Хороших тюрем не бывает. Хотя бы потому, что самое жестокое наказание после смертной казни – лишение свободы.
Есть, конечно, разница между благоустроенными швейцарскими открытыми тюрьмами и российскими. Но в первых процент самоубийств почему-то больше, чем в “классических”. Есть разница и с американскими, где на завтрак горячий кофе, а на обед жареные куры и охлажденный апельсиновый сок… Но там арестанты годами живут, как рыбы в аквариуме: за стеклянной стеной по помосту “и день, и ночь шагают часовые”. Некуда скрыться от глаз сокамерников, надзирателей, а конфликты между заключенными гасятся с помощью пуль, какими усыпляют диких зверей…
Но речь пойдет не о сравнении пенитенциарных учреждений, ибо в любой стране таковые не являются предметом гордости. Не будем сравнивать и количество заключенных в тех или иных странах. Оно на самом деле почти не связано с уровнем преступности и зависит от многих других вещей, например, от равновесия политических сил в обществе.
Речь о том, что пусть “от сумы и тюрьмы” в нашей стране не зарекались испокон, но пребывание в тюрьме по большей части – свободный выбор человека.
По большому счету он выбирает между унизительным пребыванием в закрытом учреждении и жизнью на воле. И тут есть даже свои плюсы. На какой-то срок – никакой ответственности, только терпение и послушание. Здесь за тебя все решает тюремное начальство, а на воле твои обязанности, например отцовскую, несут другие – жена, мать, родственники.
Открытые для “закрытых”
Сегодня суббота. Вхожу в актовый зал исправительной колонии строгого режима №19. Триста мест. Триста стриженых затылков над спинами в черных куртках. Они смотрят концерт ВИА “Инок” – музыкальный коллектив не впервые выступает в учреждениях исполнения наказаний.
Всего в колонии полторы тысячи заключенных. Многие имеют детей… Поэтому к ним приехали тюремные служители одной из казанских церквей. С миссией. Благотворительный проект “Дорога к дому” стартовал в России в 2003 году по инициативе Ассоциации христианских церквей. Заключенным предлагается заполнить анкеты с указанием возраста детей и подарка, который они хотели бы вручить им. Прихожане собирают деньги, закупают игрушки, прилагают сладкий подарок, а папе остается лишь собственноручно заполнить открытку.
За время существования проекта около 15 тысяч детей российских заключенных было поздравлено с Рождеством от имени отца. Дети и матери, понятно, в большинстве своем радуются такому вниманию, пишут в ответ благодарность главе семьи, пребывающему в местах отдаленных… Связь укрепляется, а порой начинается практически заново. В этом и цель усилий христиан – поспособствовать восстановлению или укреплению семейных связей. Что, заметим, дело не только богоугодное, но и общественно полезное. Выйдет отец и муж из колонии и пойдет не в бомжи, а – домой…
В Татарстане уже третий год, как рассказывает тюремный служитель Александра Заскокина, действует этот проект. Нынче в нем участвуют девять исправительных учреждений; в ИК-19 – заключительный этап проекта в этом году. Поздравили около 300 детей заключенных, а за три года – более 600. Александра говорит о действенности усилий: матери начинают приезжать на свидания вместе с детьми, крепнет переписка.
Конечно, переоценить такое дело трудно. Хотя бы с той точки зрения, что кому-то есть дело до семейных взаимоотношений заключенных. Ведь усилия прилагаются не за вознаграждение. Прихожане отрывают средства от себя, организуют и приезд в места заключения, и покупку, отсылку подарков, иногда вручают их лично. Тратятся ради тех, кто кроме “спасибо” ничем не ответит.
Есть выражение: “низкий поклон”. Вот о нем и вспоминаешь, глядя на это…
Когда отец в тюрьме
У заключенного Артура Горбатова шестеро детей. Младшему – пятый месяц. На 7 лет Артур избавлен от отцовских обязанностей. Когда выйдет из заключения, старшей дочери будет уже 21 год. Причину, по которой получил срок, называет “ошибкой”. Внешне улыбчив и жизнерадостен. Что на душе… не слишком интересно, честно говоря. Куда важней, как его жена управится с шестерыми, за всеми ли углядит, сколько из них, не дай бог, пополнят со временем камеры исправительных учреждений? А Артур улыбается. Почему бы не улыбаться, какой с него спрос, как с отца? Он ведь “закрыт”.
Роман Кожевников по профессии экономист. С виду парень что надо: красивый, здоровый. За 26 лет жизни успел много: отсидеть три года за разбой, окончить вуз, жениться на женщине с трехлетним ребенком, которая родила ему близнецов Руслана и Султана. А папашу снова “закрыли”. Снова на три года. Снова за разбой. Пишет семье письма. Наверное, хорошие. Жаль, сыновьям его письма не нужны пока: в ноябре им исполнился только год, и, конечно, руки отца, его улыбка и ежедневное присутствие куда важнее, чем бумажки из почтовых конвертов, над которыми их мама наверняка проливает слезы.
30-летний дальнобойщик Олег Чаадаев тоже рецидивист.
– Олег, как относишься к мрачной поговорочке “где два, там и третий”?
– Не дай бог! Неохота ни при каких обстоятельствах попадать сюда. Хватит уже! Я сейчас нужен там больше – дочке Арише три года, она нуждается во мне.
Олег сидит за кражу денег. Уже около года.
– Сумма небольшая, но – рецидив, поэтому срок немаленький.
Так что третья часть короткой Аришиной жизни уже прошла без отца. А отец у нее – тоже любо поглядеть: чистый синий взгляд, ясное лицо. Она бы, наверное, таким папой уже гордилась. Увы. Вернется папа, и Арише придется знакомиться с ним заново. А ему из отцовских радостей на сегодня такая:
– Я удивлен, рад, благодарен за то, что она получит подарок как бы от меня. Спасибо большое! Приду в отряд, расскажу, что есть такие люди…
Ильгизару Валиеву 32 года. И у него второй срок. Сидит за кражу и мошенничество год, впереди еще три. Он тоже заполнил анкету на подарок для ребенка.
– Это не мой сын, я взял Ляйсан с ребенком. Мы познакомились два года назад. Начали строить отношения. Решил жениться. Я знал, что у нее есть сын, только она долго не знакомила нас. Но за два месяца до того, как меня “закрыли”, наконец пригласила к себе. И я увидел десятилетнего мальчика в инвалидной коляске. У него ДЦП, не ходит ножками. Во мне что-то перевернулось, в самое сердце кольнуло. Мы подружились. Разговаривали, рисовали. Я даже написал для него детское стихотворение. Он читал его в школе, и, когда учительница спросила, кто автор, малыш ответил: мой будущий папа. Это меня потрясло…
Я витал в облаках до первой отсидки и после тоже. Теперь раскаиваюсь, что сделал то, за что попал сюда вторично. Ляйсан так нужна поддержка!.. Пожениться мы не успели. А находясь в колонии, не хочу оформлять брак. Хотя многие женятся, чтобы привязать женщину, чтобы ходила на свидания чаще… Но так я не хочу, хотя понял, что не могу без нее и нашего сына.
Честно говоря, история тронула, и я решилась спросить Ильгизара, как в нем сочетаются доброе сердце и способность к преступлению?
– Во мне два “я”. Между ними происходит борьба. Иногда побеждает дурное, с ветром в голове. Но теперь я пересмотрел многое. Учусь в духовной семинарии. И в ПТУ – на каменщика. Осваиваю вторую профессию – стропальщика. Хочу выйти отсюда готовым к семейной жизни. Ляйсан приезжает, пишет живые, горячие письма. Бог видит наши сердца, и если человек меняется… и администрация видит. Надеюсь на сокращение срока.
Амнистия за чувства. Почему бы и нет?
Мне всегда думалось: чтобы работать в сумасшедшем доме, в тюрьме, реабилитационном центре для бомжей и прочих “домах скорби”, нужны какие-то особые внутренние мотивы. Заместитель начальника ИК-19 по кадрам и воспитательной работе майор внутренней службы Руслан Фаррахов смотрит на это проще:
– Служим!.. Я с 16 лет ношу погоны. Мне нравится быть в форме, иного не представляю. Окончил Елабужскую школу милиции, присягу давал… Сюда из МВД пришел добровольно.
Фаррахов считает: кто в колонию попал, хорошему здесь не научится, но акции, подобные благотворительному проекту христиан, безусловно, имеют большое воспитательное значение. Положительное. Способствуют тому, чтобы “воспитуемые” не отдалялись от родственников, жен и детей – поскольку эта акция проводится не впервые, уже можно делать такие выводы.
Майор еще молодой – 27 лет, но опыт у него, согласитесь, нерядовой. Может быть, он знает, почему с виду умные, сильные, обаятельные парни, из числа тех, с кем удалось поговорить, способны на разбой, грабеж, кражи, а то и на что похуже? По долгу службы занимаясь воспитанием, он смотрит на них только как на преступников или забывает хотя бы иногда про их преступные наклонности? Как сам относится к заключенным?
– В первую очередь на совершение преступлений оказывает влияние употребление алкоголя. Процентов семьдесят совершают их в состоянии опьянения. Что кражи, что причинение тяжкого вреда здоровью. Ну и как бич –
наркомания. Кто-то сам употребляет, а для кого-то это легкий способ наживы.
Если говорить об отношении, одинаковых людей нет и здесь. Кто-то впервые получил срок, кого-то подвела молодость, судьба. У нас есть преподаватель иностранного языка: коллекционировал ордена, медали, формы. Получил срок около пяти лет за кражу медалей. Во всем остальном положительный человек. Такие люди и здесь помогают в воспитательной работе. Так что к нему один подход, одно отношение, к другому… и говорить неохота… Есть осужденные за нарушение половой неприкосновенности. Один даже покусился на шестимесячного ребенка: какое может быть отношение к этому человеку? Тем не менее правила для всех одни. И для них нет других. Но таких осужденных мы на условно-досрочное освобождение либо на смягчение наказания в виде перевода в колонии-поселения не представляем.
– А заключенные как к таким относятся?
– Как правило, осужденные за такие преступления – в учреждении ниже травы, тише воды. Общения с другими почти нет. Замкнутые… А вообще, кроме производства, стараемся занимать всех: каждую неделю организуем концерты, шахматно-шашечные турниры, мини-футбол. Чтоб дурных мыслей в голове было меньше.
Абсурдно, конечно, что человек, которого “подвела” страсть коллекционера, и половой извращенец – полная нелюдь – отбывают сроки в одном месте и одинаковых условиях. Но это уже относится к несовершенству нашей пенитенциарной системы – здесь разговор особый…
Замечу только, что согласно проведенному опросу заключенные отметили как ее изменения к лучшему, в частности, поддержку связи с родственниками, помощь в восстановлении документов, а также возможность общаться со священнослужителями. Что и требовалось доказать…
А неплохо было бы рассортировать заключенных, хотя бы в виде эксперимента, по признаку: отцы – в одном учреждении. И проводить усиленную работу по налаживанию семейных связей. Тогда, думается, вопрос социализации бывших зеков, по крайней мере женатых, стоял бы менее остро. Например, назначить досрочное освобождение как поощрение за особое радение о детях. Речь, конечно, не о преднамеренных убийцах и насильниках… Выйдя на свободу раньше срока, осужденный знал бы, благодаря кому это произошло. Благодарность ведь – свойство человеческое, склоняющее на добро отвечать добром. А человек редко до конца перестает быть человеком. Даже в колонии.
