Отшумели-отзвенели новогодние праздники, все мы возвращаемся к повседневным заботам, и для значительной части россиян эти заботы в 2010 году будут связаны с очередной Всероссийской переписью населения.

Перепись – дело чрезвычайно непростое, с какой стороны ни посмотри. А ныне, в условиях кризиса и криминогенной активности, когда люди боятся открывать двери незнакомым людям даже по предъявлении документа, удостоверяющего личность, тем более. Поэтому столь важное значение придается обучению временных переписных работников.

…Было это в далекие уже семидесятые годы. Кампания по переписи населения должна была стартовать через три дня. Телефонограмма секретаря Советского райкома комсомола с пометкой “срочно” уже лежала на столе директора Института органической и физической химии имени Арбузова. Я попала в список двадцати сотрудников, откомандированных для успешного выполнения мероприятия.

– Надеюсь, – сказал начальник отдела кадров, – вы с честью справитесь с поставленной задачей. Особо отличившихся ждет премия.

Нам выдали папки с учетными бланками, распределили участки и каждого проинструктировали персонально. В течение двух недель мы должны были обойти дома, общежития, учебные заведения и организации на своей территории и сверить имеющиеся данные о прописанных жильцах с фактически проживающими. На моем участке было пять вузов: КАИ, КХТИ, сельхозинститут, здания педагогического и медицинского институтов. Граница учетной территории проходила по улицам Комлева (Муштари), Вишневского, Ершова и Карла Маркса.

Поначалу работа показалась мне скучной. Весь день стучаться в двери чужих домов и общежитий, возиться с бумагами, объяснять необходимость переписи… Вечерами я торопилась на занятия в университет и только в половине десятого переступала порог дома.

Жили мы в то время в коммунальной квартире аварийной пятиэтажки в центре Адмиралтейской слободы Казани. На кухне из крана лилась только холодная вода, отопление печное. Готовили обед хозяйки на керосинках. Роль холодильника выполнял чулан с распахнутой в стужу форточкой. Зимой единственное окно кухни покрывалось льдом. Но по сравнению с тем, в каких условиях жили многие другие казанцы, наша квартира казалась мне очень уютной. Полутемные, со скрипучими половицами, заставленные сундуками коридоры бараков еле освещались; в плохо отапливаемых комнатах полуподвальных помещений, приспособленных под общежития, выстраивались очереди на кухню и в туалет. Старые, покосившиеся деревянные дома слободы с провалившимися крышами, продуваемые ветрами дворовые туалеты и неработающие уличные колонки доживали свой век…

Несмотря на трудности, я вработалась, безошибочно могла назвать, сколько учебных зданий у каждого из вузов, попавших в мой “квадрат”, на какую улицу выходят окна их общежитий, как зовут комендантов и в какое время они обедают. К концу второй недели поняла, что укладываюсь в график переписи. Оставалось одно “белое пятно” в районе улицы Волкова, там, где справа и слева от трамвайной линии был глубокий овраг, застроенный с одной стороны “хрущевками”. С ними-то я уже справилась. На противоположной стороне теснились деревянные дома и домишки. Я никак не решалась спуститься со склона, где растаявший снег обнажил земляные ступеньки, покрытые грязью. Выручить здесь могли разве что резиновые сапоги…

Мне казалось, что и люди тут должны жить угрюмые, несчастливые. Поэтому обзор неизвестной мне части города откладывала на “потом”. Лишь в последний день собралась с духом и, надев резиновые сапоги, практически скатилась в овраг. Отряхнув пальто и варежки, осмотрелась. Наверху было шумно: чирикали воробьи и звенели трамваи, смеялись студенты, выбегая на улицу подышать после лекции, кряхтели и скрежетали машины. А здесь – удивительно тихо… Высокие сугробы сверкали белизной, как после обильного снегопада. Внимание привлек небольшой аккуратный дом, крыльцо и ставни которого были окрашены яркой краской, как на праздничной открытке. Открыла блокнот и постучала в дверь.

– Входите, – послышался голос, – не заперто.

За дверью стояла улыбающаяся хозяйка – седая хрупкая женщина в вязаном платье:

– Мы как раз с мужем самовар поставили. Давайте чай пить!

Я посмотрела на свою грязную обувь и растерялась. Прямо от порога тянулась бледно-голубая плетеная дорожка. Угадав мои мысли, Анастасия Александровна (так звали хозяйку) скороговоркой произнесла:

– А ну-ка скиньте сапоги-скороходы да наденьте наши тапочки-носки, они теплые да мягкие.

– Проходите, проходите, – послышался голос хозяина, – здравия желаю. Будем знакомы, Анатолий Андреевич.

Просторная комната напоминала музей народного творчества. Здесь все было сделано руками хозяев: подзорники, занавески, скатерть на столе, полотенца, украшенные вышивкой, вязаньем или аппликациями. В правом углу перед иконой горела лампадка. На полках вдоль стены между книг стояли поделки из дерева. Мебель, как выяснилось потом, смастерил Анатолий Андреевич. На темно-коричневом карнизе над окном его рукой была вырезана пословица: “Хлеб да соль ешь, а правду режь”.

Я посмотрела на часы с кукушкой. Стрелки показывали начало шестого. До шести необходимо сдать папку в штаб. Заполнив необходимые графы в учетных документах, я собралась уходить…

Кукушка напомнила, что премия больше не светит.

– Угощайтесь, Людмилочка, – отвлекла от мыслей Анастасия Александровна,- вот пирог попробуйте с капусткой, а этот – с яблоками. Печка наша славная пироги печет, как в сказке.

И от этих простых слов на душе стало так хорошо, как будто я вернулась в детство. А старики, ласково называя друг друга “Настенька” и “Толюшка”, наперебой рассказывали забавные истории про детей и внуков и показывали фотографии из альбома. Я слушала их и думала: “Что же такое счастье? Комфортабельная квартира? Выгодное замужество? Высокооплачиваемая работа? Нет! Вот оно счастье – лучиками играет в глазах людей, проживших вместе шестьдесят лет в любви и согласии. А дом их на дне оврага – как волшебный остров в океане мегаполиса”.

Людмила УФИМЦЕВА.