моей фотографией в руках. Услышав про это, я тоже заплакал…
На Алтай я, конечно, поеду, но не для того, чтобы жить там, не хочу еще раз быть примаком, а чтобы забрать оттуда Татьяну и продолжить с ней жизнь в Бугульме. Дело свое намного шире разверну, сутками, если потребуется, работать буду, лишь бы Татьяна с дочкой (сын ее уже женился и жил отдельно) ни в чем не нуждались. А пока только и думал, как поскорей родную мою увидеть…
Татьяна
Войдя в нашу алтайскую избу и увидев стоявшую у печки маму, отец побелел как мел, хотел что-то сказать, но только заплакал и встал перед ней на колени. Мать охнула и тоже на колени перед ним опустилась.
Я же со слезами на глазах подумала, что ждет меня новогодний праздник необычный: впервые буду встречать его с обоими родителями. А они, так и стоя на коленях и плача, обнялись, словно очень боялись опять потерять друг друга.
Валерий ХРАМОВ.
