К 20 июня 1941 года германские войска и войска союзников фашистской Германии завершили выдвижение на исходные позиции для наступления на всем протяжении западной границы СССР. Огромная – в три миллиона солдат – и хорошо вооруженная армия, имевшая почти двухлетний опыт войны на Западе, готовилась к нападению на Советский Союз. Немецкое командование намеревалось и на этот раз использовать стратегию и тактику молниеносной войны, бросая в бой практически все наличные силы без разделения их на силы первого и второго эшелона. В резерве оставалось лишь около 20 дивизий. Красная Армия располагала в приграничных военных округах также немалыми силами и даже превышала противника по числу бойцов, по численности танков и самолетов. Однако советские войска не были приведены в состояние боевой готовности и не ждали войны.

Иная картина была по другую сторону границы. Германское командование завершило развертывание основных сил, создав на важнейших направлениях группировки войск, превосходившие наши войска в четыре-пять раз. Вводимый в действие план “Барбаросса” был рассчитан на разгром Красной Армии в западных округах страны в течение двух-трех недель. К исходу трех месяцев войны немецкие войска должны были выйти к Кавказу и к Волге, захватив Киев, Москву и Ленинград. К зиме война должна была закончиться полной победой Германии.

Донесения, которые получали наши командующие западными военными округами от разведки и из других источников, становились все тревожнее. Однако в Кремле и даже в Генеральном штабе царило относительное спокойствие – Сталин был уверен в том, что Германия не будет вести войну на двух фронтах, у него имелись на этот счет заверения от самого Гитлера. Только 19 июня 1941 года нарком обороны СССР маршал Семен Тимошенко и начальник Генерального штаба Красной Армии генерал армии Георгий Жуков направили в войска приказ: провести в срок до первого июля маскировку аэродромов “под цвет окружающей местности” и рассредоточить скопившиеся на аэродромах самолеты.

С раннего утра 21 июня из приграничных округов в Генеральный штаб стали поступать совсем уж тревожные сообщения. Ближе к вечеру появились первые шифровки о перебежчиках. Так, к пограничникам в южной части границы вышел немецкий фельдфебель, который утверждал, что немецкое наступление начнется рано утром 22 июня. Жуков немедленно доложил об этом Сталину, а еще через час Жуков, Тимошенко и первый заместитель начальника Генштаба генерал-лейтенант Н.Ф.Ватутин входили в кремлевский кабинет Сталина.

Сталин был озабочен, но не встревожен – перебежчик, по его мнению, мог быть и провокатором. И все же вождь попросил находившегося в том же кабинете В.М.Молотова пригласить к себе германского посла графа фон Шуленбурга для объяснений по поводу обстановки на границе. Эта беседа была краткой. “Советское правительство не в состоянии понять причины недовольства Германии”, – говорил Молотов. Но Шуленбург холодно ответил, что он передаст о беспокойстве Кремля в Берлин. Перед вызовом в Кремль Шуленбург руководил уничтожением в посольстве всех секретных бумаг – для него все уже было ясно.

Совещание в Кремле закончилось в 10 часов вечера. Результатом его стала знаменитая Директива №1, оформленная как приказ народного комиссара обороны. Войска предупреждались о возможности в течение 22 и 23 июня внезапного нападения немцев, которое “может начаться с провокационных действий”. Войскам предписывалось находиться в полной боевой готовности, но “не поддаваться ни на какие провокационные действия, могущие вызвать крупные осложнения”.

В штабах западных военных округов эту директиву получили около часа ночи 22 июня, но в штабы армий и корпусов она пришла лишь после двух часов ночи. Мало кто успел сделать что-либо существенное в оставшееся до начала войны время.

В Наркомате обороны никто из генералов в эту ночь не спал. Жуков и Тимошенко находились в кабинете наркома. Но Сталин вызвал к себе сначала Льва Мехлиса, начальника Политического управления Красной Армии, а затем Лаврентия Берию, народного комиссара внутренних дел. После беседы с ними Сталин уехал на свою дачу в Кунцево. Вскоре после 12 часов ночи он лег спать. Крепко заснул и начальник его личной охраны генерал Н.Власик.

Иная обстановка царила вечером и в ночь с 21 на 22 июня в ставке Гитлера. Большую часть времени Гитлер провел в эти решающие часы в обществе Геббельса, который вел по этому поводу непрерывные записи в своем дневнике. “Нападение на Россию начинается ночью в 3.30, – писал Геббельс. – Фюрер предпринимает небольшую прогулку на автомобиле. Он выглядит совершенно переутомленным. Он подготовил новое обращение к народу, которое намного превосходит другое – к солдатам…

Итак, наступление начинается в 3.30. 160 укомплектованных дивизий. Линия наступления протяженностью в 3 тысячи километров. Самое крупное во всем мире сосредоточение войск. По мере того как приближается час решения, фюрер все больше освобождается от давившего на него страшного бремени. Он просто оттаивает. Кажется, что с него спадает вся усталость. Мы прогуливаемся три часа туда-сюда по его салону. Я вновь могу бросить взгляд в его внутренний мир. Нам не остается ничего иного, как нападать. Сталин должен пасть. Дуче введен в курс дела. После колебаний время зачтения воззвания назначено на 5.30. К этому времени фюрер будет знать, как идет наступление, и об этом должен узнать народ и весь мир. Наши приготовления закончились. Сделано все, что вообще можно сделать. А теперь решить все должно военное счастье”.

Не провокация ли это?

Война началась в 3 часа 30 минут 22 июня 1941 года с массированного артиллерийского обстрела советских позиций и с бомбардировки городов Украины, Белоруссии, Прибалтики, а также Севастополя. Донесения об этом шли в Генеральный штаб изо всех западных военных округов, а также от командующих флотов. Вот как описывал позднее ситуацию в эту ночь Г.Жуков: “Нарком приказал мне звонить И.В.Сталину. Звоню. К телефону никто не подходит. Звоню непрерывно. Наконец, слышу сонный голос генерала Власика, начальника управления охраны:

– Кто говорит?

– Начальник Генштаба Жуков. Прошу срочно соединить меня с товарищем Сталиным.

– Что? Сейчас?! – изумился начальник охраны. – Товарищ Сталин спит.

– Будите немедля: немцы бомбят наши города, началась война.

Несколько мгновений длится молчание. Наконец, в трубке глухо ответили:

– Подождите.

Минуты через три к аппарату подошел И.В.Сталин. Я доложил обстановку и просил разрешения начать ответные боевые действия. И.В.Сталин молчит. Слышу лишь его тяжелое дыхание.

– Вы меня поняли?

Опять молчание.

– Будут ли указания? – настаиваю я.

Наконец, как будто очнувшись, Сталин спросил:

– Где нарком?

– Говорит по ВЧ с Киевским округом.

– Приезжайте с Тимошенко в Кремль. Скажите Поскребышеву, чтобы он вызвал всех членов Политбюро.

Заседание Политбюро с участием Тимошенко и Жукова началось примерно в 4 часа 40 минут и продолжалось более четырех часов. Из членов Политбюро здесь были Молотов и Берия. Позднее пришли Микоян, Каганович, Маленков, Ворошилов. Присутствовали также нарком ВМФ Н.Г.Кузнецов, генеральный прокурор А.Вышинский и Л.Мехлис. По свидетельству Жукова, Сталин был бледен и сидел за столом, держа в руках не набитую табаком трубку. Жуков и Тимошенко доложили обстановку. Сталин неожиданно спросил:

– Не провокация ли это немецких генералов?

– Немцы бомбят наши города на Украине, в Белоруссии и Прибалтике. Какая это провокация? – парировал Тимошенко.

– Если нужно организовать провокацию, то немецкие генералы бомбят и свои города, – сказал Сталин и, подумав немного, продолжал: Гитлер наверняка не знает об этом. Надо срочно позвонить в германское посольство.

На звонок из Кремля в посольстве ответили, что сам граф фон Шуленбург просит принять его для срочного сообщения. Принять посла было поручено Молотову. Как раз в это время из Генерального штаба Н.Ватутин сообщил Жукову, что немецкие сухопутные войска после короткого, но сильного артиллерийского огня перешли границу на ряде участков западного и северо-западного направлений и стали развивать наступление. Жуков и Тимошенко сообщили об этом Сталину и просили дать войскам приказ – немедленно организовать ответные действия и нанести контрудары по противнику. “Подождем возвращения Молотова”, – ответил Сталин.

Шуленбург появился в кабинете Молотова в Кремле через два часа после начала войны. Он заявил, что германское правительство поручило ему передать Советскому правительству ноту следующего содержания: “Ввиду нетерпимой доли угрозы, создавшейся для германской восточной границы вследствие массированной концентрации и поготовки всех вооруженных сил Красной Армии, германское правительство считает себя вынужденным немедленно принять военные контрмеры”. От текста этой ноты идут, несомненно, и все последующие фальсификации в оценках начала войны вроде сочинений Резуна-Суворова. Между тем сам Шуленбург находился в подавленном состоянии, и он дал понять собеседнику, что считает действия своего правительства неоправданными и неожиданными. Подавлен был и Молотов. “Для чего же Германия заключала пакт о ненападении, когда так легко его порвала?”, – задал он риторический вопрос, завершая встречу.

Дан приказ: перейти в наступление

Вернувшись в кабинет Сталина, Молотов принес всем дурную весть: “Германское правительство объявило нам войну”. По свидетельству Г.Жукова, Сталин молча опустился на стул и глубоко задумался. Все молчали. Наступила долгая и тягостная пауза.

Ее нарушил Жуков, предлагая немедленно обрушиться на противника всеми имеющимися в приграничных округах силами. Выслушав предложения военных, Сталин велел дать новую директиву, запретив, однако, войскам, за исключением авиации, нарушать германскую границу. Он все еще надеялся как-то остановить начавшееся вторжение.

Директива №2 была подписана Тимошенко, Жуковым и Маленковым в 7 часов 15 минут утра. Однако в армию и корпуса, уже подвергшиеся нападению агрессора, она стала поступать после 10 часов утра. Но кто и как мог ее выполнить? Ведь эта директива требовала: “Мощными ударами бомбардировочной и штурмовой авиации уничтожить авиацию на аэродромах противника и разбомбить основные группировки его наземных войск. Разбомбить Кенигсберг и Мемель”. Однако в воздухе уже полностью господствовала германская авиация, а более тысячи советских самолетов были уничтожены на своих аэродромах. Значительная часть самих аэродромов была выведена из строя. А советские войска спешно отступали от границы, и далеко не везде это отступление происходило в относительном порядке.

Утром 22 июня 1941 года Сталин как Председатель Совета Народных Комиссаров подписал много постановлений и принял много решений. Была образована Ставка Верховного Главнокомандования во главе с С.К.Тимошенко. В первый состав Ставки вошли также Жуков, Ворошилов, Н.Кузнецов, С.Буденный, а также Молотов. Сталин также был назван членом Ставки, но всем было понятно, что именно он является ее фактическим руководителем. По крайней мере, Тимошенко не мог принять ни одного важного решения, не получив одобрения Сталина. Именно по предложению Сталина Президиум Верховного Совета СССР принял Указ о проведении мобилизации в стране. Западные округа были преобразованы во фронты. Были созданы также Северный и Южный фронты.

Однако все сообщения с этих фронтов были неутешительны и противоречивы. Сталин не слишком хорошо знал генералов, которые в эти часы командовали приграничными округами. Поэтому сразу же после образования Ставки он предложил направить в качестве ее представителей Б.М.Шапошникова и Г.И.Кулика – на Западный фронт, а Г.К.Жукова – на Юго-Западный фронт. “Вылетайте немедленно, – приказал Сталин Жукову и пояснил: – Наши командующие фронтами не имеют достаточного опыта в руководстве боевыми действиями войск и, видимо, несколько порастерялись”. Сталин позвонил в Киев Н.С.Хрущеву и поручил ему не только встретить Жукова, но и сопровождать его в поездке к командующему Юго-Западным фронтом М.П.Кирпоносу. Эта поездка из Киева в Тернополь заняла несколько часов. Положение дел на Юго-Западном фронте складывалось плохо, но еще не катастрофически. Хуже обстояли дела в Прибалтике. А вот на главном Западном фронте положение вообще было близко к катастрофе, так как командующий этим фронтом генерал армии Дмитрий Павлов утратил нити управления войсками с первых же минут войны. Он провел вечер 21 июня на спектакле гастролировавшего в Минске Московского Художественного театра. Когда Сталин звонил на командный пункт Западного фронта, желая лично разобраться в делах, ему отвечали, что генерал Павлов “уехал в войска” и связи с ним нет. Прибывшие в Минск во второй половине дня маршалы СССР Б.Шапошников и Г.Кулик также не смогли овладеть обстановкой.

Днем 22 июня Сталин вновь вызвал к себе Тимошенко и Ватутина. Однако Генеральный штаб не располагал ясной информацией о ходе развертывающегося на западной границе страны гигантского сражения. Не сознавал масштаба и характера нависших над страной угроз и сам Сталин. Результатом этого совещания стала пространная и отредактированная лично Сталиным Директива №3 с требованием о переходе советских войск в наступление с целью разгрома агрессора и выхода советских войск на его территорию.

Только поздно вечером об этой директиве узнал от Ватутина и появившийся в Тернополе Г.Жуков. Он был удивлен, тем более что под директивой стояли не только подписи Тимошенко и Маленкова, но и самого Жукова. “Но мы еще не знаем, – заметил он своему первому заместителю, – где и какими силами противник наносит свои удары. Не лучше ли до утра разобраться в том, что происходит на фронте, и тогда уже принять нужное решение?” Ватутин сказал, что он разделяет точку зрения Жукова, но дело уже решенное. Директива одобрена Сталиным, который приказал поставить на ней и подпись Жукова. Не осталось ничего другого, как подчиниться приказу и передать соответствующие распоряжения командующему и начальнику штаба Юго-Западного фронта, что и у них вызвало множество возражений.

Итак, если директивы №1 и №2 удивляли генералов приграничных округов, то директива №3 вызвала раздражение уже в штабах западных фронтов и армий, которые оказались под мощными ударами войск противника и не везде были в состоянии организовать прочную оборону, а не то чтобы вести наступление.

Позднее Г.Жуков комментировал эту директиву весьма сдержанно: “Ставя задачу на контрнаступление, Ставка Главного Командования не знала реальной обстановки, сложившейся к исходу 22 июня. Не знало действительного положения дел и командование фронтов. В своем решении Главное Командование исходило не из анализа реальной обстановки и обоснованных расчетов, а из интуиции и стремления к активности без учета возможностей войск, чего ни в коем случае нельзя делать в ответственные моменты вооруженной борьбы. Предпринятые контрудары в большинстве своем были организованы крайне плохо, без надлежащего взаимодействия, а потому и не достигли цели”.

(Окончание в следующем номере).