В России так рьяно принялись укреплять вертикаль власти, что под тяжелую руку попали все природоохранные органы: теперь нет ни Госкомэкологии, ни Минлесхоза, ни федерального Экологического фонда. Татарстан – единственный регион, где есть пока еще и первое, и второе, и третье.
В послании Президента Татарстана Госсовету красной нитью проходит мысль о том, что, развивая промышленность, мы не просто должны, а обязаны думать об экологии. Да и в целом по экологическим программам Минтимер Шаймиев сказал не меньше, чем о молодежной политике или самолетостроении. Однако сейчас любое доброе намерение, дабы осуществиться, должно подкрепляться денежными вложениями. Какая судьба ждет наши экологические деньги?
На одном из брифингов в Кабинете Министров Борис Петров, директор Департамента по управлению целевыми бюджетными фондами Минфина РТ, он же директор Экофонда, заверил журналистов в том, что в этом году на финансирование природоохранных мероприятий будет выделено столько же средств, сколько за… семь предыдущих лет. Что это – новая государственная политика Татарстана, которая теперь не только социально направленная, но и “экологически чистая”? Откуда в нелегкое время взяться солидным деньгам на природу, и как сможем мы удерживать первенство в этом плане среди российских регионов? Ситуацию поясняет сам Борис Германович Петров.
Для справки. Экологический фонд – основной источник финансирования природоохранных мероприятий в республике. За семь лет его деятельности на эти цели направлено 1123 миллиона рублей, при этом размеры ежегодно предотвращаемого ущерба окружающей среде в результате реализации природоохранных программ в 5-8 раз превышают затраты.
– Борис Германович! В конце прошлого года казалось, что наш Экофонд, как и в большинстве субъектов Федерации, прикажет долго жить. Как удалось его отстоять?
– Положение фондов в регионах было изначально разным. Разное оно и сегодня. Это связано с тем, что нет единой экологической политики на федеральном уровне, нет и вертикали развития экофондов, поэтому они предоставлены самим себе. Как следствие этого – разные у всех и нормативные базы. Ряд регионов, в том числе и Татарстан, имеют свои подзаконные акты, которые позволяют развивать деятельность Экофонда и расширять его полномочия. В большинстве же регионов вообще нет такого понятия, как сбор платежей, чаще всего это договорные отношения между предприятием и фондом. Предприятие обязуется заплатить фонду какую-то сумму за загрязнение, что, в принципе, противоречит действующему законодательству. Но мы смогли доказать, что ни налоговая инспекция, ни какой-либо другой орган не сможет обеспечить сбор платежей за загрязнение окружающей среды. У Экофонда существует нормальная структура, сеть, которая по типу налоговой инспекции позволяет осуществить регистрацию, контроль, учет, сбор платежей и, самое главное – все это с учетом конкретного вклада каждого природозагрязнителя.
Но сам фонд может нормально работать, только если существует система. Сегодня она находится в несколько неслаженном состоянии. В итоге лицензирование, нормирование, контроль, в том числе платежей, работают сами по себе. Иногда кажется, что существует не экологическая политика, а громадье разрешительной документации, доходящее до абсурда. Парадокс в том, что в этих условиях предприятия борются не за уменьшение загрязнений, а за разрешение на сброс, выброс, образование отходов.
– Стало быть, сегодня предприятию выгоднее скрыть свои отходы, чем везти на свалку и утилизировать? Мало того, что оно само за свой счет мусор вывезло, так его еще и за сверхлимит оштрафуют, так?
– Это продолжение начатого разговора, потому что фонду, можно сказать, выгодно набирать объем платежей любым способом, хотя сие и не совсем верно. Да, существующая нормативная база приводит к тому, что предприятию сегодня невыгодно показывать свои истинные объемы загрязнения. С введением в прошлом году декларации о природопользовании сразу выявилось много новых объемов загрязнений на предприятиях. Естественно, объемы платежей при этом тут же увеличиваются. Хотя здесь возможна дифференциация: если предприятие говорит честно о новых объемах загрязнений и показывает их утилизацию, то, по крайней мере, платеж должен быть нормативным. Но если предприятие утилизацией не занимается, а объемы выявляются при контрольных проверках, оно должно платить по полной программе. А у нас сегодня для всех одна схема существует. Причина все в том же – система нормирования и лицензирования не увязана с платежами.
Кроме того, можно было бы резко снизить нагрузки на все полигоны – если бы мы объективно устанавливали лимиты образования вторичных ресурсов на каждом предприятии. Тогда эти отходы не должны попадать на полигоны, они ушли бы на переработку. Но так как сегодня контроль за вторичными отходами почти не налажен, а значит, экономические стимулы не работают, то, естественно, предприятие не особо заинтересовано этим заниматься.
– А есть ли привилегии у тех, кто платит вовремя?
– Да. Мы предусмотрели в качестве льготы предприятиям, не имеющим задолженности, снижение коэффициента индексации. Для тех, у кого не будет долгов в этом году, предусмотрен индекс прошлого года. Это позволит сэкономить до тридцати процентов средств, хотя я сразу оговорюсь, что те предприятия, которые пойдут по системе реструктуризации, не подпадают под данные льготы – для этого надо платить “живыми” деньгами.
Кроме того, налоговая амнистия в виде реструктуризации коснется тех предприятий, которые сами задекларировали отходы и сами их сдадут, – на них не будут налагаться штрафные санкции.
Для справки. В настоящее время в фонде зарегистрировано более 40 тысяч природопользователей, что составляет 80 процентов от числа предприятий, организаций и учреждений, стоящих на учете в Управлении Министерства РФ по налогам и сборам по Республике Татарстан.
– Считается, что Экофонд своими платежами душит малый и средний бизнес, дескать, придуманный налог, платить который могут далеко не все.
– Давление на Экофонд с той стороны есть. Когда ввели декларацию о природопользовании, объемы загрязнений стали сразу прозрачны. Многие не ожидали, что у нас так много загрязнений. Поэтому им проще ставить вопрос о том, что платежи неподъемны, что отчетности много, чем заниматься охраной природы. Отсюда и возникло мнение о том, что мы душим малое и среднее предпринимательство, не даем ему развернуться. Хотя платежи в пределах нормативных выбросов составляют всего доли процента в себестоимости продукции любого предприятия, но становятся ощутимыми, когда превышают нормативы.
Подобное отношение – недостаток экологического воспитания и образования. Почему, когда мы говорим о технике безопасности, ни у кого не возникает вопросов, надо ли ее соблюдать и сдавать экзамены? А экологические вопросы, которые в не меньшей степени связаны с безопасностью и жизнью людей, игнорируются. Практика показывает, что наиболее варварски относятся к природе как раз мелкие, а не крупные предприятия.
– С этого года 19 процентов собранных платежей уходит в Москву. В свою очередь, собирается ли федеральный центр финансировать региональные экологические программы?
– Да, платежи за загрязнение окружающей среды стали федеральным налогом. Они попадают в бюджет, а дальше … дальше растворяются и свое целевое предназначение теряют. А фонд нужен как раз для того, чтобы сохранять целевое назначение денег. Если сравнить объемы средств, которые заложены в федеральном бюджете на 2001 год и которые выделяются на охрану окружающей среды, то между ними нет знака равенства – расходов много меньше, чем доходов. Правда, республика имеет проекты по линии федеральных программ, через которые можно получить средства, но пока это капля в море от тех сумм, которые будут уходить из республики. Хотя, к примеру, в Азнакаеве озонаторная станция попала в федеральную программу, что подразумевает выделение определенных средств, но они несоизмеримы с расходами республики. А по всем программам Россия готова вкладывать не более 20 процентов средств.
Для справки. Годовые доходы Экофонда РТ составляют пятую часть средств, собираемых всеми экологическими фондами РФ.
– За семь предыдущих лет Экофонд выделил на природоохранные цели один миллиард рублей. А только за один 2001 год вы планируете профинансировать программы на… миллиард с лишним рублей. Что-то не очень понятно, учитывая особенно то, что в прошлом году собрали всего полмиллиарда…
– Действительно, мы собрали в прошлом году 508 миллионов рублей, в этом году получится поменьше – 447 миллионов “живыми” деньгами. Но накопилось достаточно много должников, и поэтому программа построена из двух частей. Одна часть финансируется “живыми” деньгами, другая – за счет реструктуризации задолженности предприятий в фонд. Мы уже не первый раз проводим работу по реструктуризации, которая позволяет, с одной стороны, снизить нагрузку на предприятие с точки зрения платежей, а с другой – решить конкретные экологические проблемы.
– Получается, что фонд сам собирает деньги и сам же их распределяет. Кто в таком случае контролирует вашу, уж простите за прямоту, честность и объективность в финансовых вопросах?
– Средства Экологического фонда консолидированы в республиканском бюджете, и контроль возложен, в первую очередь, на Министерство финансов. Нас, в принципе, и до консолидации, и после постоянно проверяли и налоговая инспекция, и межведомственная комиссия по социальной защите, и Комитет парламентского контроля. Последняя проверка была со стороны контрольно-ревизионного управления Минфина РФ.
– Ну и как, что-нибудь “накопали”?
– Определенные недостатки были выявлены. В принципе, каждая проверка дает возможность увидеть свои недостатки самому, правильно их оценить. Она привносит что-то новое и полезное для руководителя. Единственное условие – она должна быть объективной.
– Как вы относитесь к ввозу радиоактивных отходов в Россию на переработку и хранение?
– Соглашаясь на ввоз отходов, мы, по-моему, ставим себя в разряд второсортных стран, которые готовы рисковать здоровьем граждан. Другое дело, если по договорам предусмотрена переработка радиоактивного топлива, которое мы поставляем другим странам. Но нам бы свои радиоактивные отходы переработать!
Дина ГЕЛЬМАНОВА.
