Гошка Ключников, старшекурсник сельхозлицея, долговязый и длинноволосый, с тоской посмотрел на свои только что порванные джинсы и со злостью пнул колесо. С утра он мучился на поле, где рожь после недавних ливней полегла и теперь никак не давалась ему. А тут еще и комбайн сломался… “Ну и плевать, – решил он. – Хоть до вечера простою, ежели техпомощь не подъедет, но с ним возиться больше не буду!”

От досады великой сердит был Гошка на весь белый свет.

– Что тоскуешь? – услышал он вдруг голос за спиной и вздрогнул от неожиданности. Захваченный горестными переживаниями, Ключников не заметил, как подошел к нему сзади невесть откуда взявшийся высокий, крепко сбитый парень. “Для начальства не очень солидно одет”, – прикинул Гошка и огрызнулся:

– Тебя не спросил!

Парень улыбнулся, обошел комбайн. Потом, сняв кожаную куртку и закатав рукава рубашки, бросил спокойно:

– На сердитых воду возят. Дай-ка мне ключи.

– Безумству храбрых поем мы песню, – ухмыльнулся Гошка и, бросив сумку с инструментами под ноги незнакомца, с удовольствием растянулся на соломе. С усмешкой смотрел, как увлеченно копается незнакомец в двигателе.

Прошло около часа. Наконец парень выпрямился, вытер лицо и руки платком, пружинисто поднялся на комбайн. Взревев мотором, старенький “Колос” послушно двинулся по краю поля.

Гошка нехотя пошел было вслед за ним, но незнакомец, приглушив двигатель, прокричал:

– Я поработаю вместо тебя малость, если ты, конечно, не против.

– Да хоть до утра убирай! – Гошка, изгаляясь, поклонился в пояс и завалился на стожок отсыпаться.

Проснулся он от холода, когда уже потухли краски яркого осеннего дня. Было тихо. Гошка, тревожно приподнявшись на локте, увидел лежавшего рядом парня, которому доверил комбайн, перевел взгляд на поле и громко присвистнул: обширный участок был убран целиком и очень чисто.

– Ну ты даешь, мужик! Такую работу я видел лишь в кино про целинных стахановцев… Сколько машин зерном загрузил?

– Четыре… или шесть. Не считал.

Гошка хотел добавить что-то, но, увидев “уазик” директора СПК, зашагал ему навстречу.

Выйдя из машины, директор достал сигарету, подошел к краю поля. Озадаченно посмотрел на ровнехонькую стерню, потом на Гошку, неверяще покрутил головой и, забыв закурить, пошел по участку. Затем с изумлением повернулся к Ключникову.

– Да ты, я смотрю, никак работать научился, а? Надо же – ни одного колоска за собой не оставил. Ничего не скажешь, молодец!

– Да не я работал, – буркнул Гошка, – вон тот, что в стогу лежит.

Оглянувшись, директор увидел парня лет на пять постарше Ключникова. Устало, тяжело подошел к неизвестному человеку.

– Как к нам-то попал? – поинтересовался у него, поздоровавшись.

– Отпускной я, – неопределенно ответил парень.

– Хорошо работаешь, – сдержанно похвалил директор.

– Да вот решил тряхнуть стариной…

Помолчали.

– Послушай, друг, – решился директор, – не знаю, кто ты, что ты, но вижу, что руки у тебя в нашем хлеборобском смысле золотые. Поработай с недельку у нас, а? Уборка очень трудно идет, затянули мы с ней из-за того, что и погода уже с полмесяца совсем дрянная, и потом, сам видишь, с кем приходится дело иметь, – он кивнул на Гошку. – Механизаторов у меня не хватает. А за неделю бы мы с твоей помощью, кроме ржи, еще и с пшеничкой управились. В лепешку расшибусь, но заплачу тебе хорошо, хоть с наличкой проблемы. Соглашайся, родной…

Директор робко положил руку на плечо парня, затем досадливо крякнул, нервно прикуривая потухшую сигарету:

– Впрочем, о чем я, в самом деле, старый дурак, заладил? У тебя планы свои, наверняка, отпускные…

Парень внимательно посмотрел на директора, потом сказал дружелюбно и просто:

– Просьба твоя, отец, вполне понятная, нормальная. И… почему бы мне, действительно, не подзаработать у тебя. Хорошо, говоришь, заплатишь?

– В этом не сомневайся, – обрадовался директор. – И кормят у нас хорошо… Куда ж тебя на постой получше определить?

– У вас за тем вон леском деревушка должна быть. В ней бы я и хотел пожить.

– Не получится, – вздохнул директор, – повывелась деревушка та. Переехали все оттуда на центральную усадьбу сельхозкооператива нашего. Только три избы-развалюхи брошенные там и остались… А откуда ты про деревушку-то эту знаешь?

– Да детдом наш когда-то туда на лето выезжал. Если ты все же не против, я в одной из тех изб и определюсь. Смысла нет далеко от полей располагаться.

– Звать-то тебя как?

– Павлом.

– А меня Николаем Степановичем. В следующий раз я к тебе с самоваром приеду, Паша, или что-нибудь покрепче чая с собой прихвачу, – радостно пообещал директор, все еще не до конца веря в такую удачу.

Минуло несколько суток. Директору полюбилось в конце каждого напряженного страдного дня заезжать на выселки, где обосновался парень, не спеша беседовать с ним, наблюдать, как он, несмотря на ранние и довольно основательные холода, подолгу плещется в реке. Павел вымыл полы, навел чистоту в одной из изб, натаскал в нее сена.

А на седьмой вечер директор появился намного раньше обычного и явно встревоженный.

– Что, Степаныч, оглядываешься по сторонам, будто впервые эти места видишь? – заулыбался Павел, присаживаясь рядом на завалинку покурить.

– Сейчас тебе не до шуточек будет, – хмуро отозвался тот. – Сегодня после обеда в центральное отделение наше четверо бандюков приезжали. По твою душу.

– А почему ты решил, что именно по мою?

– А они, расспрашивая о тебе и баб у магазина, и мужиков в мастерских, и старушек у подворий, точь-в-точь, как мне стало известно, твои приметы описали. Даже о шраме на кисти твоей правой руки не забыли.

– А с чего ты решил, что они бандиты?

– Да ты бы глянул на этих мордоворотов в кожаных куртках! Разъезжают на дорогущем джипе.

– Не знаешь, они друг друга как-нибудь между собой называли?

– Да я и общался-то с ними минуты три, не больше. Хотя… постой-ка. Один из них другого, по-моему, Штырем назвал.

Парень помрачнел:

– Это, действительно, крутоватые уголовнички приезжали. Да, меня ищут. Не думал, что они так быстро на мой след выйдут…

– Может, откроешься мне, кто ты да откуда? Не смогу ли в чем полезным оказаться? – искренне предложил директор.

– Ну, слушай, – с небольшой заминкой отозвался Павел. – Если без подробностей пока, то биография моя такова. О родителях своих совсем ничего не знаю, поскольку вырос в детдоме, после которого в СПТУ на механизатора выучился. Начал работать в одном из местных совхозов. Потом армия. Отслужив в ней, решил вернуться в то же хозяйство, а по пути завернул к бывшей своей воспитательнице, которую мысленно мамой называл – она меня, детдомовского пацаненка, частенько к себе домой то на выходные или праздники, а то и на все зимние каникулы забирала.

Когда я ее навестил, – Павел прикурил от окурка новую сигарету, – эта добрая женщина сперва обрадовалась, засветилась вся, за обедом шутила, но к вечеру, смотрю, заметно сникла. И даже, возясь на кухне, всплакнула тихо, стараясь скрыть это от меня. В общем, не отстал я от нее до тех пор, пока Серафима Петровна, так ее зовут, не сказала наконец, из-за чего печалится. Оказывается, муж ее, который в нашем же детдоме завхозом был, надумал под старость лет коммерцией заняться. И дела у Захара Иваныча складывались неплохо, однако до того дня, когда он отказался отстегивать “налог” криминальной братве, которая держала рынок, то есть собирала дань со всех, кто делает на нем деньги.

Это братве не понравилось, и решили крутые ребятишки наказать бунтовщика так, чтоб другим неповадно было.

Захар Иваныч же, успокоенный тем, что братва его оставила в покое, арендовал грузовик и привез из соседней республики сразу несколько хорошо откормленных бычков. Освежевав туши, все мясо еще вечером в пятницу доставил на рынок, чтобы с утра начать им торговать. Однако случилось непредвиденное: почему-то “сломались” холодильные камеры, причем сразу же, как только Захар Иванович, затарив камеры мясом, от них отошел. А посему к утру от мяса его уже потянуло явным запашком… И потерял на этом бедолага очень серьезные для его семьи деньги, половина которых была взята им взаймы. В коммерческом его окружении, разумеется, поняли, кто ему такую беду устроил, и призвали Захара Иваныча подчиниться братве.

Но он, как говорится, удила закусил и платить наотрез отказывался. Тогда бандиты еще пару таких же довольно крупных подлянок ему подстроили. К тому же подбили кредиторов его потребовать немедленного возврата денег. В долги же Захар Иваныч успел влезть немалые. И, чтобы по ним рассчитаться, был вынужден даже “жигуленок” свой старый продать. Однако все равно погасить долги целиком не сумел. И его на счетчик поставили, то есть с каждым днем долги Захара Иваныча стали смертельно увеличиваться.

– Теперь, – уже расплакалась моя воспитательница, – эти страшные люди звонят к нам домой, требуя уплаты долгов кредиторам, грозят, что можем лишиться восьмилетней внучки. Живем мы сейчас лишь на пенсию мою. Надумали вот продать квартиру, чтобы рассчитаться с бандитами и уехать к замужней нашей дочери в деревню под Самару, где, может, избенку какую удастся купить… У Захара совсем сердце сдает, все чаще “скорую” ему вызываю…

– Ну и, насколько догадываюсь я, решил ты им помочь в беде? – прервал наступившее молчание директор СПК.

– Правильно догадываешься, – Павел сходил в сенцы, попил из фляги воды. – Не мог же я выслушать воспитательницу, дорогую мне женщину, поохать сочувственно и дальше по делам своим спокойно укатить. Задержался чуток в гостях у Серафимы Петровны и через бывших дружков детдомовских, которые в криминал подались, быстро нашел тех, кто на ее мужа “наехал”. Переговоры с ними долго, трудно шли, а в результате всех этих толковищ я и сам в одной из криминальных бригад оказался, согласившись перегонять из Европы в Россию для перепродажи машины, чтобы и долги Захара Иваныча отработать, и себе на безбедную жизнь валюты накосить. Подписался я на это дело еще и потому, что оно, казалось мне, не подпадает под уголовный кодекс. И как же глубоко ошибался! Это выяснилось уже вскоре при таких обстоятельствах.

Пригнали мы из Германии через Польшу и Белоруссию очередные три “мерса” поздно вечером в Москву. Сдал я их куда надо и от кого следует двести семьдесят пять тысяч “зеленых” в чемоданчике получил для передачи верхушке нашей. Я еще удивился, почему так много. Думал, спрошу об этом утром у бригадира, когда бабки ему буду отдавать, а его той же ночью грохнули у казино в Тимирязевском районе. Так начались кровавые разборки между нашей группировкой и конкурирующей. Я, естественно, тут же место обитания сменил, а на новой запасной хате один из наших пацанов и рассказал, что меня использовали, так сказать, втемную. То есть не знал я, что последние пару раз в перегоняемых мной машинах еще и запрятанную наркоту перевозил. А наркобизнес – это, как известно, бешеные деньги, которые и подтолкнули конкурентов к такой крутой сваре с нами. Не стал я дожидаться, когда они до меня с чемоданчиком доберутся, и рванул из столицы. Вот так в ваших краях, с детства мне знакомых, и оказался…

Павел замолчал, повисла напряженная тишина.

– Чемоданчик-то где? – прервал ее Степаныч.

– Да здесь неподалеку, заховал надежно… Слушай, Степаныч, тут у меня идея появилась. Когда я из Москвы “ноги делал”, то только о своей шкуре думал, а о том, чтобы эти доллары себе взять, и мысли не возникало. Так размышлял: отсижусь в вашей глухомани, а потом вернусь в стольный град и вручу чемоданчик тем нашим авторитетам, которые к тому времени в живых останутся. Однако, понимаешь ли, меня все больше и больше зло на них разбирает. Ведь я из-за их жадности, желания на наркоте себе состояние сделать, мог, если бы попался, на долгие годы в тюрягу загреметь. В общем, поразмышлял я тут не спеша и решил чемоданчик с валютой не паханам моим, а тебе отдать.

– Здрасьте вам! – опешил директор. – Это еще с какой стати?

– А с такой. Ты же говорил мне, что собираешься со своей должности уйти и фермерством заняться. Так вот, ты на эти деньги и кое-какую технику, и семена, и удобрения сможешь приобрести, чтобы сразу свое личное хозяйство на ноги поставить.

– Звучит заманчиво, – усмехнулся Степаныч, – но, во-первых, как я объясню людям, где эти сотни тысяч долларов взял? Во-вторых, разве я смогу взять мафиозные деньги? Грех, нехорошо на них будущее замешивать…

– Ну смотри, – сухо сказал Павел, – я, например, не вижу ничего плохого в том, чтобы баксы эти для доброго дела использовать. А легальными их сделать по нынешним временам легче легкого, я б на деньги эти какие хошь бумаги оформил через чиновников.

– Ладно, предположим, я доллары взял, а с самим собой ты при этом что и как распланировал?

– А слиняю отсюда еще куда подальше, чтобы у тебя со мной никаких приключений неприятных не было.

– Значит, так, – голос Степаныча посуровел. – Завтра же дуй в Москву с чемоданчиком своим, сдашь его главарям твоим и сразу же назад сюда. Внуки мои, Санька с Алешкой, – дети дочери, еще в школе учатся, а сына я упустил, не приучил его к труду на земле. Уехал он в город, в автосервисе работает, пьянствует, со второй уже женой разводится, к родителям носа не кажет. Так что ты и будешь мне вместо него наше с тобой фермерское хозяйство поднимать. Годится тебе, Паша, такой вот вариант? С ответом не тороплю, подумай.

Утром следующего дня в избе, где обретался Павел, директора СПК ждала записка на старом покосившемся столе.

“Степаныч, – прочитал он, – жди меня недели через три примерно, а пока оформляй документы на землю. Мы с тобой в твоем фермерском поместье много еще вместе хлеба вырастим”.

Валерий ХРАМОВ.