Татьяна Петровна – худощавая, очень бодрая женщина в возрасте что-то около семидесяти – вот уже несколько лет работает уборщицей в офисе моей приятельницы.

Подруга с неподдельным восхищением рассказывает, что на самом деле отдельной ставки уборщицы в штатном расписании нет, сократили на волне экономии. Но коллектив взбунтовался и не дал уволить Татьяну Петровну – настолько все уважают эту пожилую женщину за ее кристальную честность, редкое трудолюбие, неболтливость и абсолютное отсутствие зависти к чужим деньгам и удаче.

От кого она унаследовала столь ценные и редкие человеческие качества? «Пионерия, комсомол и мама с папой накрепко мне вдолбили, что работать в жизни нужно тяжко и что незаработанные деньги, в отличие от трудовой копейки, счастья не принесут», – спокойно объясняет пожилая женщина. И гордо добавляет: «Никогда в жизни, как бы ни было трудно, я не поступилась этими правилами».

О семье Татьяны Петровны знали мало: вроде живет она с сыном, а подробностей никаких.

Однажды в офис позвонили из… милиции (было это еще до реформы МВД) и попросили к телефону Татьяну Петровну. Та занервничала, отпросилась у начальства, а руководитель возьми да и предложи ей мою подругу в провожатые: пожилая женщина, мало ли что. Так в офисе узнали эту не совсем волшебную историю.

…Ехала Татьяна Петровна в метро, народу было мало, а рядом на скамейке – чья-то большая красивая сумка.  И никого. Тетя Таня приоткрыла «молнию», а внутри… полно иностранных денег: доллары, евро… Куда должна деть найденную вещь воспитанная советская девочка? Что за вопрос – конечно, в милицию!

– Теперь представь, – рассказывала мне подруга, – заходит в отделение старушка – божий одуванчик и выкладывает на стол сумку, а там… В общем, оказалось, что денег очень много. В сумке, кроме всего, была визитка гостя одной из казанских гостиниц. Милиционеры, что по-человечески понятно, попробовали подступиться к Татьяне Петровне с понятным предложением: оставить часть денег себе в качестве будущего вознаграждения. Но пожилая дама не только с презрением отвергла подобные намеки, но и даже пригрозила, что позвонит в газету и на телевидение. На этом инцидент был исчерпан. Быстро установили, что заокеанский бизнесмен приехал расплатиться с работниками российского офиса. Татьяна Петровна понадобилась милиционерам для того, чтобы «предъявить» ее бизнесмену при передаче сумки – и, возможно, все-таки получить для нее кое-какое вознаграждение. Сумма-то немалая.

Дверь открыл небритый, явно с похмелья мужчина, который не сразу смог понять, чего хотят от него люди в форме. Уяснив ситуацию, молча достал паспорт, протянул руку к сумке. Судя по выражению его лица, он был явно доволен, пересчитывать деньги не стал. Он, как выяснилось, и не собирался заявлять о пропаже, а просто послал еще один запрос в свой банк о переводе нужной суммы.

«У нас положено благодарить за ценную находку, – выпалил один из милиционеров и подтолкнул вперед Татьяну Петровну, – вот эта дама без колебаний вернула ваши деньги, хотя в жизни не заработала и сотой части этой суммы». «Большое вам спасибо», – кивнул головой чужестранец, пожал тете Тане руку и захлопнул дверь.

«Вы правда не жалеете, что отнесли найденные деньги в милицию?» – не удержались от вопроса моя подруга и милиционеры.

«Ну что вы, ребятушки. Не могла я взять чужое. И если бы случилось мне опять найти – опять бы отнесла. Какая разница, миллион долларов или рубль…»

Прошла неделя, в офисе, где, конечно, на разные лады обсуждался поступок тети Тани, заволновались: после той истории женщина не выходила на работу, по телефону объяснила, что болеет. Мою подругу отправили навестить Татьяну Петровну. Та сидела на лавочке у подъезда. Была грустна и выглядела уже не на свои семьдесят, а на семьдесят девять с половиной. Она помолчала и, не глядя на мою приятельницу, ответила на невысказанный вопрос:

«Мы живем в коммуналке с сыном, его женой и внуком. Когда сын узнал про миллион, он чуть меня не задушил. Кричал: «Дура ты, мама, дура! Раз уж судьба дала нам такой шанс, схватила бы хоть одну пачку и ушла, уже бы не в одной комнате все теснились!» Теперь со мной дома никто не разговаривает. Не знаю, как быть. Сын, наверное, прав… Да что уж теперь-то…»