Когда слышу шлягер «Старинные часы», мне кажется, что он про наши напольные, двух метров в высоту, часы в ореховом корпусе, доставшиеся от деда. Правда, в песне они еще идут, мои же, увы, уже год как встали.

Я помню их с рождения. По арабским цифрам на круглом циферблате я познавал арифметику в начальных классах. В старших неспешное качание метрового маятника служило наглядным пособием для изучения опытов Фуко. Все привлекало меня в этой часовой башне, похожей на лондонский Биг-Бен, – неутомимый бег  стрелки, бронзовые колесики блоков, перемещавших по шелковым шнурам тяжеленные гири.

Но более всего завораживал их гулкий басовитый бой, напоминавший мне колокольный набат церковки в селе моего детства. Пока мы жили в родовом доме прадеда, ни их громкое «тик-так», ни сам бой слух не напрягали. Но, когда пришлось переселиться в «хрущобу», панельная акустика многократно усилила эти привычные нашему уху звуки, ставшие для домочадцев своего рода круглосуточным «будильником».

Впрочем, недавно все разрешилось само собой. Ночью мы проснулись от звука удара. Никто сразу и не сообразил, что случилось. И лишь по непривычной тишине в гостиной поняли, в чем дело, – наши «вечные ходики» молчали! Открыв дверцу, увидели лопнувшую шелковую «струну». Одна из гирь торчала в фанерном днище как неразорвавшаяся авиабомба.

При ремонте я неожиданно обнаружил под перегородкой, отделявшей «ходовую часть» от тумбы основания, какую-то полость. Запустил в нее руку. И пальцы нащупали… монеты! Нумизмат, которому я представил их «на опознание», без труда определил, что это серебряные рубли второй половины XIX века.

Самое странное, что после этого часы, проходившие исправно более полутора веков, остановились. Хотя и шнур изношенный был заменен, и механизм подвергнут экспертизе опытного специалиста. Стоят как вкопанные! Видимо, как пел Высоцкий, «терпенью машины приходит конец…» И время их истекло…

Савелий БОНДАРЕВ.