Позапрошлым летом мне довелось целых три месяца общаться с одной из самых загадочных и мистических птиц – филином. У одних народов эта птица – символ мудрости и удачи, у других – предвестник беды.

Двойственное отношение к ней, наверное, объясняется не только ночным образом жизни, но и почти человеческим выражением ее “лица”. Видели бы вы его вблизи! Эти полные магнетизма, огромные солнечные глаза!

Помню, весной, приехав на дачу и вдоволь наломавшись на огороде с лопатой, я решил передохнуть под яблоней. Поднял глаза к ее верхушке и… обомлел: на дереве сидела огромная птица с немигающими желтыми глазами.

Боясь спугнуть гостью, затаив дыхание, я удалился от яблони.

Филин не улетел.

Передвигался я по саду тише воды, ниже травы. А к вечеру, сидя на веранде, заклинал какие-то силы, чтобы птица осталась у меня. Утром первым делом глянул на дерево – сидит мой филин! Предложенной мной пищей он гордо пренебрег, весь день неподвижно просидев на одном месте. Только после заката солнца он начал активную жизнь. Так было и на следующий день, и потом…

Бывало, лежу ночью, читаю, вдруг слышу: “У-у-х!”, а иногда – похожий на кошачий, леденящий душу вопль.

Утром первым делом выглядывал в окно: сидит ли “ухарь” на месте после ночной охоты? В лучах раннего солнца он выглядел сказочно: великолепное оперение, “ушки” торчком. Правда, в зависимости от настроения они у него то поднимаются, то опускаются. А шея – это вообще чудо, филин поворачивает голову чуть ли не на триста шестьдесят градусов! Силой тоже не обижен. Как-то смотрю, подкралась к нему кошка и ринулась в атаку. Легким движением мохнатой когтистой ноги птица отшвырнула врага, изрядно поранив недотепу.

Чем дольше я наблюдал за пернатым “постояльцем”, тем больше удивлялся его стойкости. Гроза разразилась, дождь льет как из ведра, ветер яблони к земле гнет, а он, вцепившись лапами в ветку яблони, поста не оставляет.

Долго ломал голову, почему филин из всех садовых участков выбрал мой? А скоро нашел и разгадку: на соседней яблоне, где раньше сороки свили себе гнездо, высиживала птенцов его подруга.

Помню дивное майское утро: яблони в цвету, воздух пьянящий, солнышко ласковое. Вдруг сверху раздался чуть ли не человеческий стон – это дали о себе знать только что появившиеся на свет птенцы. Тут же к гнезду подлетел отец. Наверное, чтобы поздравить “супругу”.

Признаюсь, до этой дачной встречи я ничего не знал о жизни загадочных птиц. А тут стал интересоваться, узнал от биологов, что филины, как правило, придерживаются моногамии, “измена” в их роду не приветствуется. Соединившись однажды, пары остаются вместе всю жизнь…

В первые дни филинята были абсолютно беспомощны. Тесно прижавшись друг к другу, они широко раскрывали клювы, громко и довольно противно, конечно, на слух человека, призывая родителей “подбросить на пропитание”.

Первую неделю крики “новорожденных” не давали мне уснуть. Обычно они начинали свои пронзительные “ци-ци-ци” где-то в восемь вечера и замолкали в третьем часу ночи. Любопытно, что пока мать бесшумно летала по округе в поисках добычи, отец сидел на месте и время от времени успокаивал птенцов: “Ку-ва-ат! Ку-ва-ат!”

Через неделю птенцы похорошели и, вполне освоившись, стали покидать гнездо. Один из них повадками был похож на отца. Любил сосредоточенно восседать на самой верхушке яблони – гордо и неприступно. Я назвал его Карлсоном. Другой, наоборот, был очень подвижен и любознателен. Все норовил спуститься по ветвям прямо ко мне на веранду. Его я назвал Сэнеч, что по-татарски означает “радость”. Бывало, сижу, наработавшись в саду, и начинаю голову туда-сюда поворачивать. Надо же – и птенец вслед за мной головенкой крутит. Особенно его интересовали мои очки. Как-то, увидев их, он с ветки на ветку стал к ним подбираться все ближе. Но вес-то уже солидный, а ветка все тоньше… Так он аж крылья распластал, чтобы не упасть, но сколько мог, полз…

Ежедневно общаясь с птенцами, я убедился в их сообразительности. Говорят, что филины, не колеблясь, нападают на человека, если тот приближается к гнезду. А я приучил своих “постояльцев” к себе, постоянно напевая татарскую песню “Эй туган тел”. Но все равно порой страшился при виде их огромных настороженных глаз. А по ночам с непередаваемым чувством удивления и восторга наблюдал за бесшумным полетом этих поистине удивительных птиц.

Как-то на закате солнца Карлсон сверху приметил на соседнем участке мышь. Он совсем по-взрослому спланировал на добычу, но промахнулся. После такого конфуза гордец не захотел возвращаться в мой сад. А вскоре и все семейство перекочевало к соседям. От них – к следующим, и так далее. “Квартировали” они везде день-два, все ближе переселяясь к лесу. Передвижение их я отслеживал по ночным крикам птенцов. Их знаменитое “ци-ци-ци” раздавалось каждые шесть секунд. Я шел на эти звуки, напевая свою песню. Услышав мелодию-пароль, филин-отец вылетал из своего убежища, садился на конек дачной крыши, и между нами начинался диалог.

– Что ж вы, милые, – говорил я, – бросаете меня?

– Ку-ва-ат, ку-ва-ат, – отвечал филин. Мол, извини, брат, готовим детей в дальнюю дорогу…

Но стоило кому-то из любопытных садоводов подойти ко мне, как мой “собеседник” взмывал ввысь, и разговор наш прекращался.

Где-то в конце июня я проснулся ночью от невообразимого гомона филинов над окнами. Признаюсь, вставать было лень. Почему-то подумалось, что птицы вернулись в мой сад, и я снова провалился в сон, надеясь, что днем их увижу.

Но утром меня ждало жестокое разочарование. Видно, “благородное семейство” прилетало ко мне попрощаться перед отлетом уже навсегда. А я даже не удосужился встать и пожелать своим друзьям счастливого пути…

Хорошо хоть, что сын накануне догадался снять птенцов на видеокассету.

…Следующей весной я с нетерпением помчался в сад. В домике мышиных “визиток” не было, значит, прошлым летом мои меньшие братья потрудились на славу! Но больше они ко мне не прилетали. А жаль. Душа так тоскует по ним…

Р.ШАМСУТДИНОВ.
Казань.