– Жень, а что такое бесконечность? Ну все же когда-нибудь да кончается! Вон двор наш заканчивается баней, деревня – оврагом и мостиком, лес – большой дорогой. Где же бесконечность? Что это такое?..

Они с братом – двое деревенских ребятишек – сидели тогда под огромным звездным небом в зимней застуженной ночи. В ее пронзительной тишине доносился даже скрип снега под ногами припоздавшего пешехода с другого конца улицы. И брат, которому сровнялось целых двенадцать лет, книгочей на всю округу, перечитавший все книги в избе-читальне и начальной школе, добравшийся до библиотеки большого соседнего села, напряженно соображал, как бы повразумительнее ответить своей глуповатой сестренке.

Он уже свыкся с мыслью, что многое в этом огромном мире надо просто принимать на веру. Ну, например, что встречаются среди людей смертельная любовь и не менее губительная ненависть, что есть Бог – создатель всего сущего на Земле, чей такой разнообразный лик запечатлен на черных досках в бабушкином доме и соседских. Наконец, надо принять на веру и существование этой самой бесконечности. И совсем не нужно мерить ее земными мерками.

– Гляди сюда: вон как будто дорога выложена из звезд. И представь, что ты пошла по этой дороге. Млечным Путем она называется. Вот и будешь идти, пока жива. И потом наверняка тоже, если душа человеческая в самом деле бессмертна. А конца все равно не будет…

Сколько же времени прошло с той запавшей в сердце ночи? Да уж почти полвека целых! Все изменилось, кроме ее самой. Просто та девочка с широко распахнутыми на мир глазами существует уже под обличьем изрядно побитой жизнью женщины. И она все еще пытается понять бесконечность. Теперь уже любви, доброты, человеческого тепла. Но все, оказывается, имеет свой край. Потому что за каждым передыхом, за каждой остановочкой непременно оказываются люди, которым надо свое, определенное законами рутинного бытия. И чтобы с пользой для бренной плоти.

Как это там было, еще в далеком детстве? Милка, старая-престарая корова, которая уже доилась хуже козы, существовала на свете только благодаря матери. “Да отправьте вы ее в заготскот. Хоть деньги какие-то дадут, ребятишек приоденете”.- “Она этих ребятишек молоком своим подняла. А теперь ее, бедняжку, на мясо?” – мама просто задыхалась от такой вопиющей несправедливости.

Блаженная! Не зря говорят, что из рода староверов, раскулаченная. И деревенские бабы безнадежно махали в сторону этой непонятой учительницы. И мужики зло сплевывали: дала бы увезти эту старую развалюху с рогами – были бы с магарычом!

И ведь дождались. Заготовители сами прибыли в деревню, выбрав время, когда мать ушла по грибы и остался дома один сговорчивый хозяин. Милку заводили в кузов по широким доскам. Она отчаянно сопротивлялась и ревела, но не дождалась-таки своей заступницы – широк лес, и много в нем даров-заманих. Когда мать прибежала в деревню, лишь пыль оседала на деревенской улице от отъехавшей машины.

И мама молча слегла. Неделю от нее нельзя было добиться ни слова. Потом так же молча встала и принялась за рутинную работу по хозяйству. Только что-то в ней умерло. И дочка чутким детским сердцем понимала, что это “что-то” – важнее важного…

А потом была Волга. Молодая рыжая кобылка с белой залысиной и пушистой белой гривой. Все детишки любили ее за красоту и ласковый нрав, в очередь становились, чтобы вывести из колхозной конюшни да искупать в старом пруду.

Волгу загнал сын бригадира. Ездил по ночам к своей любушке в соседнее село. Без взаимности, видать, получилось на тот раз. И все зло парень выместил на лошади.

Она и сейчас видит, как лежала Волга у родника, разметав по осенней грязной траве свою белую гриву. И мужики деловито толпились рядом. Для них-то все было ясно: лошадь – та же скотина, надо успеть пустить ее на мясо, пока сама копыта не отбросила. И захлебнулось ржание кобылки под острым ножом. И свет белый померк в девчоночьих глазах. Зачем нужен этот свет, если все самое прекрасное может быть погублено в одночасье?..

Потом много было всего. Для жизни она выбрала город. Там могли обидеть на каждом шагу. В переполненном трамвае, например, накричать ни за что, ни про что. И это ее на целый день выбивало из колеи. То, что она нечаянно спровоцировала людей на зло. И стыд за них, за себя грыз немилосердно.

Но в городском многолюдье можно было затеряться настолько, чтобы годами жить в своем вымышленном мирке. Где не резали на глазах телят и поросят. Где не отправляли заслуженных буренок на бойню и не загоняли до смерти лошадей. Иногда в этот мир она впускала мужчину или подругу. Но они его разрушали неизбежно. И потом, обливаясь слезами, она собирала осколки своего вымышленного мира, колдовала над ними, чтобы опять и опять соединить несоединимое.

А жизнь подбрасывала все новые и новые испытания. И она вляпывалась в такие ситуации, в которые не мог бы попасть ни один нормальный человек. Как-то шла на работу, а рядом, по проезжей части улицы, потоком тянулись машины. И вдруг гул их захлебнулся в собачьем визге. Большая белая сука попала под колеса. Завертелась волчком и чудом, хромая, выбралась на другую сторону.

Люди проходили мимо, а она бросилась к этой безродной псине, дрожа от страха и предчувствия большой беды. Бросилась с одним желанием – приласкать бедняжку, уложить под первым кустом. Может, не сильно помяло, может, отойдет еще, отлежится.

Но собака, видно, настолько потеряла всякую ориентацию, что потрусила опять на дорогу. А может, там, на той стороне ее ждали кутята? И маленькая женщина, совсем не раздумывая, пошла под колеса железных тварей, которые неумолимо катили друг за другом. Она взметнула руки над собакой, как спасительный покров, и вела ее через дорогу. Хотя глупо было верить, что человека не собьют. Но сбили, действительно, опять собаку, когда та вырвалась вперед. На этот раз безвозвратно…

А на работе ее ждало очередное замечание за опоздание. Что-то пыталась лепетать о смерти, зле, собаке. Начальник пожал плечами и в который раз досадливо отметил про себя: как работник неплоха, а как человек по жизни – просто несуразна.

Она же все пыталась что-то понять про себя. Что ее продолжает держать в этом жестоком мире на плаву? Уже и родители давно умерли, и братья-сестры живут со своими благополучными семьями в других городах. Может, держит живой талисман – обычная серенькая кошечка, которую она отобрала когда-то у мальчишек во дворе? Те играли котенком, как мячиком. А у нее он вымахал в серьезную кошку-подругу, которая боялась улицы и целых четырнадцать лет прожила безвылазно в квартире. Правда, падала с балкона, но находилась. Попадала под нож ветеринара-хирурга, но выживала.

Но и этот талисман угас. До этого неделю ее кошка не пила – не ела. И однажды в ночи хозяйку что-то подняло. На электронных часах высвечивало время: 1 час 48 минут. Отчего-то она уже знала, что надо срочно зайти в ванную. Кошка ее лежала там на коврике. Увидев хозяйку, захрипела и затихла. Ждала!

Она тут же выскочила на балкон, где лежали сигареты. И замерла при виде огромной звезды, что тихо соскальзывала с неба. Аккурат над деревьями в соседнем саду, совсем рядом. Скатилась над рябиной и погасла.

Днем как раз там дворник выкопает большую яму, чтобы зарыть в ней опавшие листья. И она выбежит к этому старику с мольбой похоронить в этой яме свою кошечку, там, где рассыпалась ночная странная звезда. И он будет отказываться от денег. Но слезную просьбу выполнит. И даже все оформит в виде могилки: смотри со своего балкона, утешься душой. Рядом остались твой талисман, твоя привязанность и боль.

Но, может, и вправду надо, наконец, становиться взрослой. Научиться расталкивать других локтями, чтобы получить свой кусок с маслом; давать сдачу, если тебя бьют по одной щеке, и ни в коем случае не подставлять другую; укрепиться в мысли, что ты – двуногое существо – царь природы, а эти все четвероногие и рождаются только для того, чтобы служить людям.

И она попробовала быть как все. На службе правилом стало делать левую работу для новых русских. Деньги платили немалые, но угождать богатым было противно. Она стала перешагивать через себя. И поняла, что капля за каплей из нее уходит что-то очень важное, что было заложено в душе еще до рождения. Где-то там, в необъяснимом далеке, где, наверное, и находится разгадка этой тревожащей бесконечности. И это “что-то” уходит опять же безвозвратно, множась буренкой Милкой, давным-давно отправленной на бойню, загнанной кобылкой Волгой, белой собакой, не дошедшей до своих кутят, ее любимой кошкой, которая так символично и необъяснимо ушла в мир иной.

И пришла бессонница. Не как наваждение, а как спасение. Потому что все чаще среди ночи она вставала и подходила к окну. Там, в далекой выси, призывно вызванивали все больше похожие на церковные колокола свои вечные мелодии звезды. И она, босиком, опять мысленно стала бродить по ним, чтобы с носочка на носок, со звезды на звездочку пробежаться по Млечному Пути, так знакомому еще с детства. Раз за разом, ночь за ночью. Возвращаясь к себе, к своей душе, в которой, оказывается, и заключена бесконечность. Та частичка божественного, которая и закладывается во всякого младенца еще до рождения.

Так что, будем жить? Страдать, мучиться одиночеством, искать ответы. Одолевать тот путь, что непременно приводит ищущего в Храм, к Рождеству. Свет путеводной Вифлеемской звезды за два тысячелетия стал еще ярче для заблудших в юдоли земной. Еще путеводнее для всех живых, одиноких и страдающих. И никогда не поздно зажечь свою спасительную свечу.