Кажется, в наше сознание начинают возвращаться попранные в сумятице окаянных 90-х годов простые, но неизбывно святые понятия, такие как милосердие, честь, патриотизм. Свидетельством тому, в частности, – возросшее внимание властей к ветеранам войны, возврат на экраны правдивых кинолент советского времени о Великой Отечественной войне.

Привитию подрастающим поколениям любви к Родине содействуют и люди, объединенные в общественной организации "Герои Татарстана". Без ложного пафоса, искренне и честно рассказывают они школьникам о том, за что конкретно страна удостоила их высоких званий. Возглавляет эту организацию Ильдус Шайхуль-исламович Мостюков. Звания Героя Социалистического Труда он удостоен в 1980 году за создание единой государственной общевойсковой системы радиолокационного вооружения, не уступающей современным аналогичным системам США и НАТО. Возглавляя около тридцати лет головной институт и являясь генеральным конструктором, он внес достойный вклад в укрепление обороноспособности нашей страны.

 – Ильдус Шайхульисламович, поскольку вы руководили закрытым оборонным институтом, то и указ о присвоении вам высокого звания не публиковался, видимо, в печати?

 – Да, я разделил участь людей, к категории которых относятся разведчики, военные конструкторы. Содержание их работы и заслуги становятся известны обществу по прошествии какого-то количества лет. Указ был закрытым, и о том, что мне дали звание Героя, в первые годы знали в основном лишь сослуживцы и мои домашние.

– Единая система радиолокационного вооружения, или, иными словами, система государственного опознавания, как давно стала складываться?

– В годы Второй мировой войны. Первыми придумали аппаратуру опознавания по принципу "свой – чужой" американцы и англичане. Их авиация и флот несли чувствительные потери от огня своих же частей, принимавших свои самолеты и корабли за вражеские. Вот и возникла идея оснастить их системой опознавания, которая бы запрашивала, а также откликалась на запрос, свой ты или чужой. Смысл опознавания заключается в том, чтобы противник не мог расшифровать запросный сигнал и ответить "под своего". Отсюда вытекают два важных свойства аппаратуры опознавания: ее массовость и особая секретность. Первые системы были несовершенны: число кодов было ограниченно, они "зашивались" в аппаратуру, которая устанавливалась на движущиеся объекты. Потому противник в случае попадания к нему в руки такой аппаратуры мог, расшифровав код, воспользоваться им, выдавая свои объекты за объекты противоборствующей стороны. Так оно нередко и происходило. Известно, что американцы понесли ощутимый урон во Вьетнаме из-за несовершенства своей системы опознавания.

Значение системы опознавания заметно возросло и приобрело характер состязательности с обострением противостояния в период "холодной войны". Наша аппаратура стала периодически попадать в руки противника – из-за аварий ли, предательства, головотяпства, утечки ли информации с оборонных заводов благодаря усилиям вражеской разведки… Словом, чуть ли не через каждые три-четыре года приходилось в авральном порядке разрабатывать и менять коды, переоснащать ими Вооруженные Силы, а это наряду с моральным уроном – огромные финансовые затраты, поскольку менять аппаратуру надо было на всех кораблях, подлодках, самолетах, радиолокационных станциях, зенитно-ракетных комплексах… Иначе армия становилась слепой.

Помню, собрали нас, человек пятьдесят, занимавшихся в стране системой опознавания, в конференц-зале ЦК партии на Старой площади. Было это, кажется, в шестидесятом году. Вышел на трибуну завотделом обороны ЦК Сербин и сказал всего две фразы: "До каких пор вы будете ставить страну на колени? Создайте же наконец систему, которая при попадании к противнику не будет дикредитирована!" И покинул зал. Мы остались, смотрим виновато друг на друга и растерянно молчим…

– Я тогда работал начальником ОКБ при казанском заводе "Радиоприбор", куда был направлен по окончании радиофакультета КАИ, и занимался этой тематикой частично под началом московского института. Результатом этой встречи стало объявление закрытого конкурса на создание новой системы. И наше казанское ОКБ вышло его победителем. Когда военные приняли нашу разработку за основу новой системы, наше ОКБ специальным постановлением ЦК КПСС и Совмина СССР было преобразовано в головной в стране институт по данной тематике, а я назначен генеральным конструктором.

– В чем была принципиальная новизна предложенной казанцами системы опознавания?

– Система базируется на информационных технологиях и математических методах. Идея наша заключалась в том, чтобы с помощью специальных технических операций раз в сутки на всех объектах, оснащенных аппаратурой опознавания, многократно в каждую секунду по случайному закону менять коды в цикле "запрос-ответ", не повторяя использованные. В созданной нами аппаратуре коды и есть, и как бы их нет. Они существуют виртуально. Противник может перехватить аппаратуру, а код расшифровать не в состоянии, в отличие от прежних поколений аппаратуры. И у наших противников сегодня, в принципе, такая же система, их коды нам недоступны. Владеют же кодами и задают, "заряжают" ими аппаратуру только те, кому положено, – генштаб, скажем.

– Значит, нет смысла охотиться за аппаратурой опознавания противника?

– Абсолютно! После развала СССР много нашей аппаратуры осталось в странах бывшего Варшавского пакта. И ничего страшного, поскольку никакой пользы для себя противник извлечь из этого не смог. Или вот такой относительно недавний пример. Помните, год или два назад, наш военный самолет упал в Литве, летчиком на нем был Троянов? СМИ стали муссировать вопрос об угрозе утери нами военной тайны. Тогда выступил с заявлением для СМИ министр обороны Иванов и заверил, что никакой угрозы нет, поскольку аппаратура опознавания имеет, как он сказал, тройную степень защиты. И это действительно так. Нынешняя система опознавания находится на вооружении вот уже тридцать лет и прослужит, надеюсь, еще долго.

– Да, я и еще один рабочий нашего казанского института. Всего же за разработку системы, а в ней участвовали коллективы десятков оборонных заводов, НИИ и ОКБ, были награждены орденами и медалями, удостоены Ленинской и Государственной премий около 1600 человек. В закрытом указе значилось: "за решение особо важной государственной задачи".

– Сегодня ваш институт по-прежнему существует и продолжает заниматься заданной тематикой?

– Институт наш выжил, хотя потерял в процессе развала плановой экономики многие кадры, помнится, по полгода задерживали зарплату. Но сейчас он возрождается, приходят молодые, энергичные инженеры-конструкторы. Директором сегодня у нас Иванцов Валерий Алексеевич, команда у него грамотная, толковая, адаптированная к рыночным условиям. Мы по-прежнему головной институт. Он развивается, втрое за последнее время увеличил объем работ, возобновил разорванные ранее связи с заказчиками, успешно выполняется ряд разработок по дальнейшему совершенствованию системы опознавания и ее средств. И в социальной сфере заметны подвижки.

Выполняются поставки инозаказчикам средств опознавания западных стандартов, проводятся работы по выходу на развивающиеся страны с предложением о разработке для них национальных систем опознавания.

Продаем аппаратуру опознавания другим странам вместе с вооружением. Скажем, идет по поставке за рубеж зенитный комплекс С-300. Без аппаратуры опознавания он не работает или же стреляет без разбора. Поэтому в состав каждого комплекса входит аппаратура соответствующего опознавания: если поставка идет в страну с действием американской системы опознавания – американская аппаратура, нашей – наша.

– Знаем, мы все знаем (с усмешкой). Так же как и они нашу. Но, повторю, коды мы не в состоянии знать друг у друга. Вам, конечно, известно имя академика-математика, уроженца Казани Котельникова, дважды Героя Соци-алистического Труда, он работал в области связи. Так вот, он в годы войны засекретил радиосигналы связи так, что немцы никак не могли подобрать ключи к телефонным разговорам наших военных. По сравнению с изобретением Котельникова наша система во много раз сложнее, хотя основана также на криптографических методах кодирования.

– Хватало. У меня в общей сложности шесть выговоров по работе – от коллегий, лично министра отрасли, комиссии ВПК… Основания? Не укладывались в заданные сверху жесткие сроки, дольше, чем хотелось начальству, бились над той или иной проблемой. Но начальство было право, ведь армия, страна каждый раз, когда противник захватывал нашу аппаратуру, вынуждена была нести колоссальный ущерб. А тут еще американцы не упускали случая подложить нам свинью. Пример? Вначале в соответствии с заданными нам военными тактико-техническими требованиями мы создали аппаратуру с новой системой кодирования. На прежних радиочастотах – для преемственности работы с аппаратурой старой системы на переходный период перевооружения. На этапе изготовления опытных образцов обнаружилось, что американцы выделили эти радиочастоты западноевропейскому телевидению. Существует международный регламент связи, который ратифицировал и СССР. В нем фактически верховодили американцы. Мы провели проверку аппаратуры с новой системой кодирования радиосигналов в ГДР, в районе действия одного из западноевропейских телецентров. Результат – разработка новой системы в диапазоне радиочастот старой системы бессмысленна, так как частота забивается. Пришлось переходить на другие частоты, а для преемственности ввести в состав новой аппаратуры все элементы старой системы, что серьезно усложнило аппаратуру и ее размещение на самолетах.

– Возвращаясь к выговорам: как воспринимали вы их, с горькой обидой, наверное? Работаешь на совесть, не щадя себя, а тут суровое наказание…

– Суровое, безусловно. Как воспринимал? Как стимул ускорения в решении стоявших задач. Приезжал с очередным выговором и собирал коллектив института: так, мол, и так, вот наградили выговором, позвольте, дорогие мои, разделить эту награду поровну на всех в надежде, что это поможет нам еще больше мобилизоваться. Для долгих обид не было времени, все мы понимали, что, как бы жестки ни были отводимые нам сроки, надо укладываться в них, ведь речь идет об обороноспособности страны.

Ну а что касается переживаний… Вспоминается такой факт. В 1966 году шел ХХIII съезд КПСС. И как раз в один из этих дней наш самолет полетел из Горького в ГДР, в Группу советских войск. Плановый полет. Внезапно где-то уже над Берлином отказали двигатели. Что делать? У экипажа было два варианта: или, бросив самолет, прыгать с парашютом, или дотянуть из последних сил до озера на окраине Берлина и рухнуть вместе с самолетом. Прыгнуть с парашютом – самолет неизбежно падал на жилые кварталы… Летчики, их было двое, выбрали второй вариант.

Самолет упал в озеро, но беда в том, что находилось оно в английской зоне оккупации. Наши военные приготовились силами танковой бригады совершить туда разведку боем, чтобы вытащить самолет к себе. Однако руководство страны, опасаясь мирового скандала, тем более в дни съезда, не дало им на это санкцию. В результате самолет стал добычей англичан, которые, сняв с него аппаратуру опознавания, отправили ее в Англию для расшифровки кода.

И вот в Кремле собралась комиссия ВПК по расследованию этого случая, в состав которой был и я включен. Вел заседание, на которое собрались все главкомы, конструкторы, Смирнов, первый зампред Совмина СССР, курировавший военно-промышленный комплекс. Был сделан краткий доклад, в ходе которого прозвучало, что в результате авиакатастрофы стране нанесен огромный урон, прежде всего в части государственного опознавания. Так вот к чему это я? Прямо на заседании стало плохо с сердцем у генерального конструктора двигателей Туманского, и его вынесли на руках – таков был накал разговора. Нашему министру на этом заседании объявили выговор, достался выговор и мне в числе других.

– Ну, если учесть, что выговор был объявлен от имени первого зампреда Совмина, то, пожалуй, вы правы.

– Словом, радости перемежались с горестями, белые полосы с черными?

– А у кого в жизни одни удачи без огорчений? Главное – не скисать, извлекать необходимые для себя уроки на будущее. Ведь какие проблемы нам пришлось решать? Как я уже сказал, частоты поменяли. Элементной базы у нас не было. Испытания занимали много времени. Почему? Да потому, что военные дали нам заказ на новую систему госопознавания без необходимой предварительной научно-исследовательской наработки. Они сформулировали свои требования: сделайте нам так и так – и все. Мало того, по ходу нашей работы то и дело давали нам "вводные": тут надо так, здесь надо этак… Все это тормозило, затягивало испытания, одно приходилось откладывать ради срочного другого.

– Могу рассказать об одном случае – как мы поймали американский самолет и заглянули в их систему опознавания. Дело было так. С территории Турции, из Трабзона, взлетел самолет курсом на Эрзерум. На борту два американских генерала в сопровождении турецкого полковника, совершавших инспекционную поездку по своим базам. Курс пролегал вдоль турецко-советской границы, была сильная облачность, и самолет летел низко, ориентируясь по железнодорожной линии. Пролетели расчетное время, смотрят – внизу аэродром, рядом культовый храм, речка: все так, как указано у них на карте. Совершают посадку, выходят и видят… красные звезды на ангарах. Оказывается, летчик в тумане не заметил пункт, где ему надо было развернуться, и, пересекши границу СССР, залетел на наш пограничный аэродром в Ленинакане. Незваные гости запрыгнули было назад в кабину и – по газам, чтоб снова взлететь, но не тут-то было – начальник заставы с оружием наизготовку перегородил на "газике" взлетную полосу. Пришлось "гостям" подчиниться ему и проследовать в арестантскую.

Я в это самое время был в Москве на приеме у замминистра отрасли Плешакова с докладом о ходе нашей работы. Тут зазвонил телефон на его столе – Кутахов, главком ВВС, сообщает: мол, пожаловали к нам незваные гости, хорошо бы "пощупать" систему их опознавания. "А вот как раз у меня генеральный конструктор сидит, ему и поручим это задание", – отвечает ему Плешаков. Дело было в пятницу, время – 16 часов пополудни. Я успел только позвонить в Казань, чтобы готовили стенд и подняли все каталоги по американской аппаратуре, взял двух слесарей из московского института – и на аэродром Чкаловский. Там к нам присоединились четыре полковника, и в 18.00 мы уже взлетели на военном самолете. Прилетаем в Ереван, там встречают нас кагэбэшники, сажают в два вертолета – и в Ленинакан. Я сразу к генералу КГБ, который уже распоряжался там, говорю, мне надо снять аппаратуру с американского самолета, чтобы везти в Казань. Он на дыбы: "Вы что, международного конфликта хотите? В понедельник утром прибывает военный атташе посольства США для разрешения ситуации!" Тогда я звоню Плешакову по ВЧ: так и так, не дают мне снять аппаратуру. Тот попросил подождать немного, и где-то в течение часа вопрос был утрясен. И вот в полночь мы поднялись на борт американского самолета с целью демонтировать аппаратуру. Что видим? К аппаратуре ведет множество кабелей, как оказалось, пятнадцать, в каждом из которых 30-40 проводов. Чтобы разобраться и выкрутить их, понадобится не меньше дня! А у нас счет на часы. Тогда мы с майором, которого дали мне в помощь, стали методично прозванивать тестером кабели. Я прозваниваю, он аккуратно все записывает. Прозвоню кабель – и бегом к ВЧ, звоню в Казань, поручаю срочно изготовить аналогичные подсоединения. И так – все пятнадцать кабелей. К утру закончили прозвон, сняли аппаратуру и отправились на самолете в Казань. Установили на стенд аппаратуру, подсоединили кабели… А включать боязно: вдруг где-то я допустил ошибку при прозвоне, сгорит тогда все синим пламенем… Еще и еще раз сверились по записям и включили. Сначала небольшое напряжение, потом больше, больше. Получилось! Все необходимые параметры сняли, запротоколировали и в то же утро – а было уже воскресенье – я вылетел назад в Ереван. Оттуда на вертолетах в Ленинакан, и где-то уже после обеда аппаратура красовалась на своем законном месте…

– Это что же, выходит, больше двух суток вы были на ногах, не смыкая глаз? В диком напряжении нервов?

– Выходит, так. Если не считать полетных часов, когда можно было ненадолго смежить веки.

– Нет. Во всяком случае, никаких демаршей с их стороны не последовало. К тому же, надо полагать, генералам-американцам по душе пришлось гостеприимство наших военных с отличным армянским коньяком.

– Нет, впереди предстояла еще одна, третья, ночь, которую мы, вернувшись в тот же день в Казань, потратили на составление подробного отчета для доклада утром в понедельник министру. А до отлета все же удалось чуток расслабиться. Кагэбэшный генерал обнял меня в знак благодарности за выполненную операцию и говорит: "Проси что хочешь, все сделаю для тебя". "Если не трудно, – говорю, – покажите мне, где у вас находится армянское радио". Дал мне генерал сопровождающего, и мы пообедали в ресторане. С армянским коньяком.

– Мы получили информацию о том, что мы по уровню наших разработок не отстаем от них. Нам это было очень важно узнать.

– Ильдус Шайхульисламович, не могу не выразить вам своего восхищения. Это же какие нервы, здоровье нужно иметь, чтобы работать вот так – на грани риска, на пределе. Если даже учесть, что вам тогда было всего за сорок, не каждому по плечу такие психологические нагрузки. Что же вас стимулировало? Какую компенсацию вы за это получали? Большие деньги?

– У меня была зарплата 450 рублей. К тому времени я защитил кандидатскую диссертацию.

– Деньги для того времени неплохие, но все равно, по-моему, не выше вузовского профессора или обкомовского секретаря… Выходит, деньги не главное все же?

– Нет, ментальность у нашего поколения была другой. В голове, в душе у нас было: главное – интересы государства, его безопасность.

Постскриптум. Ильдус Шайхульисламович Мостюков и поныне работает в родном институте, советником генерального директора. Действительный член Российской академии военно-исторических наук, член-корреспондент Российской академии военных наук, почетный член АН РТ, почетный профессор КГТУ имени Туполева, почетный гражданин города Казани, председатель общественной организации "Герои Татарстана".

Сегодня ему исполняется 80 лет. Редакция "РТ" от души присоединяется к поздравлениям и пожеланиям доброго здравия юбиляру.