Есть в Бугульминском районе монастырь, с которым связано немало легенд. Одна из них особо будоражит кладоискателей, ведь, по преданию, монахи с приходом советской власти спрятали золотые и серебряные оклады от икон, прочую ценную утварь где-то неподалеку, а, быть может, прямо под кельями закопали. Вот и рыскают в монастырских окрестностях желающие быстро разбогатеть, но пока безуспешно.
Не теряющие надежды кладоискатели то и дело натыкаются в горе близ прежнего обиталища монашеской братии на вместительные норы. Как рассказывают со слов своих предков окрестные старики, в норах тех жили когда-то беглые крестьяне, участники народных волнений, в том числе пугачевцы, нанимавшиеся монастырем на временную работу. Они-то якобы и основали неподалеку от своих землянок деревню под названием Коробково.
По дошедшей до нас легенде деревня эта “происхождения царственного”, поскольку косвенно связана с императрицей Екатериной II, и возникла, когда монаршая особа совершала поездку по российским городам. Значился в маршруте и Оренбург, проследовать в который можно было только мимо упомянутого монастыря. Побывала ли в нем Екатерина, неизвестно, но, как повествует предание, покои для высокой гостьи монахи готовили. Причем под строгим приглядом специальных чинов, которые с частью повозок впереди основного обоза двигались.
Один из этих квартирмейстерских возков на пути к монастырю переправлялся глубокой ночью через текущую неподалеку реку Дымку. Тогда-то возница и увидел в свете луны двух всплывших из глубины русалок с лицами белее мела и длинными зелеными волосами. Нежным колокольчиковым смехом они стали манить служивого к себе.
Поначалу возница окаменел от страха, потом почувствовал неодолимое желание сигануть в воду. Однако преодолел-таки русалочьи чары и так огрел кнутом коняг, что те вихрем преодолели остаток моста, взлетели на взгорье к монастырю. Тут возница и не заметил, что при этом потерял большой берестяной короб с провиантом.
Короб тот почти сразу же нашли и утащили подальше трое горемык из нор в горе. Часть харчей они немедля съели, другую спрятали, а самый предприимчивый и малорослый из них приспособил освободившийся короб под жилье. Поставил эту тару вверх дном, обмазал глиной, проделал лаз. С этого сооружения, гласит легенда, и началась на лесной проплешине деревня Коробково.
Первые поколения ее жителей славились не только мастеровитостью в земледелии, ткачестве, изготовлении телег, хомутов и прочего, но и в кулачных боях, сделав их экзаменом для тех, кто желал поселиться рядом. Встречали претендентов у Дымки на подходе к Коробково и говорили им: “Ежели одолеете нас на кулаках – откроем вам дорогу в нашу деревню, а нет, то не обессудьте…”
Довольно часто, впрочем, позволяли осесть здесь и тем, кто хоть и не вышел победителем в кулачном бою, но проявил решительность, отвагу, умение превозмогать боль, то бишь настоящий характер. Он и впоследствии отличал потомков основателей Коробково. Редкую твердость и силу духа проявили они, чтобы не дать пропасть родной деревне с карты района. Восстановили ее, когда в двадцатых годах минувшего столетия она сгорела больше чем наполовину.
После второго своего рождения стала деревня Коробково сперва отделением опытно-производственного хозяйства “Семеновод”, а потом СПК “Прогресс”. Но, если вспомнить начало 30-х годов, большинство коробковцев намного дольше, чем жители соседних поселений, сопротивлялись насильственной коллективизации; люди предпочитали оставаться единоличниками. Сказалось, видимо, бунтарское свободолюбие их предков. Затем, все же начав трудиться совместно, быстро сделали свое хозяйство весьма крепким, обзавелись механическими мастерскими, кроликофермой, коровником, телятником, а также магазином, собственным медпунктом…
– Народа у нас в Коробково, особенно до войны, полно жило, – вспоминает пенсионерка Клавдия Лопухова. – По-семейному дружно и трудились, и праздники отмечали, устраивая самые большие гулянки на Михайлов день. Нынче же сильно съежилась наша деревня, в ней остались, почитай, одни лишь старики свой век коротать. Те, кто помоложе и в силах еще, распродали, заколотили избы и разъехались кто куда. Но вот с недавних пор вроде бы как возвращаться начали. Тянет к себе земля-то родная…
Чем теплее становятся дни, тем чаще выходит на крылечко своей избы сосед Лопуховой дед Вениамин Шарагин. Сядет, приложится щекой к старенькой гармони и наигрывает любимые песни, плясовые мелодии, под которые веселились прежде его односельчане.
А недавно вечерком вдруг откликнулся на пение шарагинской гармошки баян с противоположного конца деревни. Там начали строиться решившие попробовать себя в фермерстве горожане. У рассказывавшего об этом Вениамина Алексеевича даже глаза повлажнели.
– Может, – вытирая их и одновременно улыбаясь, заметил старик, – то примета хорошая, и Коробково в третий раз возродится. Впрочем, – с неожиданной убежденностью произнес он, – иначе и быть не может, не должно!
