За последние полгода в природоохранной сфере России произошли значительные изменения. Идут дискуссии вокруг Лесного кодекса. Назначен новый министр природных ресурсов РФ. Проведена административная реформа, следствием которой стало разделение министерства на агентства и службы. Изменилась и сама его политика.

В контексте реформы в Татарстане вместо одного федерального органа – Главного управления природных ресурсов РФ по РТ – должно появиться несколько агентств, надзорные службы. Да и само республиканское Министерство экологии и природных ресурсов вряд ли будет упразднено. Помимо увеличения штатов, это может привести к несогласованности в принятии решений. Тогда насколько целесообразны новшества? Об этом мы поинтересовались у министра экологии и природных ресурсов Татарстана Бориса Петрова.

– Административная реформа предусматривает разделение полномочий – исполнительных, законотворческих и контрольных. В связи с этим на уровне России Министерство природных ресурсов должно заниматься нормативными и законодательными вопросами. Агентства будут реализовывать конкретные мероприятия, каждое в своей сфере – а это вода, недра, лесное хозяйство. И создаются службы надзора за природопользованием, а также экологический контроль. Здесь тоже произошло разделение: в министерстве осталась только служба по надзору в сфере природопользования, а вопросы экологического, технологического и радиационного контроля выделены в отдельную службу при Правительстве Российской Федерации. Агентства и служба по надзору входят в состав министерства.

– Что от этого изменилось? Ведь в составе российского министерства и до этого были все эти службы. Только назывались по-другому.

– Во-первых, они стали самостоятельными юридическими лицами с прописанными полномочиями. Если раньше, например, у лесной службы были и контролирующие функции, и хозяйственные, то агентство уже не имеет контролирующих функций. Они отданы службам, так же как и вопросы нормирования.

Что касается численности штатов… Такое дробление по сравнению с ГУПРом, наверное, ее увеличит. Да и распылит специалистов. Потому что те же геологи в агентстве будут заниматься только вопросами организации недропользования, а контроль за ним будут осуществлять в службе надзора, то есть и там, и там должны быть специалисты. Лицензии на использование недр будет выдавать агентство, а контролировать это использование поручено службе. Здесь возможны неувязки. Много будет зависеть от того, насколько слаженно эти структуры будут работать. Поэтому пока сложно все прогнозировать. Но очевидно, что если сегодня многие вопросы можно решить в одном ГУПРе, то теперь этого не получится.

– А что будет с татарстанским Министерством экологии и природных ресурсов? Ведь под его крылом работают около десяти тысяч человек.

– Мое мнение таково: республика не может оставаться без своего органа, отвечающего за экологию и природопользование. Социально-экономическое развитие ее вряд ли будет успешным, если мы не сможем контролировать и регулировать использование своих природных ресурсов и развитие производства. И хотя ведение всех кадастров – это уже прерогатива федеральной власти, нам необходима собственная информация в этой сфере. Поэтому министерство просто необходимо. В его аппарате 156 человек, 700 человек работают в территориальных органах. И плюс к этому около шести тысяч заняты в лесном хозяйстве. Территориальные органы останутся в любом случае. По закону о местном самоуправлении они просто должны перейти на муниципальный уровень и продолжить заниматься своими вопросами. Тот, кто занят государственной лесной охраной, должен уйти в федеральные структуры. Все остальные остаются в ведении республики.

– Если уж речь зашла о лесном хозяйстве, то хотелось бы спросить и о Лесном кодексе. Как-то нелогично получается: экологическая общественность против нового Лесного кодекса, в частности против передачи леса в чью-то собственность, а министр экологии Татарстана, насколько мне известно, – за?

– Думаю, экологическая общественность больше живет эмоциями и, наверное, не очень внимательно читала Лесной кодекс. Там есть много вопросов, с которыми я не согласен, но если говорить об аренде лесов и частной собственности на лес, то достаточно вспомнить, сколько было разговоров о частной собственности на землю. А сейчас это в порядке вещей. Лесное хозяйство не будет развиваться и не будет нормального воспроизводства леса, если сюда не придет собственник. Но согласно Лесному кодексу он не может вести любую деятельность в лесу. Для этого есть проект лесоустройства. Эти земли не изымаются из лесного фонда. И потом, чтобы даже получить лес в собственность, надо сначала получить его в аренду. Только после того, как ты в течение десяти или пятнадцати лет будешь добросовестным арендатором, может рассматриваться вопрос о собственности на этот участок леса.

Другое дело, что сегодня законы у нас плохо выполняются. Общество должно стать законопослушным.

– Полагаете, такое в ближайшее время возможно?

– Если к этому не стремиться, то тогда о чем вообще говорить? Получается, без разницы, есть Лесной кодекс или нет. Вот в Подмосковье попадаются объявления: “Продается участок леса под дачу”. Как такое возможно? Лес не может быть продан, он находится в федеральной собственности. Но ведь продают!

Повторюсь: чтобы лесное хозяйство развивалось, ему нужен собственник, нужны нормальные арендные отношения. Сегодня они выстраиваются в тех регионах, где есть деловая древесина, у нас таких условий нет. И республике меньше всего надо бояться, что лес “расхватают”. Наоборот, надо искать такого инвестора, который захочет взять в аренду наши леса. Потому что сегодня они на 80 процентов состоят из мягколиственных пород и не представляют интереса для ведения лесного хозяйства в целях получения прибыли. Тот, кто придет заниматься лесным хозяйством, будет прежде всего заинтересован в том, чтобы улучшить породный состав древесины, а это процесс очень длительный, и дай Бог, если человек захочет взять участок леса на 49 лет в аренду и что-то здесь сделать.

– Зато люди с удовольствием придут туда, где дачу можно построить.

– Не предусмотрено в проекте нового Лесного кодекса капитальное строительство на землях лесного фонда. Участки можно брать только для ведения лесного хозяйства или в культурно-оздоровительных целях. В последнем случае они должны переводиться из лесных в нелесные.

– Культурно-оздоровительные цели можно трактовать широко…

– Да. Это могут быть базы отдыха. Но для строительства участки должны быть нелесопокрытыми. Действовать надо в соответствии с законом. Просто все взять и запретить нельзя.

– Кстати, о запретах. Экологи, судя по всему, не устраивают всех. Обыватели считают, что на улицах день ото дня становится больше мусора, воздух загрязняется – в этом винят экологов. Предприниматели стонут, мол, экологические платежи мешают развитию бизнеса. А крупные бизнесмены недовольны тем, что вы приостанавливаете строительство торговых центров, заправок, если не соблюдены экологические нормы.

– Здесь опять, мне кажется, все упирается в экологическое сознание и общую экологическую политику государства. Сегодня этой политики по большому счету нет.

В других странах тоже не сразу заговорили об экологии. И там было очень много противников необходимости идти на уступки в пользу природы. Долгое время считалось, что экология тормозит промышленное развитие страны. Да, это ограничитель, но ограничитель, если он разумный и обоснованный, – фактор прогрессивный. Каждый должен понимать, почему ему не разрешают что-то строить, чем-то заниматься, что-то производить. К сожалению, сегодня зачастую сиюминутная выгода перекрывает те проблемы, которые непременно возникнут в дальнейшем. Вот сейчас говорят, что надо расширять территорию Казани – строить больше негде. Но это было понятно и пять лет назад. Однако генплана столицы нет до сих пор. Сегодня для строительства используются те клочки территории, которые должны быть зелеными зонами и детскими площадками. И когда экологи начинают обращать на это внимание, говорят, что они не дают городу развиваться.

Надо понимать, что экологическая экспертиза проводится не ради экспертизы, а для того, чтобы выявить возможные негативные последствия и наметить мероприятия для их ликвидации или смягчения. А получается, что сначала мы строим, потом появляются негативные изменения в окружающей среде, и тогда все начинают бить тревогу и обвинять экологов, дескать, куда смотрели.

Что касается строительной экспертизы, то серьезно к этому вопросу отнеслись только после того, как произошла трагедия в московском аквапарке. Экологические катастрофы просто происходят не так быстро, как строительные. Но при нынешнем отношении к природопользованию они неизбежны. Причем они могут быть и неглобальными. В республике, например, в ряде мест происходит заболачивание. Это результат недочета при строительстве автотрасс, которое велось без экологической экспертизы и анализа возможных последствий. Дороги часто перекрывают естественное движение грунтовых вод, происходит их застой и, как итог, заболачивание местности.

А сколько малых рек у нас обмелело! За последние пятьдесят лет их совокупная протяженность сократилась на десять тысяч километров. Это тоже результат нерегулируемой хозяйственной деятельности.

– Заколдованный круг получается. Строительство вы приостанавливаете, но ничего не меняется. Неужели нельзя отстоять свою правоту через суд? Ведь действуют-то экологи на основании законов.

– Возражения экологов будут оставаться гласом вопиющего в пустыне до тех пор, пока не появится вразумительная экологическая политика государства, пока не сформируется на уровне общества экологическое сознание. Вот пример – строительство одного из торговых центров в Казани, которое велось без экологической экспертизы. Сколько раз мы судились! И каждый раз суд выносил решение не в нашу пользу. Хотя все понимали, что мы правы. Это говорит об уровне экологического сознания тех же судей и о том, что приоритет пока отдается не экологической значимости проблемы, не закону, а экономическому аспекту. А бывают вообще невероятные случаи. Есть немало предпринимателей, которые стремятся построить объект – кафе, магазин и даже мойки автотранспорта – и без очистных сооружений, и без подключения к централизованной канализации. Вместо этого они закладывают в проект… выгребную яму. И это происходит не где-нибудь в сельской местности, а в центре Казани. И что интересно, все службы, кроме экологов, согласуют эти проекты. Конечно, после этого мы оказываемся неудобными для многих. Подобные ситуации, естественно, плодят у экологов не друзей, а врагов. И врагов у меня сегодня столько, сколько не было за всю жизнь.

– Остается вам только посочувствовать. Хотела спросить еще вот о чем. С приходом нового руководителя в федеральное Министерство природных ресурсов стали появляться весьма резкие заявления по поводу того, что дома, построенные в разное время в водоохранной зоне, то есть в обход законодательства, будут сноситься. Возможно ли такое в Татарстане?

– Если мы опять вернемся к закону, то все, что построено в обход его, должно быть снесено. И если прецедент такой будет создан, то остальные подумают, стоит ли закон нарушать. Но, увы, пока суды по нашим искам выносят решения в пользу тех, кто построился. Но мы по-прежнему продолжаем обращаться в суды, в том числе и по сносу строений, возведенных в неположенном месте. Когда экологи три года назад попытались вывезти два таких еще не построенных, а просто сложенных сруба, то на моего заместителя завели уголовное дело по факту самовольного сноса строений. А вот завести дело по поводу незаконного строительства оказывается намного сложнее.

– Интересно, а где дача у самого министра экологии? Наверняка в популярном Боровом Матюшине, где-нибудь у воды.

– В простом кооперативе бывшего пятого треста на участке в четыре сотки в Нижнем Услоне. В двух километрах от воды, кстати. Желания построить дом в Боровом Матюшине или Зеленом Бору у меня не возникало. Тем более при той застройке, которая сейчас там существует, когда дома стоят в нескольких метрах друг от друга. По-моему, это просто своего рода тусовка, а для некоторых – и показатель престижности.

– Но все-таки берег Волги, красиво…

– Есть много других мест, где можно полюбоваться красивыми волжскими берегами, не нарушая при этом законодательства. Сегодня задача министерства – не просто говорить, что, например, в Матюшине уже нельзя строиться, но и создавать условия и привлекать людей на новые места. Надо рассредоточить нагрузку, которая есть не только в Матюшине, но и вообще в рекреационных зонах. Сегодня нет ни генплана городов, ни генплана развития рекреационных зон. Думаю, в будущем году мы такой проект для зоны Пригородного лесхоза сделаем и постараемся его реализовать.

Дина ГЕЛЬМАНОВА.