Великая Отечественная война, годовщину начала которой все мы отметим 22 июня, опалила судьбы практически всех советских людей. Даже меня, только родившегося в тот трагический год.
Из рассказов родных знаю, что, когда подошло время меня крестить, долго не могли найти крестного, так как всех мужчин нашего села к тому времени забрали на фронт. Кое-как уговорили соседнего паренька Драгунова, хотя шестнадцатилетний Шурик не хотел “связываться с религией”, все-таки комсомольцем был. Через пару лет моего крестного тоже призвали в армию. А потом в его дом пришла “похоронка”, гласившая: “Драгунов Александр Николаевич погиб в боях за Родину… Похоронен в деревне Вейли Вилкавитского района Латвийской ССР”.
Как потом выяснилось, мой крестник сгорел в танке. Я духовно осиротел.
Танк нашего земляка, оставленный в том местечке, после войны превратился в памятник, у которого жители Вейли собирались в мае чтить память советских воинов-освободителей. Так прошли шестидесятые, семидесятые, восьмидесятые годы. А потом Латвия стала заграницей. В жизнь вступило новое поколение – с новыми взглядами на общество, со своей оценкой истории.
Незадолго до того мне как корреспонденту ТАСС довелось побывать в Польше. Путешествуя по стране с польскими коллегами, оказался в рабочем поселке Избица. На его окраине, рядом с шоссе, на пьедестале тоже установлен советский танк. На его броне – мемориальная доска, свидетельствующая, что экипаж гвардейской машины старшего сержанта Поликарпова Т.В. первым ворвался в данный населенный пункт и выбил из него гитлеровцев.
Пока разглядывал боевую машину, к памятнику подошла шумная стайка младших школьников. Дети стали полукругом, а их учительница начала рассказывать. Я попросил коллег из Польского агентства печати перевести ее слова.
“Была война, – лицо пани стало трагичным. – Советские войска пытались захватить наш поселок. Поляки оборонялись изо всех сил. Много погибло наших солдат. Но они дали отпор. Подбили этот танк…”
И дальше в том же духе. Оказывается, экипаж Поликарпова не освобождал местное население от фашистов, а пытался закабалить поляков… И ни единого слова о гитлеровцах, их концлагерях только на территории Польши – в Майданеке, Будзыни, Плашуве, Травинках, Люблине…
Учительница закончила рассказ. Дети, видно было по глазам, ей поверили. На мемориальную доску, написанную по-русски, никто не обратил внимания.
А меня словно кипятком окатили.
– Как она смеет плести такие небылицы? – возмутился я. – Не мы, а немцы пришли в Польшу с войной. В боях за освобождение Польши погибли шестьсот тысяч советских солдат и офицеров!
И тут же получил удар еще более ошеломляющий. Теперь уже от польских коллег.
– А кто вас об этом просил? – ответили они мне.
Признаюсь, я не нашел, что им ответить. Теперь, спустя много лет, понимаю: нечто подобное в 90-е годы, да и сейчас, мог бы услышать и в Венгрии, и в Чехии, и в Болгарии. Бывшие наши союзники, ныне обретающие новых друзей и свое место под солнцем в Европе и в НАТО, живут теперь по-иному. И символы сражений Второй мировой войны, побед советского оружия воспринимаются ими не так, как прежде. Ладно еще могилы советских воинов не трогают, да и то не везде. А на обелисках то слова нехорошие напишут, то обольют их краской. Достается и советской военной технике, воздвигнутой некогда на пьедесталы.
Вот я и думаю: может, настало время как-то решить вопрос с этими танками и пушками, так раздражающими нынешнее поколение в странах Восточной Европы? Может быть, следует взять да и вывезти их оттуда?
Понимаю, такие вопросы решаются в двустороннем порядке, нужно учитывать позицию местных властей, ведь где-то могут и не согласиться на возврат этих памятников России.
А если уж оставлять все как есть, стране надо позаботиться о том, чтобы символы наших побед над гитлеровцами в этих странах не выглядели брошенными сиротами. Повсеместно работают наши дипломатические миссии, представительства различных фондов. Да и людей, искренне симпатизирующих новой России, адекватно воспринимающих факты истории, в каждой из этих стран немало. Общими усилиями можно и нужно возрождать общественный интерес к памятникам Второй мировой, добиваться уважительного отношения к ним.
В том числе и проведением дней памятников, когда местное население от авторитетных людей могло бы услышать историю возведения того или иного символа, конкретных исторических событий, которые этому предшествовали. Тогда, глядишь, и начнет меняться отношение к ним, а у молодого поколения прибавится знаний о прошлом – истинных, а не замутненных конъюнктурной пропагандой.
Николай СОРОКИН, журналист