Вниз по Волге, в семи верстах от Тетюш, есть местечко, именуемое в народе Богородицын рынок (“рынок” – по-местному “мыс”) или Старые Тетюши. Место это по праву можно отнести к самым красивым уголкам Поволжья. С Волги видны высокие обрывистые горы, сплошь покрытые лесом. На самых крутых откосах, где не могут расти могучие дубы, чудом удерживаются изогнувшиеся березки и сосенки. Богородицын рынок расположился на как будто нарочно устроенной здесь кем-то площадке, окруженной со всех сторон вековыми деревьями. Весной, в половодье, вода поднимается и до этой небольшой равнины и проникает под скромную, потемневшую от времени и непогоды деревянную часовенку… Здесь и по сей день живут монахини-полуотшельницы. А когда-то, много лет назад, здесь стоял Никольский мужской монастырь, упоминание о котором сохранилось в грамоте 1589 года. Обитель эта, по народному преданию, была сожжена разбойниками в XVII веке, скитники ушли в Свияжский монастырь, а крестьяне основали в двенадцати километрах от Тетюш село Монастырское. Есть, однако, и другая версия образования села: якобы название “Монастырское” пошло оттого, что мужики – первые поселенцы – были приписаны к монастырю.

По некоторым данным, селу более 300 лет. В начале века Монастырское было большим селением: по ревизии 1868 года здесь проживало 1357 человек. Многие были плотниками и пильщиками, ходили ломать и обжигать алебастр. В чести были и отхожие промыслы – косьба травы, сплав леса по Волге.

А уж в садоводстве жителям Монастырского равных было немного. Еще в XIX веке несколько монастырских мужиков, разводивших пчел, обжили пасеками полянки на невысоких тетюшских горах. А кто-то из пчеловодов посадил там яблони. Саженцы прижились как нельзя лучше: земля подходящая, родников множество.Только посадили юные деревца слишком близко друг от друга. Когда яблони разрослись, то стали больше похожи на ветлы – они же к солнышку вперегонки тянулись. Но ветлы не ветлы, а урожай яблок был отменным: по вкусу плоды не уступали знаменитым полтавским. Первые сады принадлежали Долгановым, Мыльниковым, Новосельцевым, Давыдовым, Васильевым. После 1900 года началось настоящее яблочное и вишневое поветрие. Кстати, первую колхозную машину купили тоже на “яблочные” деньги.

В начале XX века Монастырское считалось селом зажиточным. К 1920 году здесь было 7 ветряных мельниц, 1 паровая, 3 маслобойки, две шерстобойки, кирпичное производство, алебастровый завод, две пивные и одна винная казенная лавка. Были скупщики хлеба и масла, в селе насчитывалось полтора десятка бакалейных и галантерейных лавок.

Всего десять лет назад была расформирована добровольная пожарная дружина колхоза имени Калинина. А колокол, в который пожарные отбивали время, был в свое время снят с колокольни Монастырской церкви – его передали пожарке в 1950 году. Любопытствующие могли прочесть на нем такую надпись: “Колокол Казанской губернии Тетюшского уезда Краснополянской волости в селе Монастырское отлит в Вятской губернии городу Слободском. Отлили братья Бакуловы”. Весил богатырь колокол ни много ни мало 32 пуда 28 фунтов. Украшен он был изображениями ангелов, надписями на латинском языке. Почти пятьдесят лет служил колокол пожарным по совести, но в 1996 году таинственно исчез.

В будущем 2002 году предстоит празднование девяностолетнего юбилея Монастырского училища. Сегодня здесь готовят специалистов сельского хозяйства, причем не только для Тетюшского района – приезжают сюда и из Камскоустьинского, из Спасского.

Нынешнее Монастырское невелико: на территории местного самоуправления, в состав которого входят еще несколько деревень, насчитывается 573 жителя. Ребятишек, по сравнению с лучшими временами, немного, в прошлом году появился на свет один малыш, в нынешнем, уходящем – еще двое.

Сегодня в селе есть детский садик, фельдшерско-акушерский пункт, сельский Дом культуры, сельпо, библиотека, хлебопекарня, АТС, отделение связи, сберкасса… По-прежнему славится Монастырское своим хлебом, медом. И, конечно, мастерами, умельцами. Живет здесь, например, Иван Алексеевич Шмагин. Неплохой агроном, но на всю республику он прославился своим увлечением – шорничеством. Сам, без учителей, Иван Алексеевич научился делать конскую сбрую, да какую красивую! Как не наведаться в гости к такому мастеру?

…Чисто выметенный двор, вымощенный камнем по самому что ни на есть западному образцу – домовитый немец не сумел бы придраться. Улыбчивый Шмагин приглашает в дом.

– Супружница моя в гости уехала, ну да мы и сами неплохо справляемся.

Огромный кот, по-хозяйски рассевшийся посреди двора, нахально щурится в нашу сторону зеленым глазом.

– Уйди, Фома, не крутись под ногами, – прикрикивает хозяин и улыбается: – Все соседи смеются, говорят, вы со своим котом ну просто на одно лицо.

Из-за сарая выглядывает еще одна любопытная личность. Карим глазищам, осененным густыми ресницами, позавидовала бы любая кинозвезда. Хотя кобыла Майка – обладательница взгляда с поволокой (Иван Алексеевич именует любимицу не иначе как племянницей) – практически манекенщица. Именно она первой демонстрирует произведения своего хозяина-умельца.

Пока Майка с удовольствием валяет во рту наше угощение – непривычную на вкус шоколадную конфету, мы беседуем со Шмагиным.

– Шорничество – это по наследству?

– Нет, это для души. Всю жизнь к лошадям тянуло. Вроде особых лошадников в родне не было, хотя… Говорят, у нас здесь в свое время гренадеры ночевали, так потом наших монастырских ребят в гвардию набирали – орлы были, все как на подбор красавцы. Может, и во мне казачья кровь бродит? – говорит он. – Может, и цыганская кровь есть… Уже в возрасте узнал, что и родился-то я в год Лошади.

По доске над погребом мы пробираемся в мастерскую.

– Вот у меня тут седло, оно не закончено еще. А это – любимый, праздничный выездной комплект. Я его с сабантуя не трогал, так что он потускнел немного.

На самом деле праздничная сбруя огнем сияет, но придирчивому создателю все мало.

– Наждачкой пройдусь, лучше будет. На праздники меня всегда глава района приглашает, тоже лошадей любит. Значит, красоту понимает. У нас на последнем празднике такой сценарий был. Впереди шел трактор с плугом, сзади я на нарядной лошади. А сразу за нами тарантас, управлял им мой земляк Вагиз Хисамов. Тоже любитель – семьдесят восемь годов старику, а и сегодня лошадник отчаянный, к тому же и кузнец, и столяр. Тарантас тот он сам сделал. В тарантасе парень с гармонью, девки. Вроде как с поля едем.

– Вы только для своей Майки упряжь делаете?

– Нет, конечно. Уже в Казани, в музее мой комплект лежит. В Сармановский район один отправился. Пока особо-то некогда любимым делом заниматься, я ж еще только готовлюсь в пенсионеры. Почти тридцать лет агрономил, а последние несколько лет тружусь кем-то вроде механика-снабженца… Вот шлея тут у меня праздничная, – говорит, перебирая дорогие сердцу вещички, Иван Алексеевич. – А это незаконченное еще. Украшения на упряжь из старых самоваров сам делаю. А вот такие колокольчики раньше под дугу вешали. У них ведь, как у людей, у каждого свой голос. Эти вот, слышите, какие звонкие? Граненые. В доме еще есть, я их для музея приготовил.

Под самой крышей мастерской – целая гряда кирзовых сапог. Зачем столько? Оказывается, из голенищ изношенных сапог и делает Шмагин шикарные шлеи, украшает бубенцами и – хоть на выставку, хоть на продажу.

– Было такое, просили продать. Деньги большие сулили. Лошади нынче в моду стали входить, всякие “Мерседесы” приелись. Только не по душе мне на продажу делать. То ли дело подарить.

– А столько кнутов вам зачем?

– Для красоты, понятное дело. Сам плету, на манер цыганских. В кино видел.

Уходить из мастерской не хотелось – столько еще интересного вокруг. Только, оказывается, самые ценные экземпляры коллекции колокольцев у Шмагина хранятся дома. Как не посмотреть?

Перед нами старинный колокольчик, на нем клеймо: “Иван Скуровъ, отлит в 1869 году”. Надо же, настоящий валдайский колокольчик!

– С работой мастера Скурова я впервые сталкиваюсь,- говорит мастер. – Раньше мне попадались трошинские, макушинские. Был у меня и постарше этого колокольчик, 1817 года. Он в тетюшском музее сегодня. На нем надпись: “Лил тот колокол Василий Макушин, “Кого люблю, того дарю”. Дорогая вещь, между прочим. Их же делали из сплава латуни и серебра. Серебро звонкость придает. Но не за цену я их люблю, а за песню.

… Уезжая, мы оглянулись на яблоневые и вишневые сады Монастырского, укрытые снегом. Только представить себе, какой аромат будет здесь царствовать весной, когда село снова укроется вишневой и яблоневой закипью…