Шихаб ад-дин с детства любил задавать вопросы. Причем такие, что на них никто не мог ответить, разве только один Господь. Даже его отец Багаутдин, которого эмир Хайдар ибн Магсум хотел за обширные знания оставить в благословенной Бухаре, часто приходил в замешательство. На свои вопросы Шихаб ад-дин Марджани искал ответы сам. Всю жизнь.

Для этого он и поехал учиться по следам отца в знаменитое медресе Мир Араб, куда попасть удавалось лишь детям зажиточных татар. Однако Бухара его быстро разочаровала. Косность, схоластика, скучные догмы – вот что он там увидел. Единственное место, где любил бывать Шихаб ад-дин – огромное книгохранилище, основанное еще в начале XV века прославленным шейхом Мухаммадом Парсом. Здесь хранились уникальные книги, которых нигде больше в мире не было. Откуда их только не привозили! Из Аравии и Египта, Турции и Ирана, Афганистана и Индии, Кашгара и Поволжья… Вековая мудрость пряталась в пыльных рукописях, терпеливо ожидая прикосновения любознательных душ. Погрузившись в их изучение, казанский шакирд совершил два важных для себя открытия.

Корни восточной философии крылись гораздо глубже, чем говорили его многомудрые муалимы-учителя. Ибн Руст и ибн Сина опирались не только на Аристотеля и Пифагора, что ни для кого не являлось секретом, но и питались космологическими идеями Авесты.

И второй вывод – главный, предопределивший всю дальнейшую судьбу молодого богослова – сконцентрировался в кратком лозунге: “Назад – к первоисточникам!” Марджани с ужасом обнаружил, что веры, настоящей веры, какой учили древние священные книги, вокруг не было. Ни в Казани, откуда он приехал в Среднюю Азию, ни в Бухаре и Самарканде, где он учился. Позже, совершая хадж в Мекку, он не увидел ее и в других странах, называвших себя мусульманскими. В Турции известный своими трудами ученый “не нашел времени”, а если говорить прямо, просто не захотел встретиться с османским пашой Абдул Хамидом II, считая его “кровавым диктатором”. Хотя многие мусульманские лидеры, в том числе тогдашний муфтий Мусульманского духовного управления России, годами добивались его аудиенции. Марджани пришел к заключению, что живое учение пророка Мухаммада (мир ему) и те схоластические премудрости и застывшие догмы, которые пытаются вбить в головы своим последователям малообразованные муллы, отличаются друг от друга как небо и земля.

Отдав 11 лет учебе и подходя к возрасту пророка Исы (Иисуса – мир ему), Марджани возвращается в Казань с огромным тюком рукописей – выписками из Бухарской библиотеки. Для того чтобы представить, с чем пришлось столкнуться молодому реформатору, нужно знать обстановку тех лет. В Татарской слободе, где и проживала мусульманская часть населения города, всем заправлял известный богач Ибрагим Юнусов по прозвищу Узун Ибрай (Длинный Ибрай). Без его ведома здесь не могло произойти ни одно важное событие. По сути, Узун Ибрай был “некоронованным королем” Татарской слободы с обширными, как говорили, связями не только в губернаторском дворце, но и в Петербургском. “Король” любил, чтобы его окружали талантливые ученые и поэты, певшие ему осанну.

Марджани устроили настоящий экзамен с участием самых знающих богословов махали. Шихаб ад-дин не только с честью его выдержал, но и посрамил своих экзаменаторов точным и четким цитированием первоисточников на языке оригиналов: арабском и персидском, которыми так хорошо, как он, никто не владел. Затаив в душе зависть, лидеры татарской общины не могли все же не признать его интеллектуального превосходства. Так, 6 марта 1850 года на основании указа №2011 Шихаб ад-дин назначается настоятелем 1-й Казанской мечети (сегодня она носит имя Марджани) и главным преподавателем медресе при ней.

Новый имам заводит новые порядки. Помимо чисто богословских дисциплин он обучает шакирдов и светским наукам – математике, астрономии, истории. Причем, как отмечают его современники, “Ш.Марджани применял в своем преподавании считавшийся лучшим в то время в Европе и Америке метод, по которому ученикам давали самостоятельно мыслить”. Имам мог позволить себе критиковать мусульманских классиков, например, книгу “Философский камень счастья” ал-Газали, когда другие священнослужители только с трепетом ее цитировали. Более того, Марджани “открыл двери иджтихада” – то есть разрешил свободное толкование Корана. Муллы-консерваторы с этим смириться никак не могли! Зачем они тогда учились и зачем они, вообще, нужны, если каждый сопливый шакирд теперь преспокойно мог трактовать священные аяты?!

На Марджани стали пачками писать рапорты и доносы, обвиняющие его в неверии и ереси. За его поступками и словами следили десятки заинтересованных глаз. То он якобы неправильно определил начало мусульманского поста – уразы, то незаконно провел никах – обряд мусульманского бракосочетания… Ситуацию обострила открытая конфронтация с Узун Ибраем. Имам-хатиб выступал против того, чтобы Юсупов был единственным попечителем медресе, считая, что у школы должен быть коллективный орган самоуправления. Отец Марджани, боясь, что сын наживет влиятельных врагов, советовал не идти против течения, а придерживаться мнения большинства. Но Шихаб ад-дин гордо отвечал: “… Превыше всего истина, честность и благородство”. Используя Мусульманское духовное управление как орудие мести и травли, врагам Марджани дважды – в 1854 и 1874 годах – удавалось отстранять его от должности, в последний раз с формулировкой “…Дабы ослабить гордость и упрямство”.

Упрямца Шихаб ад-дина не жаловали и царские чиновники. Более достойной кандидатуры на пост муфтия было трудно сыскать, но во главе мусульман предпочтительнее было держать пусть темных, но управляемых ортодоксов, чем прогрессивных реформаторов, от которых власть всегда ожидала подвоха.

Шихаб ад-дин Марджани в татарской культуре занимал примерно то же место, что Лев Толстой – в русской. Находясь между двух огней – мусульманским и царским начальством, – Марджани находил силы и возможность для творчества. Он очень высоко ценил науку, не видя в ней никакого противоречия религии. Марджани – ученый-энциклопедист. Круг его научных интересов необычайно широк: философия, история, археология, этнография, нумизматика, литература, медицина, музыка… К сожалению, мы до сих пор не можем в полной мере оценить богатейшее творческое наследие Марджани, поскольку почти все свои сочинения он писал по-арабски. Парадокс: их больше знают не в Татарстане и России, а далеко за их пределами. Так, его имя занимает достойное место в авторитетной энциклопедии Востока, изданной на арабском языке в Ливане. Арабский ученый Хайр ад-дин аз-Зирекли приводит биографию Марджани: “Он был имамом-хатибом, мударрисом 1-й Казанской мечети. Воспитал много ученых, открыто выступал за иджтихад, критиковал некоторых мыслителей позднего поколения, был упорным в спорах, вследствие чего с ним враждовали современники, так что он смещался с должности, потом восстанавливался. У него есть произведения, среди которых “Мустафад ал-ахбар” – по истории Казани и Булгара, в котором приводятся названия его книг, среди них: “Назурат ал-хакк”, “Шарх акаид ан-насафия”… На Марджани ссылаются и многие европейские и американские ученые: Рорлих, Беннигсен, Кемпер, Давлет, Келькеже, Шамилоглу…

Над главным своим трудом – “Вафият ал-аслаф” – шеститомным библиографическим словарем – Марджани работал около полувека. Историк Гумилев писал о разных ракурсах обозрения истории. Есть взгляд из мышиной норы, а есть взгляд с горной вершины. Марджани всегда мыслил масштабно, вырываясь из узконациональных рамок. Он охватил период всемирной истории с VII по XIX век, проанализировав массу эпизодов на фоне более шести тысяч биографий известных деятелей Востока. Это был первый подобный опыт в российской науке.

Современные исследователи всю историю мировой культуры разбивают на три зоны: Восточную (Китай, Япония, Корея и т.д.), Среднюю (Средний и Ближний Восток) и Западную (страны Европы), представленные условно тремя мировыми религиями – буддизмом, исламом и христианством. В рассматриваемый Марджани период именно Средняя зона играла ведущую роль в мировом историческом процессе, и его научный интерес был прикован к самой передовой на тот момент цивилизации.

Однако ученый был далек от статичного подхода к истории. Еще будучи шакирдом и изучая греческую философию, он уяснил одну истину: “Все течет, все меняется”. Если раньше культура приходила в Поволжье из Хорезма, говорил Марджани, то теперь – из России и Запада. Он призывал своих учеников активно изучать русскую культуру, за что, кстати, его не любило мусульманское духовенство.

Марджани никогда не был кабинетным исследователем, он поддерживал контакты с самыми разными учеными – Казем Беком, академиком В.Радловым, профессором И.Готвальдом, петербургским ориенталистом В.В.Вельяминовым-Зерновым. Его обвиняли в том, что он якобы вел переписку с легендарным Шамилем. На самом деле с Шамилем Марджани не переписывался, но симпатии к кавказским горцам выражал открыто. Зафиксирован еще один любопытный факт. В 1876 году он принял у себя дома в Татарской слободе всемирно известного ученого, автора труда “Жизнь животных” А.Брема. Причем гость с хозяином говорили по-арабски, чем крайне удивили сопровождавшего Брема академика Радлова.

Шихаб ад-дин Марджани обладал планетарным мышлением: глубоко изучив прошлое и настоящее, он хорошо видел, куда устремлено будущее. Некоторые его высказывания звучат настолько современно, что, кажется, написаны только сейчас: “Для будущего нашего народа, для самостоятельного решения своих дел, для того, чтобы наш народ не затерялся среди других, нам насущно необходимо овладеть европейской наукой, знанием и ремеслами. Для нас весьма полезно обучаться в школах по европейскому образцу! Каждому необходимо получать знания там, где процветают на данный момент ремесла и просвещение. Для науки и знаний нет национальных границ и нет особого языка”.