Недавно мне довелось побывать в Набережных Челнах на приеме граждан начальником УГИБДД МВД РТ Рифкатом Миннихановым. И, совершенно случайно от местных сотрудников, узнать, что в Учебном центре ГИБДД РТ, расположенном в этом городе, работает человек, которому довелось участвовать в боевых действиях в Афганистане, точнее, в бою на высоте 3234. Том самом бою, который семнадцать лет спустя послужил сюжетом для создания режиссером Федором Бондарчуком фильма «9-я рота». Фильма, который поколение солдат, прошедших афганскую войну, называет самым правдивым кинопроизведением о ней.
Картина тяжелая, но захватывающая, заставляющая досмотреть ее до конца. В душах россиян старших поколений она разбудила сложные воспоминания, для нынешней молодежи стала откровением. И никто при этом не рискнул окрестить ее «кровавым экшном» или увлекательным «русским боевиком».
Что же это за легендарная 9-я рота, вдохновившая создателей фильма?
Вот что рассказал о ней участник боевых действий на территории ДРА, Герой Советского Союза, командир 345-го Отдельного парашютно-десантного полка, гвардии полковник Валерий Востротин:
«История 9-й роты уникальна. Она была одним из первых подразделений полка, вошедших в Афганистан. Тогда, в 1979 году, я был ее ротным. Накануне самого ввода войск командир полка поручил мне укомплектовать роту и разрешил выбрать из наших подразделений любого бойца. Я ходил по батальонам и предлагал поехать в Афганистан. В то время нам всем это казалось интересной зарубежной прогулкой, и желающих в ней поучаствовать было больше, чем нужно. Я выбирал пусть и не самых дисциплинированных, но зато самых подготовленных — лучших наводчиков, лучших механиков-водителей, лучших пулеметчиков, лучших стрелков. Уже через пару месяцев стало ясно, что 9-я рота на фоне других оказалась самой боеспособной. Это проявилось уже во время штурма дворца Амина — знаменитой операции наших спецслужб, в которой рота великолепно выполнила свою задачу. Потом были операции в Панджшере, на Алихеле.
Позднее, став командиром полка, я относился к 9-й роте по-прежнему. Давал ей самые сложные, порой почти невыполнимые задания».
Вот в этой роте и довелось служить нашему земляку, уроженцу и жителю Набережных Челнов Айрату Закирову, в далеком 1988-м — гвардии рядовому, а ныне — начальнику дежурной части Учебного центра Госавтоинспекции республики.
«Говорить об Афгане Айрат не любит, так что лучше не просите», — предупредили нас коллеги Закирова. И все же мы рискнули быть настойчивыми. Разговор получился, и сегодня, в день профессионального праздника Госавтоинспекции (нынче ей «стукнуло» 72 года), мы предлагаем вашему вниманию воспоминания бывшего воина-интернационалиста, сегодняшнего сотрудника ГИБДД.
Начали, конечно, с фильма.
— Насколько честным получился фильм о твоей роте? Похожи ли ребята с экрана на вас — защитников высоты?
— Сюжетная линия фильма абсолютно правдива. Иначе и быть не могло, ведь фактура собиралась по воспоминаниям непосредственных участников событий, — говорит Айрат. — Идея создания фильма принадлежала моему сослуживцу Искандеру Галиеву, он с ней к Бондарчуку и пробился. Потом Искандер консультировал фильм вместе с еще одним нашим сослуживцем Андреем Кузьминым. И события реальные, и герои похожи, даже внешнее сходство есть.
Рассказать всю правду об «Афгане» невозможно. Ее и тогда не афишировали и сегодня не любят вспоминать. Помню, в 1988-м с боевого задания вернулись с серьезными потерями — десять человек погибло, много раненых. А вечером «Новости» из Союза по телеку смотрим, диктор сообщает, что в течение сегодняшнего дня в Афганистане погибли два солдата Советской Армии, ранены еще сколько-то человек. Вот с тех пор к подобным новостям я отношусь критически, репортажи и отчеты о боевых действиях читаю между строк.
А вообще «9-я рота» — это художественный фильм, рассчитывать на полную достоверность было бы глупо. Даже звук выстрелов — и тот иной. А мелочи…
Например, в фильме все боевые действия происходят в жару, а на самом деле — это же зима была, в горах — собачий холод, снег. Наверное, летняя жара показалась создателям фильма более со-ответствующей представлениям россиян об Афганистане.
Ну, а самое существенное, на мой взгляд, отличие состоит в том, что в киношном бою из всей нашей роты уцелел один. На самом деле погибли шестеро наших, двенадцать были тяжело ранены, остальные, слава Богу, уцелели. Наверное, задача фильма вовсе не в том, чтобы скрупулезно точно передать все нюансы боя, а в том, чтобы атмосферу показать, отношение людей друг к другу.
— А как насчет реальности персонажей фильма? Художник «Джоконда» в роте действительно был?
— Был. Руслан Безбородов. Действительно здорово рисовал, «дембелям» даже наколки делал. Красиво получалось. Меня сцена одна поразила в фильме, даже не сцена, а выбор места съемки. Помните момент, когда перед самым началом боя Джоконда сидит на выступе под камнем и рисует горы? У меня сохранилась фотка, на которой тот же самый вид…
— Реальный Джоконда остался жив?
— Жив и здравствует, работает в Москве. Наши, кстати, многие в Москву перебрались. Один зацепился и других к себе подтянул.
— Правда, что в 9-ю роту собирали нарушителей со всего полка, потому и получилась она такой отчаянной?
— Доля правды есть. Нашему ротному действительно дали указание: собрать со всего полка «залетчиков» — нарушителей дисциплины. Некоторых прямо с гауптвахты привозили… Но, конечно, не только их. Лучших гвардейцев
345-го полка тоже к нам брали. И когда мы только прилетели в Афганистан, нас тоже не сразу взяли — здешние отцы-командиры придирчиво выбирали для себя бойцов. В общем, для одних этот выбор стал наказанием, а для других — поощрением.
— А ты в 9-ю роту сразу попал?
— Сразу. Мы только прибыли, а нас уже «покупатели» встречали. В основном на физические данные ориентировались. Ну там, рост, вес. Со мной казус вышел — я ведь невысокий, да и веса небольшого. Меня когда «старики» увидели, так смеялись до упаду: куда такого в десант, он же с пятидесятикилограммовой выкладкой с места не сдвинется, в нем самом от силы шестьдесят кило. Тогда же ко мне прилипло погоняло «Закирка». Однако я жилистый татарин, упрямый, справился. Бывало, и поздоровее меня падали, приходилось на остальных разбрасывать его вещмешок. А таскали на себе по горам действительно тяжеленный груз, боеприпасов старались побольше брать, сколько унесешь. Если в группе миномет был, то каждый еще по две мины тащил, если «Утес» (крупнокалиберный пулемет. — Авт.), так лента из десяти патронов на каждом висит.
— Говорили, что в Афганистан охотно набирали ребят из Татарстана, потому что, вроде бы, «духи» с единоверцами более охотно вступают в переговоры и гуманно относятся к пленным…
— Ерунда это все. Кто там спрашивал, какую религию ты исповедуешь. И потом, о какой вере могла идти речь, если мы все были комсомольцами? Помните в фильме момент, когда на наших движется масса людей в черных одеждах и белых чалмах с криками «Москва, сдавайся!» и «Комсомол — хана!»? На самом деле так и было. Потом уже, когда мы на базу вернулись, узнали — среди штурмовавших высоту были люди из отряда «Чохат лор» — «Черные аисты», смертники, которые совершили преступление перед Аллахом и могли искупить его только кровью неверных. Мы для них все были неверные, что православные, что мусульмане. Поэтому как татарин я годился разве что в качестве переводчика.
— Афганский язык похож на татарский?
— У афганского больше сходства с казахским, но смысл более-менее и я мог понять.
— Правда, что всю службу с тобой прошла бумажка, на которой бабушка твоя молитву на арабском написала?
— Было такое. Она у меня верующая и никогда этого не скрывала. И записку мне эту прямо перед призывом отдала. Взял, чтобы ее не обидеть. Понятно, не показывал никому, а выбросить рука не поднялась. Истерлась за два года, слов было уже не разобрать. Потерял я ее уже дома, когда вернулся.
— Жуткий эпизод в фильме, когда с аэродрома взлетает самолет с уже отслужившими ребятами — «дембелями» и его сбивают… Это тоже реальный случай?
— Тоже. И на моих глазах сбивали. Мы же аэродром охраняли в Баграме. Помню, мы из Шинданда прилетели, аэродром сильно бомбили, а ребят из Армении как раз демобилизовали — там в 1988-м сильнейшее землетрясение было, так их всех быстро отозвали. А тот конкретный случай я не видел, это Искандер рассказывал. Дело в том, что мы из учебок в разные дни прилетели, он — с Ферганской, а я — с Литовской.
Кстати, позже в одном из сбитых самолетов пропало мое письмо домой — это уж перед выводом войск я домой писал, чтобы родные на границе меня встретили — и представление на медаль «За отвагу». Да Бог с ней, с медалью, хватает их у меня. А вот что не встретили меня, огорчился.
— В фильме момент есть, когда Джоконду — ну, художника, — «деды» отправили в кишлак ночью за спичками. Выходит, дедовщина и в Афгане была?
— Как уж не было! Без дедовщины армии не бывает, жить только по уставу не получается. Молодых надо и учить, и гонять немножко. В меру, конечно, без садизма. Например, окопы рыли всегда «молодые», а «деды» в основном наблюдали за территорией. Так оно и целесообразнее: опытные бойцы быстрее «духов» обнаружат и прикроют надежнее, чем «зеленые». Мне однажды от «дедов» так досталось… Вспомню — и сейчас зубы ноют. Я на посту заснул. Вымотался за день, видимо, вот и задремал. А дембеля застукали… Ну и проучили, чтоб на всю жизнь запомнил.
— А вот пьянка там, в фильме, грандиозная такая показана, хотя любую книгу об Афгане почитай — «чокнулись сливовым соком за Новый год» или «чтобы спиртное — ни-ни». Так пили или нет?
— Пили, конечно, как уж не пили!
— А где же в горах спиртное добывали?
— Рецепт простой — вода, дрожжи и конфетки. У нас сухпайки были горно-летние, в них всегда конфетки шли — «дюшес» долгоиграющий, а дрожжи в столовской пекарне брали. Прямо в горах бражку и делали. Фляжку полиэтиленовую полуторалитровую «заряжаешь» и — на солнце. Часа через три-четыре фляжка раздувается как футбольный мячик — напиток готов. А вот наркотой колоться не пробовал никто. Хотя возможностей было хоть отбавляй, сколько мы караванов с героином задержали, не сосчитать. Мешки с «дурью» без всякой задней мысли прямо на месте жгли.
— Как начался тот бой, помнишь?
— Конечно. Рано было, темно еще. Я спал. С утра начали обстреливать, минометами накрыли. Стрельба, конечно, уже была привычной, но беспорядочную долбежку от настоящего обстрела сразу отличишь, даже спросонок. У нас в течение часа сразу двоих положили. Потом мы рассредоточились по местам, отстреливаться начали. Грамотно так, без лишней суеты. Видишь, кто-то отстрелялся — занимаешь его место, чтобы он за патронами сходил.
— Правда, что «духов» было раз в десять больше?
— Не считал, честно говоря, некогда было. Наверное, человек триста, может, и больше.
— Вам больше суток держаться пришлось — как потом объясняли, почему помощь так долго не подходила?
— Команды не было, наверное. Скорее всего — неразбериха, растерялись все. «Вертушки» только на следующее утро прилетели. Спасли нас артиллеристы. Если бы не они, мы бы на высоте не удержались. Двенадцать атак — это не шутка.
— А связь была?
— Вот про связь не знаю — ротный КП от меня совсем далеко был.
— Страшно было от мысли, что всех здесь «духи» положат?
— Страх был, конечно, только дуракам страшно не бывает. Но мы же верили, что не бросят нас, выручат. Потом, на старших смотрели, они держались, ну и мы старались. К утру уже какая-то безысходность навалилась. От усталости, что ли. И все равно — верили, что уцелеем, ничего с нами не случится. Молодые же…
— Но ведь зацепляло же кого-то рядом…
— На то и война. Кстати, меня тоже оглушило неплохо. Контузию первую получил. А вниз, на базу, спустился через три недели — мы ж так и остались на этой высоте, только с подкреплением. Людей не хватало, поэтому забирали тяжело раненных. Я остался — как-то стыдно было со своим звоном в ушах да головокружением проситься в медсанчасть, когда ребята с ранениями и посерьезнее не уходили.
— Впоследствии не беспокоила контузия?
— После «дембеля» лет шесть в ушах звенело. Потом прошло.
— Награды за этот бой получили?
— Да. Несколько человек к звезде Героя представили — погибших, и командира нашего, Востротина. Ну и дальше, в зависимости от ранга и звания. Мне медаль дали — «За боевые заслуги».
— Для многих, прошедших ту войну, Афган стал и тяжким испытанием, и трагедией всей жизни. Что он значил для тебя?
— Много чего. Я не жалею, что мне довелось воевать в Афганистане. Может, потому, что жив и невредим остался. Может, потому, что впоследствии все хорошо сложилось — и девушка любимая дождалась, замуж за меня вышла. Короче, период реабилитации прошел без проблем.
Но были и другие варианты: бузили напропалую, спивались парни, просто умом трогались от безнадеги. Специально же нами никто не занимался. Санаториев, клиник, центров реабилитации не предлагали. Какое-то время, конечно, и мне снилась война. Кричал во сне, спросонья на улицу выскакивал. А уж если рюмка попала… Справились всей семьей, спасибо им.
А вообще Афган стал для меня хорошей школой. Научил выживать в любых условиях. Там я и готовить научился — мы ж сами кашеварили по очереди. Какая, например, повариха вам сделает пельмени в горах, да еще на костре? А мы делали. Из тушенки, правда, начинка была, но все равно — пельмени.
И еще — Афган научил ценить по-настоящему дружбу и верность. Наверное, уж слишком плакатно звучит, но это правда, честное слово. Почувствовать, что это за качества, легко, когда под огнем выносишь на себе раненого товарища, когда тебя самого ребята вытаскивают из-под носа «духов».
— Я знаю, что служить в Афганистане редко кто рвался…
— Неправда. Из одноклассников попал только я один, а готовились все! Мы выросли на военных фильмах, да и военно-патриотическое воспитание тогда было на высоте. Помню, ребята старше меня приходили с Афгана, рассказывали о боях, песни пели. Мы тоже хотели туда. Я в Афган по собственному желанию попал, никто не заставлял.
— Тебе еще и в Чечне побывать довелось?
— В Чечне два раза был. Первый раз — в мае 1995 года, месяц мы там были, прикрывали наших рабочих, второй раз — в сентябре 2001-го, когда Гудермес захватили. Может, и еще бы поехал, но жена сказала: все, хватит, навоевался, больше не отпущу. Разве что в Москву, на встречу с однополчанами — 15 февраля, в день вывода наших войск из Афганистана. Жаль, не каждый год получается съездить. Служба, ничего не поделаешь.
— Раз уж разговор о службе зашел… Неужели погоны не надоели в самом деле, почему в милицию пошел?
— Делать что-то лучше, чем служить, как оказалось, я не умею. Приятель — тоже афганец бывший, позвал в ГАИ. Я попробовал — понравилось. А сейчас и до окончательного «дембеля» недолго осталось. Уже сегодня все свободное время стараюсь на даче проводить — вот где реабилитация настоящая, никакой санаторий не сравнится. Строю дом потихоньку, в земле копаюсь — рай просто.
— Вот говоришь: война — школа жизни. А сына своего отпустил бы?
— Трудно сказать, у меня — дочь. Но сейчас, когда слышу — «герои Афгана», как-то неудобно себя чувствую. Пацаны же мы были несмышленые, а не герои. Просто получилось так, что воевать пришлось. До сих пор понять не можем — как мы, романтики сопливые, сумели тогда сделать все, что должны были сделать. Но смогли.
