Георгий Жуков, отвечая на вопрос, с каким сражением Великой Отечественной войны у него связаны наиболее глубокие переживания, назвал Московскую битву, и особенно неделю с 6 по 13 октября. А член Военного совета Московского военного округа и в то время Московской зоны обороны Константин Телегин конкретизировал Жукова. Он уверял, что задолго до Сталинграда и Курской дуги судьбу всей страны решили два дня – 5 и 6 октября 1941 года.

Эти же дни навсегда врезались в память и автору этих строк – непосредственному участнику событий и курсанту Подольского военного училища.

Летчикам не поверили

В ночь на 5 октября Государственный комитет обороны, которому принадлежала вся власть в стране, принимает решение о защите Москвы. Теперь, когда Вяземская линия обороны оказалась прорванной на всем протяжении, главным рубежом сопротивления была определена Можайская линия. Правда, ее готовность не превышала пятидесяти процентов, не было у Ставки и достаточных резервов для ее занятия. К тому же Ставка не владела ситуацией. Оставался неясным размах бушевавшего уже несколько дней “Тайфуна”, как назвал Гитлер это сражение войны.

Несколькими часами раньше фюрер выступил на митинге в Берлинском Спорт-паласе, встреченный ликованием огромной массы людей. Это было его первое с начала “восточного похода” публичное выступление.

– В эти часы, – провозглашал он, – на Востоке происходят грандиозные события. Уже сорок восемь часов ведется новая операция гигантских масштабов. Она приведет к окончательному уничтожению врага на Востоке.

Эти слова в нашем руководстве предпочитали расценивать как обычное пропагандистское преувеличение.

…Ранним утром того драматического дня во время обычного барражирования группа истребителей Московского военного округа обнаружила большую моторизованную колонну головной части, подходившую к Юхнову по так называемому Варшавскому шоссе, подводившему через Малоярославец и Подольск к Москве с юго-запада.

Сведения, сообщенные летчиками, в Генеральном штабе представлялись настолько неправдоподобными, что им просто отказались верить. В ведомстве же Лаврентия Берия их посчитали если не провокационными, то паникерскими. Осторожный начальник Генштаба маршал Шапошников, прежде чем доложить о случившемся Сталину, приказал еще раз перепроверить поступившие сведения.

Перепроверили, пролетев над колонной настолько низко, что можно было видеть не только кресты на корпусах танков, но и их номера. Какие могут быть сомнения – немцы!

В свете информации, которой располагал Генштаб, появление крупных механизированных сил немцев в этом районе было действительно большой и грозной неожиданностью, тем более, что закрыть опасную брешь на подступах к Москве было нечем. Еще до доклада Сталину начальник штаба МВО генерал И.С.Белов и член Военного совета К.Ф.Телегин, взяв на себя немалую долю ответственности, поднимают по тревоге два военных училища, располагавшихся в подмосковном Подольске как раз на путях выдвижения механизированной колонны немцев.

Через несколько минут – звонок от Сталина. Надежны ли сведения летчиков? Не провокация ли? Получив заверения, что ошибки нет, Верховный замечает:

– Хорошо. Продолжайте действовать решительно. Собирайте все, что может быть брошено на Можайскую линию. Надо выиграть время, а там будут подведены необходимые силы.

Сталин имел в виду выдвигающиеся железнодорожными эшелонами армии с Дальнего Востока и из Средней Азии.

Выиграть время! Это сколько? Несколько дней? Неделя? Месяц? Но Сталина не спросишь. Остается собирать и бросать все, что возможно, в огнедышащую воронку сражения.

“Красные юнкера” вступают в сражение

В тот же день после обеда оба подольских училища, пехотное и артиллерийское, были подняты по боевой тревоге. Они должны были срочно выдвинуться в район Малоярославца, чтобы занять боевой участок на левом фланге Можайской линии обороны. Но прежде всего нужно было бросить вперед передовые отряды, чтобы задержать любой ценой немцев до готовности обороны. Пехотное училище выделяет в передовой отряд артиллерийский сводный дивизион, которым приказано командовать капитану Росикову – одному из преподавателей курсантов, среди которых был и я.

Училище наше – на конной тяге, машины приходится мобилизовывать в Подольске. Орудия забираем в учебно-боевом парке, срочно приводя их в боеспособное состояние.

Вообще-то, военное училище к ведению боя не предназначено. К тому же большинство курсантов старшего курса были уже досрочно выпущены, из нас же, семнадцатилетних “салаг”, хорошо, если кто проучился пару месяцев. Но сейчас это не имеет значения. Раз бросают в сражение последний резерв – курсантов училищ – значит, обстановка складывается критическая.

Не помню, чтобы проводился митинг. Зачем? И без особых призывов ясно – на нас особая надежда. Как говорят доверительно наши командиры, надежда самого товарища Сталина.

…Глухая темная ночь. Холодное ненастье: дождь, перемешанный с крупинками снега. Пустынная дорога. Погруженные во тьму редкие села. Полыхающие вдали зарницы пожаров. Черная громада какого-то собора в Малоярославце. И – чувство обидного недоумения. Да как же так могло произойти? Ведь это сердце России, земля предков. Почему здесь оказались они, зловещие танки с прямыми крестами, навстречу которым мы движемся?

К утру передовой отряд достиг реки Угра и сходу атаковал уже переправившиеся подразделения противника. Как потом выяснилось, это был авангард одной из дивизий 4-й танковой группы (армии) противника, завершавшей окружение нескольких наших армий под Вязьмой. Отчаянная атака юных “красных юнкеров” была для немцев совершенной неожиданностью, и они были вытеснены за Угру.

Но это было только начало первого испытания курсантов. Впереди было несколько тяжелых дней отхода под ударами танков, почти непрерывными бомбежками – на Ильинский участок Можайской линии, где разворачивались основные силы училищ. Две недели неся большие потери, подольские курсанты обороняли рубеж. Через много лет это будет названо подвигом подольских курсантов. Сами мы так не считали. Просто действительно помогли выиграть время.

В те две недели с оперативных карт в немецких штабах не сходила надпись: “два злополучных юнкерских училища”.

Но эти события у Юхнова имели и другие последствия.

Георгий Жуков принимает удар

Тот осенний день стал поистине поворотным в полководческой судьбе Георгия Жукова.

5 октября Сталин вызывает к прямому проводу командующего Ленинградским фронтом.

– Не можете ли вы прилететь в Москву?

Вождя беспокоит “осложнение обстановки” на левом крыле Западного фронта у Юхнова. Слова Сталина звучат почти как просьба. Что для него необычно.

Впрочем, необычным в его поведении и отношении к людям в те критические дни было многое.

В первую неделю войны он без колебаний отстраняет командование Западного фронта, а позже приказывает его расстрелять, чем только усугубляет последствия поражения. На том же Западном фронте, которым теперь командует генерал-полковник Конев, складывалась еще более грозная обстановка, которая могла привести врага к стенам столицы. Но Сталин на этот раз не торопится чинить расправу. Печальный урок таких решений, видимо, пошел впрок.

Но, может быть, всесильный диктатор начинает понимать и то, что причина поражения такого масштаба не только и, наверное, не столько в неспособности и малодушии командующих. Она кроется гораздо глубже. Оттого и последствия могут быть гораздо опаснее.

Вызывая Жукова из Ленинграда, Сталин ничего не сказал о цели этого решения. Ждет ли генерала армии новый ответственный пост? Или порученная ему задача будет связана с тем, что он остается членом Ставки? Или его вызывают как недавнего командующего терпящим жестокое поражение Резервным фронтом, который он вынужден был передать маршалу Буденному только месяц тому назад?

Вряд ли сомкнул глаза в ночь на 6-е октября Жуков в канун встречи с беспощадным вождем. Во всяком случае, он должен был предчувствовать крутую перемену своей полководческой, а может быть, и не только полководческой судьбы.

На следующий день Жуков был у вождя. Сталин болел. Видимо, это была болезнь, только внешне напоминающая грипп или простуду, которая поражала многих диктаторов и властелинов в момент психических потрясений. Не раз этот синдром наблюдался и у Сталина.

Никакого нового назначения Жуков пока не получил. Ему поручалось лично разобраться с обстановкой на Западном и Резервном фронтах и, в случае необходимости, принять меры властью представителя Ставки.

Но этого к тому времени уже было совершенно недостаточно. Требовались решительные, крутые меры для восстановления распавшегося фронта обороны в опасной близости от Москвы. Конечно же, не могло быть и речи о каких-то оригинальных стратегических решениях, в которых могло бы проявиться полководческое дарование талантливого военачальника. Прежде всего требовалось любой ценой затормозить продвижение противника к Москве, организовать прочную оборону на Можайском рубеже, восстановить управление войсками. Для этого нужны были талант организатора, железная воля, жесткая неумолимая требовательность – качества, которыми обладал Жуков более, чем любой из других военачальников высшего звена руководства.

13 октября Жуков становится командующим Западным фронтом, в состав которого вошли остатки расформированного Резервного. Теперь вся ответственность легла на него.

Судьбы полководцев: неожиданные повороты

Другой в будущем знаменитый полководец, а пока малоизвестный командующий 16-й армией Константин Рокоссовский в этот день, по существу, лишается своих войск. По приказу командующего фронтом И.Конева он передает их в состав 20-й армии генерала Ф.Ершакова, а сам с управлением армии должен уже к утру следующего дня прибыть в район Вязьмы, чтобы из имевшихся там разрозненных соединений создать фактически новую армию, с которой нужно было не только остановить немцев, но и подготовить контрудар в направлении Юхнова.

Впрочем, предназначенных для Рокоссовского войск под Вязьмой не оказалось. Как говорили кавалеристы, остался командарм “безлошадным”. Войска же теперь уже бывшей 16-й армии, переданные Ершакову вместе с 20-й и другими армиями Западного фронта, попали в Вяземский “котел” и разделили там их горькую судьбу.

Трудно чем-то объяснить странный приказ Конева. Об этом глухо говорят историки и авторы мемуаров. Во всяком случае, на нем лежит печать нарастающего хаоса в управлении войсками фронта. Трудно сказать также, что ожидало будущего прославленного маршала Рокоссовского, окажись он в окружении вместе со своими войсками. Судьба берегла его для будущих побед и славы. Через неделю Рокоссовский приступил к собиранию войск для новой 16-й армии теперь уже на Волоколамском направлении. Так что для будущих победных сражений был спасен и тоже ставший маршалом И.Конев.

Несмотря на понесенное жестокое поражение, он остался на том же Западном фронте заместителем Жукова, а через несколько дней принял командование новым Калининским фронтом. Судьба на этот раз выступила в облике болезненного, низкорослого человека с известными всему миру усами на тронутом оспинами лице и неограниченной властью карать и миловать любого в своей стране.

Московские большевики готовят подполье

5 октября в строго охраняемое здание Московского объединенного городского и областного комитета партии по вызову первого секретаря Александра Щербакова прибыли руководящие работники Московского управления НКВД. Отличавшийся пунктуальностью партийный секретарь на этот раз запаздывал. Он находился на заседании Государственного комитета обороны, то есть у Сталина. Вернувшийся через некоторое время в свой кабинет Щербаков выглядел встревоженным.

– На случай самого худшего… – сказал он собравшимся и сделал паузу, как бы не решаясь продолжить. Всем было ясно: самое худшее – потеря Москвы.

Совладав с волнением, Щербаков принятым в кругу партийного руководства сухим деловым тоном говорил о вещах неслыханных, о чем и подумать еще вчера было страшно. Принято решение начать подготовку группы партийных работников к переходу на нелегальное положение в Москве. НКВД должен был обеспечить профессиональную сторону задачи: изготовление стопроцентно надежных фальшивых документов, разработку правдоподобных легенд прикрытия подпольщиков, подготовку явочных и конспиративных квартир, обеспечение террористических актов против оккупационных властей и нацистской верхушки ядами, специальными средствами подрыва.

Впрочем, всем необходимым для этих мероприятий и богатым опытом спецслужбы ведомства Лаврентия Берия обладали. Притом взрывчатые вещества в большом количестве требовались и для другого. Готовились массовый подрыв и уничтожение в пожарах крупных объектов города. В представленном Сталину списке намеченных “жертв” значились крупнейшие предприятия города. Электростанции, метро, вокзалы, здание Центрального телеграфа. Для минирования были назначены Большой театр, МХАТ, где могли проводиться торжества по случаю взятия большевистской столицы, фешенебельные отели и рестораны, даже московские храмы, включая Собор Василия Блаженного.

Для выполнения этого объема разрушений предполагалось привлечение диверсионно-разведывательного Отдельного мотострелкового батальона особого назначения (ОМСБОН), формировавшегося на территории московского стадиона “Динамо”.

В особо глубокой тайне готовились персональные террористические акты против видных военных и политических деятелей рейха и самого фюрера, которые, как полагали, не преминут отпраздновать падение большевистской столицы в самой Москве.

В те же дни судьбу Москвы решал и Гитлер. Нет, он не намеревался вступать в Москву, подобно Наполеону 129 лет тому назад. Войскам было запрещено переходить линию кольцевой железной дороги. Не только из опасения больших жертв в уличных боях и на минах. Для Москвы Гитлер готовил куда более страшную участь. Она должна была быть сровнена с землей, а, по возможности, и затоплена. И никакой капитуляции не будет принято. Население мегаполиса будет истреблено голодом, болезнями, артиллерийскими обстрелами и бомбежками.

Соблазнял фюрера и другой план – открыть населению выход из Москвы с тем, чтобы обезумевшие от ужаса люди хлынули, давя друг друга, из города, неся с собой панику и хаос.

Так оба диктатора решали судьбу великого города.

Защитить же Москву означало не только удержать крупнейший политический и промышленный центр страны, узел жизненно важных коммуникаций, но и спасти от неминуемой гибели величайшие культурные, исторические ценности русского народа и всего человечества, сохранить жизнь миллионам людей.

* * *

5 октября – один лишь день из 1418 отведенных историей на самую страшную войну, пережитую человечеством. Всего двадцать четыре часа… Это не было днем победного сражения. Наоборот – это был день нашего поражения, если судить по военным сводкам обеих сторон. Мы теряли многие тысячи людей, целые армии, сотни человеческих поселений. Но и они необратимо расходовали главный ресурс молниеносной войны – время.

Конечный итог в тот день еще не был ясен. Но ровно через два месяца немецкое наступление окончательно выдохнется, и вермахт, подойдя вплотную к стенам Москвы, даже не успев остановиться, станет отступать под ударами советских армий. Это еще не было переломом в войне. Но вектор ее менял направление. С востока на запад.

От поражения к Победе.