Автор предлагаемой публикации – Александр Михайлович Малов – в свое время работал собственным корреспондентом нашей газеты в нефтяных районах. Писал очерки, корреспонденции, радовался, когда его принципиальная позиция поддерживалась руководством редакции. И всегда его ждала дорога.

В Великую Отечественную это была фронтовая путь-дорожка. Он был механиком-водителем бронетранспортера в составе 57-го отдельного гвардейского полка героической армии Рыбалко. А после войны по жизни повели журналистские дороги. И теперь, выйдя на заслуженный отдых, А.Малов продолжает оставаться в строю. Но пишет уже не ударные репортажи в номер, а воспоминания – ведь позади большая и интересная жизнь (в этом году ему исполняется 75 лет), в которой, как в капельке росы, предстает и наше недавнее прошлое, ощутим дух того времени, когда мы были не господами, а товарищами, а наши отцы и деды – славные защитники Отечества – вершили подвиги на трудовом фронте.

И просто любили жизнь. С ее самодостаточностью, простыми радостями и редкими подарками судьбы.

Милость редактора

Тот телефонный звонок был для меня неожиданным:

– Квартира корреспондента “Советской Татарии”?.. Здравствуйте! Это Михаил Андреевич. Говорю из горкома партии. Вы не могли бы сейчас подъехать сюда?

Это он так из вежливости. Кто же из собкоров своему редактору, заехавшему в кои-то веки в его “куст”, станет отвечать отказом? Так что побежал я на встречу, как говорится, рысью.

Поздоровался М.Колодин по-отечески тепло, я ответил сдержанно (еще неизвестно – зачем вызвал?). Но Михаил Андреевич все объяснил с первых же минут:

– Я тут узнал: готовится рекорд в бригаде Белоглазова. Возьми мою машину, езжай в бригаду, “нарисуй” репортаж. Буду ждать в гостинице.

Редактор приехал на громадном представительском “ЗИМе”. Никита Сергеевич Хрущев из союзных министерств тогда повыгонял их на периферию. Один такой “ЗИМ” достался и нашему шефу.

До нужного места по асфальту мы катили быстро. Но как только наша “колымага” сошла с асфальта, так и потонула по самые двери. Я покинул бархатные министерские сиденья и на вездеходном трубовозе, колесные пары прицепа которого идут каждая по своей колее, хоть медленно, но без хлопот доехал до цели.

Это когда происходит “прихват” инструмента или закачивается раствор в бездонное чрево скважины, буровики работают ни шатко ни валко, ведь время все равно просрочено – идет перерасход материалов, и премия, естественно, не светит. Чего надрываться-то? Сейчас же счет у буровиков уже шел на часы. До проектной глубины добрались без осложнений. Обсадных труб достаточно. Геофизики и тампонажники тоже рядом хлопочут. Если дальше не случится ничего непредвиденного, рекорд – тьфу-тьфу-тьфу! – будет. А это – и слава, и деньги. Потому бригада и работает, как одержимая. От буровой, как от церковной колокольни, далеко окрест раздается звон труб, вой двигателей, а вблизи – еще и жирное чмоканье канатов на лебедке.

Белоглазов не любил нашего брата-журналиста вообще, а тут, когда бригада идет на рекорд, лучше к нему не подходить: оконфузит бранью или вообще прогонит – “не мешайте, не путайтесь под ногами!”

Я его понимал. Иной газетчик в самое неподходящее время пристает, ходит по пятам с ручкой и блокнотом, расспрашивает: что да как, сколько да почему? Ну очень смахивает такой товарищ на прилипчивого августовского слепня…

Мне же не было нужды досаждать мастеру дурацкими вопросами. Заключительные операции при проводке я досконально изучил на других скважинах, а конкретные данные по этой – выписал из геолого-технического наряда, пришпиленного в будке мастера. Там полная информация: время забуривания, тип скважины, проектная глубина, коварные пласты – словом, все. А конечная операция – опрессовка на герметичность – делается сейчас, на глазах. Держит скважина заданное давление или нет? – подойду, молча посмотрю на манометр сам. Вижу – держит. Значит, конец – делу венец.

Мне тут больше делать нечего. Только уточняю состав заключительной вахты и предшествующей, оставшейся на помощь и тоже принимающей участие в бешеной гонке за рекордной скоростью проходки. Сам бригадир, как и остальные, тоже страшно устал. Но счастлив, а потому и благодушен на редкость – дело сделано, теперь можно пообщаться и с журналистом. Пусть тиражирует славу бригады бурового мастера Белоглазова! Поздравив буровиков с новым рекордом, я уезжаю с первой попутной машиной. А на шоссе – вот уж не ожидал! – ждет меня выкарабкавшийся редакторский “ЗИМ”. Он быстро домчал до Альметьевска. И первым делом – на почту, чтобы продиктовать стенографистке свой материал. Потом уже – к редактору в гостиницу.

– Побывал? – спрашивает Колодин.

– Побывал.

– Написал?

– Написал.

– Никак и передал?

– Передал! Но извините, Михаил Андреевич, от вашего имени добавил: в номер, указание редактора.

– Молодец! Ради такой оперативности я и уступил тебе машину. Чтобы вставить конкурентам перо! Никто еще не успел очухаться, а у нас в газете – репортаж с места событий. Это же здорово!.. А раскрыл суть рекорда? Уж подозрительно быстро со всем управился.

– Разумеется, Михаил Андреевич. И за машину спасибо.

– А что? Поздравить бригаду от имени “Советской Татарии” не догадался, небось?

– Представьте, догадался.

– Ну, молодец! – тут Колодин заговорщицки понизил голос. – Недалеко отсюда – в Куйбышевской области – живут мои старики. Намерен завернуть к ним на денек. Если мною будут интересоваться – скажи: катается, мол, в нефтяных районах.

– Ну что за вопрос, Михаил Андреевич!

…Через два дня – ночной звонок из гостиницы:

– Александр Михайлович, это Колодин. У нас несчастье – отказал генератор. Еле доехали. Не сможешь договориться, чтобы отремонтировали?

Наутро у Самата, редакционного шофера, я взял неисправный генератор – а тяжелый, зараза! – и пошел в автотранспортную контору нефтепромыслового управления “Альметьевнефть”. Изложил главному инженеру проблему: так, мол, и так. Человек важный, надо бы помочь. Главный вышел из-за стола:

– Уговорил. Пойдем!

Думал: идем в электромеханический цех, а он привел на склад и вручил мне новый генератор:

– А барахло свое брось – вон в ту кучу металлолома.

Нефтяников Татарии тогда всем снабжали без лимита. Случалось, буровики “запорют” скважину, а государство на нее уже миллион рублей выбросило. И хоть бы хны! А какой-то сторублевый генератор…

Но Михаил Андреевич, не знавший этих нюансов, весьма обрадовался новенькому приобретению. И добычу генератора, кажется, приписывал в заслугу мне. Видел я – не знает, как и отблагодарить.

– Александр Михайлович, – спрашивает, – вы были нынче в отпуске? Нет? Очень хорошо. Поехали с нами в Казань. Сколько вам нужно на сборы?

Я прикинул: раз завел речь об отпуске, значит, хочет пристроить меня куда-нибудь в дом отдыха, и надо прихватить с собой туалетные принадлежности, белье, сорочки. Да фотоаппарат. Пригодится.

Заехали ко мне на квартиру. Когда решено было предоставить жилье, мне, как собкору, в ЖКО сказали: “Вот дом. Выбирайте любую квартиру.”

Первый и четвертый этажи отмел сразу, остановился на втором – две комнаты по двадцать метров каждая, коридор – хоть в футбол играй. Но обставлена она была… У меня – топчан, письменный стол, стул, книжный шкаф и радиоприемник на тумбочку. У мамы – кровать, раздвижной стол. И на кухне – стол, два стула и холодильник. Все.

Шеф мой не погнушался осмотреть квартиру. Кажется, понравилась. Даже похвалил сдержанно. За пролетарский аскетизм, что ли…

Выехали мы в Казань вечером, приехали туда поздней ночью. Заночевал я у редакционного шофера Самата, а утром перебрался в гостиницу – сказано было, что несколько дней предстоит постажироваться в отделах редакции.

Время от времени редактор приглашал к себе, вручал пригласительные билеты на концерты, театральные постановки, которые в редакцию присылали с расчетом, что их посетит ее руководство.

– Иди, приобщайся к культуре! – напутствовал Колодин.

Так прошла примерно неделя. В очередной раз Михаил Андреевич в своем кабинете встретил меня, сияя улыбкой:

– Вот путевка в международный дом отдыха журналистов – в Варну. Из Татарии, учти, ты там первый. Завтра же перечисли деньги за путевку.

Я уже говорил, что подозревал о предстоящем организованном отдыхе, но на таком уровне! Даже думать не смел. Велика милость большого человека…

Путевка пришла в Казань по распределению Союза журналистов СССР, или ее запросил Михаил Андреевич – это для меня было неведомо. В первом случае он отдал мне то, что полагалось ему по чину, во втором, впрочем, тоже.

В Москву я прибыл еще в первой половине дня. В Союзе журналистов обращались со мной сверхвежливо, с ходу устроили в гостиницу, вручили пригласительный билет на выставку чешского стекла. Но путевку в первый день я так и не получил. Наутро мягко пожурили:

– Что же не дали телеграмму?

– Считал: перечисления денег достаточно.

В общем, выяснилось: путевку мою отдали какому-то москвичу. Обещали изыскать другую, при мне стали звонить в Варну…

Кончилось тем, что недельку предложили отдохнуть в Москве. Ничего себе отдых! В Москве у меня нет богатой тетки, а моим бюджетом такая задержка в столице не была предусмотрена. Как ни скаредничал – внеплановый “разгул” завершился небольшим инцидентом.

При расчете за гостиницу регистраторша потребовала оплатить за сутки. Я же настаивал, ссылаясь на правила, на половине, поскольку на момент расчета аккурат был обед.

– Уже пять минут первого, – говорила регистраторша, показывая на свои часы.

– А я встал в очередь без пяти двенадцать.

Когда она стала настаивать на своем, я вывернул кошелек – пустота. И тут из него выпала путевка, что дала новый импульс нашей перебранке.

– На заграничный отдых деньги есть, а на гостиницу, значит, нет?

Регистраторша была молода, хороша собой. Пообещав привезти ей болгарскую розу, мне удалось поставить точку на нашем затянувшемся прощании.

Курорт в Варне

В купе международного вагона уже сидела парочка. Как выяснилось при знакомстве – редактор “Московской правды” с женой. Четвертый пассажир, с кем предстояло коротать время в дороге, не нуждался в представлении – это была известная актриса Тамара Федоровна Макарова. Экипаж укомплектован, оставалось только ждать отправления.

И вот поезд, наконец, тронулся. По устоявшейся традиции редактор выставил на стол белоголовую, его жена – мелкие домашние пирожки. Что-то деликатесное, но не домашнее, достала и Тамара Федоровна. А я что, рыжий? Ведь тоже полноправный член экипажа купе, хватай даже выше – вагона, заполненного звездами советской журналистики! Потому я тоже внес вклад в общую копилку: выставил четвертинку черного хлеба и плавленый сыр за 14 копеек, которые прикупил по пути на оставшиеся капиталы.

Трое переглянулись. Улыбнулись. Молча решили: ладно, принимаем! Но не как Александра Михайловича, в общем-то известного в своей республике журналиста. А как Сашу, просто попутчика, над неопытностью которого от скуки в пути не грех подтрунивать беззлобно.

Вот так я попал-протиснулся в звездную среду. И действительно, оказался мишенью для розыгрышей.

Особенно изощрялась Тамара Федоровна.

– Саша, – говорила она капризным голоском. – Помоги же застегнуть замочек! За последние сутки я пополнела, что ли? Ты не находишь?

И я, смущаясь, краснея до корней волос, покорно застегивал на ее платье в общем-то отлично ползущую “молнию”. Ей, видно, нравилось мое целомудренное смущение.

Потом лежа (она на нижней полке, я – на верхней) коротаем время в незатейливой умственной игре: Макарова говорит: “Караганда”. Я должен назвать город, начинающийся с последней буквы – “Алма-Ата”, например. Затем переходим на зверей, птиц. Продолжаем до тех пор, пока она не загонит меня в тупик или не закапризничает:

– Нет такой птицы – “козодой”!

– А вот и есть!

– А я говорю – нет! Ты проиграл. На ближайшей станции побежишь добывать мне кефир.

Проиграл-не проиграл, мне исполнить это поручение нетрудно. Но беда в том, что это лишь начало новой пытки.

– Ну какой ты кефир принес, Саша? От него у меня революция в животе.

Я терялся, смущался, решительно не знал, как вести себя со знаменитой актрисой…

На другой вечер после прибытия нашей группы в Варну (самой многочисленной и представительной – более дюжины редакторов центральных изданий!) для знакомства и собеседования нас собрали в конференц-зале.

А публика была – немцы, поляки, румыны, чехи, болгары… Из наших, советских – украинцы, молдаване, русские, татары, евреи, узбеки, киргизы… Как общаться?

Директор международного дома отдыха рассудил так: журналисты – народ грамотный, следовательно, владеют языком международного общения – французским. На нем и начал свою речь. А для советских – реальность постыдная! – переводил на русский, ибо знал: из наших французским языком владеют единицы.

Познакомил с персоналом, распорядком, предстоящими культурными мероприятиями. А напоследок обратился за советом: как быть с виноградником, что простирается между корпусом и Золотым берегом? Раскорчевать, одеть в мрамор леcтниц, в цветники?

Стоял август. Возвращаясь с утреннего купания, мы уже паслись на плантации, поэтому дружно закричали:

– Сохранить надо, сохранить!

Те, что отдыхали после нас, возможно, посоветовали уже иное.

На Золотых песках, в золотое время года начиналось для меня золотое время жизни…

Чем заняты люди на отдыхе? Первые двое суток отсыпаются. Что потом? Знакомятся. Общаются, а человеческое общение, как известно, самая большая роскошь. Это – программа на неделю. Дальше идет процесс взаимного притяжения, а точнее – попытки завести легкий курортный флирт.

Впрочем, последнее оказалось неприменимо для многих из нашего заезда. Тех, что были уже в возрасте, при высоких чинах, а главное – при женах. Редакторы “Московской правды”, “Труда”, “Гудка”, “Советской России”, узбекской, киргизской республиканских газет, журнала “Проблемы мира и социализма”, Степан Титаренко из ТАСС, Валентин Китаин из “Известий”, Семен Нариньяни из “Крокодила” и молодой работник МИДа отдыхали на пару. Это значит, что добрая половина отдыхающих была обречена коротать свободное время за картами, травлей анекдотов, чтением, обсуждением новостей и курортных сплетен.

Отдых другой половины не был строго регламентирован. Валентин Зорин, комментатор Всесоюзного радио, например, и Лазарь Лифшиц, редактор отдела “Советской России”, с которыми я жил в одном блоке (но каждый в своей комнате), не проявляли особого интереса к женскому полу.

Первый зачитывался книгами, привезенными из дома и был занят совершенствованием своего английского. А второй уже был в возрасте, больше общался с семейными.

Или Борис Панкин – красивый, представительный мужчина, который был объектом внимания многих женщин. Телеведущая из Берлина не только строила глазки, но пыталась втянуть его в разговоры на фривольные темы. Однако Борис Панкин четко знал себе цену. Заместитель редактора “Комсомолки”, он, видимо, уже тогда готовил себя к более высокой должности (позже стал послом в Швеции), щепетильно берег свою репутацию, и ничего “амурного” в Варне за ним не было замечено.

Я же – молодой да холостой – был свободен как ветер! Ни привязанностей, ни обязанностей. Непредсказуем в своем поведении. То есть, предсказуем, но лишь в том плане, что за картами сидеть не стану.

…Всем заездом идем в древнеболгарские церкви. Расположены они в пещерах, выдолбленных в монолитных скалах ближайшей горы. Здесь некогда потомки подданных хана Кубрата (а он был православный) справляли свои религиозные обряды, прячась от правителей турков-мусульман.

“Храмы” не блещут благоустройством. Чтобы пройти из одной молельни в другую, надо приложить усилие и уменье. Местами нет ступенек, и даже мне, довольно спортивному человеку, приходится карабкаться, прибегая к помощи рук. А ведь с нами женщины, и далеко не все молоды.

Впрочем, была и молодая, приятной полноты немка. Как не помочь бедной девушке, которая сама глазами просит об этом? В трудных местах, как истинный кавалер, где подашь ей руку, где подтолкнешь вверх – пардон, мадам, обстоятельства! И весь поход, считай, держался возле нее – надо же мне было совершенствовать свой немецкий!

Разговорились. Приехала на неделю раньше меня. Работает в редакции газеты “Арбайт” (“Труд”) – в ГДР. Живут в номере с подругой вдвоем. Время отдыха катастрофически тает. Вернешься домой, вспомнить нечего. И мы продолжили совершенствования в немецком уже на берегу Черного моря, на Золотых песках.

Кормили нас в доме отдыха как на убой. Обед, например, такой: холодная закуска, первое блюдо, второе – мясное и рыбное, компот (какао, кисель), желе, мусс, мороженое, фрукты.

Я успевал слопать блюда, едва их ставили на стол. Маргарите, при ее склонности к полноте, необязательно было потреблять все предлагаемые калории. Поэтому из храма еды мы убегали раньше всех, чтобы понаслаждаться солнцем, теплым морем и общением друг с другом.

Тогда, раскрепостившийся в безмятежном отдыхе, в чудесном уголке Европы, я физически ощутил, что есть в природе некие волны, токи, силы, не поддающиеся измерениям и объяснениям физиков, что без присутствия этих токов не способны слепиться в мире человеческие песчинки…

(Окончание следует).

Александр МАЛОВ.