Весенний день просыпался с неохотой. Под ногами так приятно пружинили прошлогодние листья, что казалось, будто не ты отталкиваешься подошвами от земли, а наоборот, земля  отталкивает. Вдруг что-то мелькнуло под ногами. Рыжий мышонок смотрел мне прямо в глаза перепуганнными черными бусинами…

Постепенно мы оба отошли от испуга, поняв каждый свое. Я – что он меня не загрызет, а у него было слишком много весенних мышиных дел, чтобы отвлекаться по пустякам. Он деловито суетился, перетаскивал какие-то травинки, кружился вокруг одному ему известной оси.

– Пик! – позвала я, выросшая на сказках Виталия Бианки.

Мышонок замер, уставившись на меня немигающими бусинами. И мне вдруг показалось, что в них мелькнуло узнавание… Это было давно, очень давно, еще в прошлом веке.  Бабушка с мамой сетовали, что на кухне завелась мышь. Поставить мышеловку было сверх их представлений о гуманности, поэтому просто положили в ведро что-то по мышиным понятиям неотразимо вкусное. Мышонок  попался в первую же ночь. Он  сидел на дне ведра и за обе щеки уплетал коварное угощение. Это было то прекрасное время, когда еще не успело сложиться чувство инстинктивного страха перед маленькими пухлыми созданиями. Поэтому мы с братом низко склонили головы над ведром со зверушкой.

– Это же мышонок Пик! – кричали мы с восторгом.

Мышонок был согласен называться Пиком. Мы бросали в ведро корочки хлеба и семечки,и Пик  пировал, совершенно не заботясь о будущем. А будущее, если разобраться, его ожидало не самое радостное…

– Пусть он останется у нас! – умоляли мы.

Мама с бабушкой растерялись.

Пришел с работы отец.

– Не знаю, что делать, – растерянно жаловалась ему мать. – Дети к нему привыкли!..

Мы с братом стояли, готовые зареветь.

Отец вздохнул:

– Свободу мышонку Пику!

Мы облегченно вздохнули.

Отец взял ведро и ушел на улицу. Вернулся очень быстро с пустым ведром.

– Только хвостом помахал ваш Пик!

Мы погрустили, но недолго…

– Пик, – позвала я, присев на корточки.

Мышонок замер, притворившись прошлогодним листиком, только две черные бусины выдавали в рыжем листике живое существо.

– Ну, чего тебе? – спросил он наконец не слишком любезно. – Видишь, я занят!