В 1969 году меня вдруг начали таскать на “профилактические допросы” в КГБ. Оказывается, в своих рассказах и повестях, к тому времени еще нигде не опубликованных (тем не менее, их стопка аккуратно возвышалась на столе у главного из четырех “дознавателей”), я злостно “очернял действительность”. Через двадцать лет эта публика лубянского розлива беззастенчиво и со всеми потрохами сдаст стратегическому противнику великую страну, но тогда еще они играли роль “патриотов”. И я, молодой писатель, был для них почти “враг народа”. Меня надо было хорошенько попугать и поучить уму-разуму. И вот после семи с половиной часов перекрестных допросов меня наконец выпустили. Гудела голова, тело налилось тяжелой усталостью, а я стоял на улице в раздумье. Надо было с кем-то посоветоваться. Назавтра я опять обязан был явиться к цензорам духа для продолжения “беседы”. Но прежде нужно было поговорить с человеком, которому бы я всецело доверял.

Единственным таким человеком в Казани был для меня писатель Аяз Гилязов. Шесть лет своей жизни – в самый разгар молодости – он провел в лагере где-то под Карагандой, тоже за “очернение действительности”, и всю эту “гэбешную публику”, их приемы знал не понаслышке. И в тот день, не заходя домой, я поехал прямо к нему.

Аяз Гилязов жил тогда с семьей: жена Накия, двое сыновей Искандер и Мансур, третий, Рашад, еще не родился, мать жены Наубагар-апа – в маленькой двухкомнатной “хрущевке” где-то на улице Воровского. Первым делом он накормил меня, ведь у меня за весь день крошки во рту не было, напоил крепким чаем. Тогда мы проговорили с ним около двух часов. Главное: я почувствовал, что не одинок.

Как писатель и как человек, Аяз Гилязов в те годы очень многое предопределил в моей жизни. Прежде всего это был настоящий писатель (среди членов Союза писателей их не так уж и много). Безмерно и разнообразно талантлив, щедр, строг, принципиален и одновременно отзывчив. Работяга, каких поискать – он писал много, неуемно и с удовольствием. Никогда не знал в себе чувства зависти. Некоторых наших общих знакомых зависть и злоба съедали совершенно, но кому может завидовать творец от Бога? Всегда, в любые времена, в минуты славы и годы забвения, он – величина самодостаточная. Иными словами, Аяз Гилязов всегда являлся для меня примером, был учителем просто в силу своей внутренней природы.

Благодаря ему в то сложное для меня время я познакомился с Владленом Анчишкиным, автором “Арктического романа”, заведующим редакцией художественной прозы издательства “Современник”, где позже вышла первая книга моей прозы. Гилязов же свел меня близко еще с одним замечательным человеком и писателем – Гарифом Ахуновым, который перевел одну из моих первых пьес на татарский язык и убедил Марселя Салимжанова поставить эту драму на сцене театра им.Г.Камала.

В конце 60-х и в 70-е годы мы общались много и часто. К этому времени Аяз Гилязов переехал в трехкомнатную квартиру на улице Восстания, а я жил сравнительно недалеко, на проспекте Ямашева. Сколько километров мы исходили по окрестным улицам и улочкам, проводя время в бесконечных разговорах – конечно же, о политике, разумеется, о женщинах, но прежде всего и в основном – о литературе. В летнюю пору часто встречались в Займище, были соседями по даче.

Он был из того поколения, что родилось на крутом повороте отечественной истории – в стране ломался старый крестьянский уклад, создавались колхозы. Из того поколения, чьи отцы и старшие братья, взяв в руку винтовку или автомат, ушли – у многих навсегда – на Великую Отечественную войну. Из тех, что выросли, как писал он сам, “под единственным уцелевшим крылом осиротевших матерей”. Наконец, он был из того поколения, которое застало и непосредственно ощутило на себе все “прелести” ГУЛАГа. Не потому ли один из самых мощных корней гилязовской прозы и драматургии – это национальная идея, а второй – История?

Когда я близко познакомился с ним, Гилязов уже написал “Шамиля Усманова” и “Желтым цветом цветут подсолнухи”, в которых нашла отзвук жестокая эпоха революции и Гражданской войны. Трагические процессы, происходившие в татарской деревне в тридцатые годы, нашли отражение в знаменитой повести Гилязова “Три аршина земли”. Вокруг нее было много слухов, домыслов: автора то возносили, то преследовали… Великая Отечественная война и сороковые годы отражены писателем в ряде произведений – “Сказание о любви и ненависти”, “Люблю тебя, моя нежная…”, “Вернись к истоку”, “Весенние караваны”. Наконец, современность, она – в повестях “Посередине”, “Лицом к лицу”, “Тысячекилометровый путь”, в романе “За городом – зеленые луга”, в пьесах “Сумерки”, “Один потерянный день”.

Почему-то отчетливо запечатлелась в памяти премьера “Сумерек” в ТГАТ им.Г.Камала, состоявшаяся в апреле 1971 года. В пьесе и спектакле столкнулись два взгляда на жизнь – быть довольным собой, смириться со своей духовной леностью, жить для того, чтобы только жить, или искать какой-то более высокий смысл человеческому бытию на земле, пусть даже такому короткому? Для манеры Гилязова – драматурга (а им написано сорок пьес!) характерны не столько насыщенные определенным цветом мазки живописи, сколько полутона, акварельная тонкость, работа с подтекстом. И потому, разумеется, играть “Сумерки” было нелегко. Нелегко, потому что не всегда словесный ряд выражался в прямом внешнем действии, но всегда тончайшие переходы, переливы в психологическом состоянии героев должны были быть выражены убедительно и понятно для зрителя. Спектакль, поставленный Празатом Исанбетом, вылился в серьезное аналитическое исследование современной жизни, заставляющее людей всмотреться в самих себя.

И в целом Аяз Гилязов, на мой взгляд, – художник ярко выраженного монологического стиля. Мир образов и идей, к которым, в частности, тяготеет его проза, как бы локализован вокруг личности самого рассказчика. Ход художественной мысли направлен обычно от конкретного быта к бытию. Сплав воспоминаний героя и лирических монологов автора художественно оправдывает появление в этом контексте философских размышлений о любви, о родине, о судьбах народа. Весьма показательна в этом плане, пожалуй, повесть “Сказание о любви и ненависти”. Молотом любви, бьющим по наковальне ненависти, выковывается душа подростка военных лет. И благодаря этому она может выдержать любое испытание. Человек Гилязова не одинок. Он живет в своем мире, и путь его – это путь человека, постигающего красоту и боль своей земли. “Боль людей, боль времени, боль мира были и моей болью, я был живой частицей мира, заряженной не простой житейской необходимостью, а чем-то большим, доселе мной не испытанным”, – говорит о себе герой повести “Посередине”.

У каждого крупного писателя есть свой определенный круг мотивов, сюжетов, идей. Главный герой Аяза Гилязова – это человек, заполненный всегда чем-то большим, нежели эгоистическая жажда самоутверждения. Как и сам писатель, он мыслит более крупными категориями, что и придает произведению, несмотря на известную сюжетную локальность и национальный колорит, поистине философское звучание.

Приведу по этому поводу мнение одного латиноамериканца – Хосе Карлоса Мариатеги, философа, основателя коммунистической партии Перу: “Мы не должны игнорировать национальную действительность, но наш долг не игнорировать также и всемирную действительность. Перу – часть мира, который движется по общей траектории”. Вот и для Аяза Гилязова татарская действительность не есть что-то обособленное, замкнутое на себе. Он воспринимал ее не в статике, а через это движение по общей траектории. Поэтому Гилязов и был настоящим писателем и уже при жизни классиком.

В конце 80-х и в 90-е годы он пишет романы-воспоминания “В чьих руках топор?”, “Давайте помолимся”, романы-хроники “До шестого августа…”, “Другого пути нет” (последние два в соавторстве с Ал.Литвиным), снова возвращается и полностью переписывает свой ранний роман “За городом – зеленые луга”, помогает завершить роман о сибирских татарах одному из своих коллег. Он пишет много. Пишет до тех пор, пока ему не отказывают глаза. Но и после этого он продолжает надиктовывать тексты жене. Примерно за неделю до смерти он еще диктовал…

Один год не дожил писатель до своего 75-летия. Но дело, конечно, не в дате. Она лишь повод для размышлений. Важно не то, сколько человеку исполнилось бы лет, а то, что он успел сделать за годы, дарованные ему судьбой.

А сделано Мастером много. Многое издано. Но немало из написанного находится еще в рукописях. А значит, путь Гилязова-творца еще не окончен.

На внешний, поверхностный взгляд, вроде бы все хорошо. Аяз Гилязов – народный писатель Татарстана, лауреат Государственных премий, в его честь открыт даже дом-музей в деревне Баграж Заинского района, где он родился и куда вернулся и жил в течение двух последних лет… И все-таки я не назвал бы писательскую судьбу Аяза Гилязова счастливой. Тень гулаговского прошлого много десятилетий довлела над художником.

Помню 1978 год, Гилязову – пятьдесят лет. Я готовил передачу о нем для татарского телевидения, но в последний момент был дан “красный свет”, и передача не состоялась. Кто они, эти цензоры из телерадиокомитета? Никто теперь не помнит ни их имен, ни их фамилий. Но они и им подобные ставили шлагбаумы, тормозили выход книг, спектаклей…

А чем сейчас занимается, скажем, Министерство культуры РТ? Почему где-нибудь в Нигерии или Кении писатели уже через полгода после того, как они поставили последнюю точку в своем произведении, могут увидеть свой роман или повесть на книжных прилавках Лондона или Парижа? И почему нам не дано это в принципе? Сейчас у большинства татарских писателей нет денег даже на поездку в Москву. И при этом тысячи или даже десятки тысяч долларов вкладываются в какого-нибудь футболиста, баскетболиста или хоккеиста! Игроков выписывают из Бразилии, покупают их в Европе, в Новом Свете… Вложите хотя бы часть этих денег в конкретного писателя, композитора, живописца! И я уверен, в скором времени мир заговорит о них и в целом – о влиянии татарской культуры на мировую литературу и искусство.

Национальный характер и судьба народа, ход национальной истории – вот основные сюжеты мировой литературы. И когда я беру романы латиноамериканца Маркеса, египтянина Юсуфа Идриси, японца Ясунари Кавабаты, североамериканца Фолкнера, киргиза Чингиза Айтматова, татарина Аяза Гилязова – я слышу в них примерно одну песню…

Диас ВАЛЕЕВ.