Ленке сорок с хвостиком. Но когда она, обтянутая джинсами, идет по улице, больше двадцати пяти ей никто дать не посмеет.
На независимую Ленкину походку, идеальную миниатюрную фигурку, гладкую прическу, точеный, с легкой горбинкой носик, восточного разреза серые глаза мужики западают влет. Молодых она сторонится. С тех пор, как влюбился один без ума, а потом, когда узнал, сколько ей лет, да еще и сына Ленкиного увидел – своего ровесника, вены себе порезал. Такая головная боль Ленке ни к чему. А старые импотенты (так Ленка называет всех, начиная со своих ровесников) ей категорически не интересны. Нет уж, пусть будет она одна – красивая и независимая.
И пусть никто никогда не узнает, какая у нее на душе туча черная, когда она, обтянутая джинсами, идет по улице…
И пусть никто никогда не узнает, что эти джинсы у Ленки, по большому счету, – единственная одежда, потому что она безработная.
Был тут один – одену, говорил, тебя, как картинку, все, говорил, будешь иметь, что захочешь, сына, говорил, в институт запишу, только ты, говорил… и выкатил Ленке сто условий.
Посмотрела она на него своими с восточным разрезом глазами и послала куда подальше.
– Ну, ты ду-ура! – удивилась одна подруга.
– Дура набитая, – подтвердила другая.
Ленка потом даже всплакнула немножко, потому что, если разобраться, пусть не роскошной – просто нормальной жизни ей хочется, а тут был все-таки шанс… Упустила. Как и другой, до него.
Но долго горевать не стала, а решила рискнуть и найти жениха за границей. Готовилась долго. Фотографу сказала: «Сними один раз, но чтобы – сам понимаешь!» На вторую фотографию у нее просто не было денег. Но Ленку и не надо дважды снимать: она фотогеничная, на снимках выходит – Голливуд отдыхает.
Пошла к знакомой докторше, у той подруга писательница. Ну, как писательница – журналистка. По-английски, говорят, понимает. Письмо будущему кавалеру сочинила – закачаешься, кто не хочет – женится. Ленка разорилась на два конверта и отослала в две брачные конторы.
Вскоре пришел ответ из Польши, от Вацлава.
Ленка ликовала: поляк, что называется, с разбегу желал на ней жениться.
Первое свидание назначили в Москве. Подруги, подсуетившись, сообща приодели Ленку. Получилось очень даже ничего.
Жених ей не то чтобы очень, но понравился. Красивый, обходительный, не жадный. Хотел Ленку прямо из Москвы к себе в Лодзь увезти, но она так сразу не решилась. Да и сынишку нужно было хотя бы на первое время пристроить. Пристроила, как водится, у мамы. И махнула за кордон со словами: «Ну, девочки, или пан, или пропал!»
Через год Ленка вернулась. Ходила еще мрачнее, чем тогда, когда много лет назад от нее отказался Женька, муж. Именно не развелся, не бросил – отказался, как от ненужной вещи. А ведь именно с Женькой у нее любовь-то и была. Самый красивый парень из класса нашел ее, когда она уже заканчивала торговый техникум. Она просто обалдела тогда, да так обалдевшая и жила все двенадцать лет, как на облаке. Алешка, правда, родился слабеньким, но рос красивым. Левая ручка у него всегда поднималась плоховато, но когда он ее не пытался поднять, то и незаметно было. В пять лет пришлось надеть на него очки, и это выглядело даже забавно: такой маленький, а уже в очках, умный… Так и жила Ленка на своем облаке, обожая двоих своих мужчин.
Женька пристроился как-то удачно – то ли в мебельную, то ли в какую другую фирму. На жизнь хватало с головой. Она подозревает, что Женьке хватало и на другую жизнь, о которой ей нет-нет да намекали, но с облака ей спускаться не хотелось.
А в один прекрасный день Женьку посадили. Обычное дело: попросили прикрыть чей-то грех, а потом кинули. Хорошо еще, дали всего два с половиной года. Отсидел он всего два, и то неполных.
На свидания к мужу Ленка ездила, как декабристка. Только вернулся он не к ней. Ленка, растерявшись, позволила забрать из дома все, что захотел Женька. В конце концов, работал-то он…
– Ну, ты ду-ура набитая! – удивлялись подруги.
Но работу искать для нее все-таки стали.
Нельзя сказать, что с работой Ленке не везло. Брали ее охотно. Но дура набитая – она дура и есть. Вот в кафе… Чем была не работа? Но очень уж близко была эта кафешка от школы, и когда старшеклассники заглядывали сюда после уроков, благопристойная Ленка отказывала им в выпивке, да еще и лекцию норовила прочитать на безалкогольную тему. Короче, выручка упала. А какому хозяину это понравится? Уволили Ленку в одночасье без выходного пособия.
А в гриль-баре чем была не работа? И снова незадача: хозяйка велит Ленке противень хлорным отбеливателем для белья отмывать, а она – ни в какую! Хоть режь ее, а не станет она людей хлоркой травить! Ну, не станет так не станет. Резать ее, дуру набитую, понятно, никто не стал, просто уволили – и дело с концом.
С тех пор с работой ей катастрофически не везло. И начала Ленка подрабатывать частным маникюром – по сто рублей с клиента.
Вот тут-то и случилась та самая история с Вацлавом. Год в Польше она кое-как пережила. Вернувшись, в объяснения пускаться не стала, только сказала:
– Ничего, девчонки, будет и у меня светлая любовь!
И снова стала подрабатывать частным маникюром на дому. Только с клиентами у нее как-то негусто.
Раз в месяц Ленка обязательно «чистит перышки» – приводит в порядок волосы. Если денег уж совсем нет, лучше так перебьется, но в дешевую парикмахерскую не пойдет, хоть убей. Убивать ее, конечно, никто не собирается. Зато когда она, обтянутая джинсами, идет по улице, больше двадцати пяти ей никто дать не посмеет. А больше она и не возьмет, даром что дура набитая.
