Их часто можно было видеть вместе, и о том, что Марсель Салимжанов женат на одной из самых красивых женщин Казани, знали почти все. Многие догадывались, что их брак, несмотря на отсутствие детей, – один из самых счастливых. Однако истинную меру этого счастья знали только они двое. И лишь о том, сколь немилосердной окажется цена за него, не могла предположить даже она, Гульнара Абубакировна Салимжанова …

Дальше – тишина

Женщина рождается дважды: в первый раз – как все, от матери и отца, а своим вторым рождением она обязана любимому мужчине. Эту восточную мудрость напомнит один из друзей Салимжановых, поднимая тост за хозяйку дома в день ее юбилея. А другой гость тем временем включит видеокамеру… Задержав ее восхищенный взгляд на счастливой и оттого еще более обворожительной имениннице, он поведет камеру дальше, в сторону Марселя Хакимовича… Наверное, редко кто видел его таким смущенным и растроганным. Но уже в следующий момент, справившись с собой, он прокомментирует тост с неподражаемым салимжановским юмором…

Так случилось, что этот любительский фильм – едва ли не единственный, запечатлевший его в домашней обстановке, среди самых близких друзей, рядом с любимой женщиной… И когда от тишины в доме становится совсем уж не по себе, она берет эту кассету, включает и уходит на кухню, оттуда прислушиваясь и различая среди оживленных голосов один, до боли родной… Он всегда действовал на нее успокаивающе. И до сих пор это ее единственное лекарство.

– Так всегда и было… Я тут, на кухне, хлопочу по хозяйству, а из комнаты то и дело слышится: “Гуля!” То в газете что-нибудь напишут, и Марселю захочется мне прочитать, то какой-нибудь интересный сюжет по телевизору… А еще ему нравилось подшучивать надо мной. Иногда я даже сердилась. Уйду к себе, а через минуту опять слышу: “Гуля!” Господи, я бы все отдала, чтобы услышать это еще раз…

И ее голос снова предательски задрожал. А тогда, в московской клинике, она не проронила ни слезинки. Мужчины не выдерживали и плакали, прикрывая за собой дверь больничной палаты. А у нее только одна мысль: не расслабляться, беречь силы, его и свои, пока есть хотя бы маленькая надежда… Теперь она корит себя за эту “бесчувственность”:

– Может, как раз тогда и надо было дать волю чувствам: лишний раз приласкать, подержать за руку…

– А вы думаете, Марсель Хакимович что-то предчувствовал?

– Трудно сказать. Он ведь тоже до последнего оберегал меня. Иногда я только по его глазам понимала, как ему плохо. А если становилось чуточку лучше, то шутил, строил планы, как сразу после больницы мы поедем на море… И даже когда Марсель сказал, что хочет увидеться с Равилем Гайнутдином (Верховный муфтий России. – О.С.), я не придала этому особого значения. Ведь в свое время Равиль учился у него на курсе, и Марсель считал его одним из самых талантливых своих учеников. И в последний раз, в больнице, Марсель приветствовал его в своем обычном, полушутливом тоне: “О, герой-любовник!” А потом я оставила их наедине. Никто не знает, о чем они тогда говорили…

– Простите, если вам тяжело вспоминать о том, что было дальше…

– А дальше наступила вот эта самая тишина. И оказалось, что она-то и есть самое тяжелое.

В последнее время Марсель часто говорил мне: “Ты сильная!..” Теперь я понимаю, к чему он меня готовил. Сколько помню, для него всегда была невыносима сама мысль, что я могу уйти первой. И когда, несколько лет назад, я заболела и перенесла серьезную операцию, он так страдал… Думаю, именно это его и подкосило.

О любви

Они прожили вместе тридцать один год и не расставались даже на один день. Если театру предстояли гастроли, она брала отпуск без содержания и тоже паковала чемоданы. В музыкальной школе, где она работала концертмейстером, знали о ее особых семейных обстоятельствах и не чинили препятствий. Впрочем, один случай, хотя и с трудом, она все же припомнила, когда какие-то срочные дела ее не отпустили, и Марсель Хакимович уехал один. И в тот же день ее заставил вздрогнуть поздний телефонный звонок.

– Я даже не сразу узнала его голос, таким он был грустным и далеким. Кричу в трубку: “Что случилось?” А он: “Гуля, если бы ты знала, как я тебя люблю…”

Между прочим, к тому времени они уже отметили серебряную свадьбу…

– А как и где вы познакомились?

– В Доме актера. Там была традиция – встречать старый новый год. Актеры разных театров готовили “капустник”, прекрасный концерт. Сейчас этого нет, к сожалению. Я пришла с подругой по консерватории, а Марсель, как обычно, с большой компанией. Но потом он откололся от нее и пошел меня провожать. Затем мы встретились еще раз, а на третий он уже сделал мне предложение.

Конечно, мы и раньше виделись, но официально не были знакомы. О Марселе мне рассказывал отец: он был оперным певцом, а в то время драматическая и оперная труппы работали в одном здании. Да и мама Марселя, как он потом рассказывал, не раз заводила с ним разговор обо мне. Конечно же, ее беспокоили богемный образ жизни и неустроенный быт сына, которому уже перевалило за тридцать. Но долгое время он так и не решался ко мне подойти.

– Если не ошибаюсь, Марсель Хакимович к тому времени уже был главным режиссером театра, и потому, наверное, его внимание было особенно лестным?

– Мне до сих пор стыдно признаться, что до нашего с ним знакомства я ни разу не была в Татарском драматическом театре. Вот оперу я любила и не пропускала ни одной премьеры, в нашей семье вообще был культ классической музыки. Конечно, отец рассказывал, что в театр пришел молодой талантливый режиссер и не раз звал меня на спектакли, но я так и не собралась. Поэтому для меня не было ничего особенного в том, что Марсель – главный режиссер. Да и не считалось это таким престижным, как теперь. А когда я впервые переступила порог его дома… Вы не поверите, стены там были выкрашены в черный цвет, потолок – синий, а пол – зеленый. Мебели, естественно, почти никакой. Не дом, а голая сцена: ставь декорации и играй! Хотя, по правде говоря, он почти и не жил там, нередко даже ночевал в театре. И при этом понятия “дом”, “семья” для него всегда были святыми. Он боготворил свою мать, трогательно относился к сестре, племянникам… Ему постоянно надо было о ком-то заботиться! Вот это я и почувствовала буквально с первой встречи. Мы оба были уже достаточно взрослыми, зрелыми людьми, чтобы, долго не приглядываясь, понять, что необходимы друг другу.

В феврале семьдесят первого они расписались, причем специально для этого поехали в Рыбную Слободу. Просто так, без особых причин, исключительно ради того, чтобы ярче запомнился этот день. И как в воду глядели…

Ехали туда большой шумной компанией, но где-то на середине пути их автобус сломался. Поначалу это вызвало только новый взрыв смеха и шуток. Но мела поземка, погода портилась, а завести автобус так и не удавалось. Подступали ранние зимние сумерки, и уже несколько добровольцев вызвалось идти пешком за подмогой. И тут, спустя пять (!) часов, над ними сжалился водитель старенького фургона и на тросе дотащил автобус до райцентра. А там уже и не знали, что думать… Чтобы отблагодарить своего спасителя, Марсель Хакимович подошел к нему, держа в обеих руках бутылки с дефицитной тогда водкой. Но тот решительно покачал головой и в качестве аргумента распахнул свой фургон. Оказалось, что он был доверху гружен ящиками с водкой.

А спустя несколько дней они сыграли свадьбу. Там же, где и познакомились, – в Доме актера.

О чем молчит Золотая Маска

– Понимание театра – и как профессии, и как искусства – пришло позже, и этим я целиком обязана Марселю. Не то что бы он специально меня этому учил. Чаще, особенно поначалу, он лишь подсмеивался над моей “необразованностью”. Но когда смотришь спектакль в третий, пятый раз, то невольно учишься – сравниваешь, видишь актерские находки… Иной раз Марсель вроде сделает вид, что не относится серьезно к моим замечаниям, но я-то вижу, что они не идут у него из головы и мысленно он уже что-то переделывает…

– А какой из его спектаклей вам запомнился больше всего?

– Мне очень нравились “Беглецы” по пьесе Наки Исанбета. Там было столько юмора, остроумных находок, и, вместе с тем, это такая пронзительная, грустная до слез история… К сожалению, этот спектакль недолго шел на сцене. Не понимаю почему.

– Говорят, чем лучше знаешь театр изнутри, тем труднее его любить…

– В этом смысле Камаловский театр совершенно уникален. Уникальны его атмосфера, его люди, их отношения. Про это и москвичи говорят. А кроме того, я никогда не вмешивалась в дела мужа, театральную политику. Но я очень горжусь тем, что со многими актерами у меня сложились не просто добрые, а доверительные отношения. Почти все они бывали у нас дома. Марсель любил, когда собирались гости. Вот и незадолго до больницы он меня попросил: “Пригласи молодых актеров. Тех, кто еще никогда к нам не приходил…” И какой это был чудный вечер! У нас в театре замечательная, очень талантливая молодежь! Ребята пели, танцевали…

Разбередив в памяти день, когда в их доме в последний раз был праздник, Гульнара ханым замолчала, пережидая вновь подступившие слезы. А я подумала, что наверняка в тот день она же и аккомпанировала молодым актерам, и сама пела… А она прекрасно поет! Особенно старинные русские романсы. Даже удивительно, что, имея такие данные, она никогда не помышляла о сцене. Впрочем, Марсель Хакимович тоже не стал оперным певцом, хотя с его баритоном было бы не стыдно показаться в любом театре. Он знал множество оперных арий и любил их петь. Жаль, никто не догадался записать хотя бы одну…

Но после паузы она заговорила о другом, и я поняла, что не только слезы заставили ее запнуться на полуслове.

– После того как не стало Марселя, родные уговорили меня поехать во Францию. Надеялись, что это хотя бы немного меня развеет. Там живет моя племянница, и она давно звала в гости. Конечно, это не сильно меня развеяло, но Париж есть Париж, и, когда мы были на экскурсии в “Комеди Франсез”, меня, помню, привели в совершенный восторг тамошние софиты. Роскошное освещение! Именно такое, о каком мечтал Марсель… И тогда я невольно подумала: “Вот бы в наш театр такой свет!” И до сих пор никак не привыкну, постоянно ловлю себя (вот и сейчас!) на том, что и думаю, и говорю: у нас в театре…

Но я отвлеклась, извините. Конечно, театр есть театр, там всякое бывает: и обиды, и ревность… Случалось, актеры приходили ко мне и с этим, улучив момент, когда Марселя не было дома. И в таких случаях, признаться, я не обо всем потом ему рассказывала. Может, кто-то и обижался на меня за это, но чаще, думаю, были благодарны. Ведь иногда человеку только и надо, чтобы его выслушали. А назавтра смотришь – он улыбается как ни в чем не бывало и на сцене играет лучше прежнего. Думаю, и Марсель не обо всем мне рассказывал, не хотел расстраивать… Он всегда больше за других переживал, чем за себя.

– А каким он чаще всего был дома?

– Домашним и был… Он любил наш дом и во все здесь вникал. Я ведь понятия не имела, где платить за квартиру или как вызвать слесаря. Все это он брал на себя. А еще обожал делать подарки, дарить цветы…

А как я мечтала, чтобы у Марселя дома был рабочий кабинет! В нашей старой квартире его не было, а когда мы въехали в эту, трехкомнатную, я первым делом купила ему вот этот письменный стол. Мне в одном музее его присмотрели. Я все продумала, обставила кабинет так, чтобы было и солидно, и удобно. Так что же вы думаете? Марсель сюда почти и не заходил. Дома обычно работал, как и привык, полулежа на диване…

…Марсель Салимжанов не вел дневников, не делал никаких записей ни во время репетиций, ни после… Говорил: “Кому надо, пусть сам за мной записывает”. И все же его письменный стол постоянно притягивает к себе взгляд, и не только благородством и изяществом старинной работы, но и еще одним символом высшего мастерства – Золотой Маской!

Вблизи кажется, что она улыбается. Хотя это очень серьезная награда – “За честь и достоинство”. Ничего серьезнее этого просто не существует – ни в жизни, ни в искусстве. И первое, что Марсель Хакимович скажет жене, спустившись под овации со сцены, где ему вручали Золотую Маску: “Наполовину она твоя! Ты ее заслужила не меньше…”

Я научилась играть в карты и рыбачить

– Складывается впечатление, что ваша жизнь с Салимжановым – это долгий, долгий праздник. Неужели такое возможно?

– Но так было! Мы и не ссорились по-настоящему, потому что оба очень отходчивы. Особенно я…

Дважды за свою жизнь я ощущала себя Золушкой. И в первый раз это было чудесно. Ведь только выйдя замуж за Марселя, я поняла, как тускло и неинтересно я жила прежде. Хотя наша семья тоже имела отношение к искусству, нас с сестрой (а мы с ней близнецы) воспитывали в строгости и в общем-то на предубежденном отношении к той среде, которая называется богемой. Может, поэтому меня и тянуло к ней… И вместе с тем я была очень скованной, с кучей комплексов… Даже то, что Бог не обидел меня внешностью, скорее мешало, чем помогало обрести уверенность в себе. И так было, пока я не встретила Марселя. Он открыл мне совершенно новый мир и совершенно новое ощущение самой себя – и как женщины, и как личности. И хотя он всегда говорил, что ему со мной никогда не бывает скучно, я долго не верила и старалась делать все, чтобы это было действительно так. Я даже научилась играть в карты и рыбачить. Причем что касается подледного лова, то и Марсель признавал, что я более азартный рыбак…

Эти тридцать с лишним лет и вправду пролетели для меня как один счастливый день. Но даже в сказках волшебство теряет свою силу, когда часы бьют полночь… Вот и я снова чувствую себя Золушкой…

Вместо послесловия

А завтра ее ждет еще одно испытание. Много лет этот день начинался для нее с радостных предчувствий, и впервые в день рождения мужа ответом на них станет все та же тишина…

– Я понимаю, что надо жить, надо что-то делать и даже знаю что. Надо только собраться духом и силами…

Она говорит о будущем музее Марселя Салимжанова. О нем сейчас все ее мысли, заботы и даже сны. Где ему быть? Возможно, в Доме актера. Во всяком случае, ей бы очень этого хотелось… И неудивительно, зная, какую роль сыграл Дом актера в их судьбе. Но дело не только в личных воспоминаниях. Вернее сказать, дай Бог, чтобы они сыграли такую же роль в судьбе самого Дома актера, переживающего отнюдь не лучшие времена. Что-то важное ушло из его стен, как и вообще из нашей жизни… И не только Гульнара ханым испытывает ностальгию по тем дням, когда здесь кипела творческая жизнь и в этом котле “варилось” все актерское братство Казани.

Увы, сейчас в Доме актера царят запустение и скука, и надо иметь определенное мужество, чтобы противопоставить им самое дорогое, что у нее есть, – имя Марселя Салимжанова. Однако Гульнара Абубакировна уверена, что если оно будет присвоено Дому актера, где к тому же разместится музей М.Салимжанова, то это станет добрым знаком не только для ностальгически настроенной творческой интеллигенции. Среди тех, для кого это имя символизирует достоинство и честь нации, немало и потенциальных спонсоров. И, если интуиция ее не обманывает, тогда, кто знает – может быть, еще одним чудесным превращением в этой жизни станет больше.

Впрочем, Камаловский театр представить без мемориала Марселя Салимжанова также трудно… Тем более что незримо он здесь уже существует. Это сам дух Салимжанова, присутствие которого пока ощущаешь буквально во всем – в человеческих глазах, здешних разговорах, их тональности. И вряд ли он добровольно покинет эти стены…