Ее главная награда – спасенные жизни

В свои восемьдесят восемь Надежда Ивановна Степанова по-молодому подвижна, улыбчива. Она словно аккумулирует солнечную энергию, чтобы возвратить ее в мир своим обаянием.

– Боевых наград у меня нет! – с порога, будто бы извиняясь, предупреждает хозяйка. – Только юбилейные!

Что же, и так бывает: фронт за спиной был, а боевых наград нет. Хотя кто и заслужил их, как не сестры милосердия из прифронтовых госпиталей? Да и вообще – вольнонаемная сестра военного госпиталя – не солдат… А несолдатам боевые награды не полагаются.

– Армия была действующая, а мы были вольнонаемные, – щепетильно поясняет Надежда Ивановна. – Двигался на запад фронт (я была в составе Второго Белорусского) – двигался за ним и наш полевой госпиталь. Не скрою: нам иногда было трудно поспевать за армейскими частями, ведь свернуть госпиталь было так же хлопотно и непросто, как и развернуть.

Тогда, в сорок первом, семнадцатилетняя выпускница фельдшерско-акушерской школы Наденька была счастлива: жизнь начиналась многообещающе, работа в большой сельской больнице нравилась.

На шестой день войны Наденьку вызвали в военкомат и после недолгих сборов отправили в Казань, в госпиталь – военный, хотя и тыловой. Она хорошо запомнила этот день: 28 июня, военкомат вместо первого дня отпуска. Ровно год она успела отработать в больнице, как раз собиралась навестить родителей на родине…

Тыловой госпиталь. Сколько же обидных слов ей досталось за этот самый «тыловой»! Никак не могла Наденька понять, за что же некоторые раненые называют персонал тыловыми крысами… Молча глотала обиду и делала свое дело.

Зима сорок первого выдалась лютая. До сих пор сильный мороз будит в ней одно и то же: война, Казань, год сорок первый…

Раненых в госпиталь везли из-под Москвы. Большинство из них были сильно обморожены, и порой это было едва ли не страшнее, чем фронтовые раны. Сколько их было? Много. Очень много. Но даже сейчас Надежда Ивановна вспоминает некоторые лица. Другие отдалились, забылись, слились в один поток бинтов, повязок, кровавых обрубков.

В августе сорок третьего в Казани начали формировать сразу тринадцать фронтовых госпиталей. В один из них и попросилась молоденькая, но уже опытная медсестра. «Куда такая маленькая?» – с сомнением посмотрел на нее усталый полковник. Она, стараясь не расплакаться, в ответ только умоляюще широко раскрыла глаза.

У линии фронта работы было еще больше. Случалось, персонал госпиталя практически не смыкал глаз почти пятнадцать суток: только успевали, не раздеваясь, положить голову на руки прямо у стола, как новые раненые требовали помощи. И еще нужна была донорская кровь. Много крови. Сколько раз она становилась донором – этого Надежда Ивановна не считала. Зато сохранила донорскую книжку, на которой написано: «Я даю свою кровь Красной Армии. Смерть немецким оккупантам!»

И все-таки это было уже наступление! В Польше она впервые увидела наших освобожденных военнопленных. Эта встреча тоже осталась одной из самых сильных в памяти. Как же они радовались, что наконец оказались среди своих! За бывшими узниками ухаживали с удвоенным энтузиазмом, но выходить удалось не всех – настолько слабы и измученны были люди.

Когда наши части сражались за Варшаву, госпиталь развернули всего в шести километрах от линии фронта. Как это сегодня представить понагляднее? Фронт – на одном конце не самой длинной городской улицы, а госпиталь – на другом. Им тогда казалось, что снаряды падают рядом с палатами, которыми служило бывшее здание конюшни, где доктора и сестрички на скорую руку сколотили двухэтажные нары. Строили нары в два этажа, а получилось, что раненые разместились в целых три: кто покрепче – забирался на верхнюю койку, кто послабее – ложился на нижнюю, самые слабые лежали на полу на соломенных матрацах. Сколько же их тогда с этих матрацев так и не поднялось!

После Варшавы госпиталь перебазировался в Познань, там и оставался до конца войны и даже еще дольше. Наденька даже польскому языку успела немного научиться. Были в госпитале на излечении и союзники, правда, немного: американцы, англичане. Один из американцев на листке Наденькин портрет карандашом нарисовал. Долго она этот портрет берегла. А потом куда-то затеряла.

Еще полгода после Победы лечила медсестричка Наденька солдатские раны. Только в ноябре сорок пятого их госпиталь демобилизовали. Домой же она попала лишь в декабре. Зато Новый год встретила уже со своими. Устроилась на работу. А вскоре приехал и жених: он все еще продолжал служить в Германии. За ней, собственно, и приехал. Расписались молодые – и уехали служить дальше. Через полгода вернулись на родину – уже насовсем: трудиться и растить дочку.

Сейчас Надежда Ивановна докапливает тридцатый год пенсионного «стажа».

Галина СУЗДАЛЬЦЕВА.

Фото автора.