Сто лет исполнилось бы в эти дни Дмитрию Сергеевичу Лихачеву. Ученого-литературоведа, историка культуры, публициста и общественного деятеля уже при жизни называли последним русским интеллигентом и совестью нашей культуры. И в этом не было преувеличения.

В судьбе Лихачева уместилась вся история России прошлого века. Родился будущий академик в годы Первой русской революции. Первая мировая война разгорелась, когда ему было семь лет. Октябрьская революция случилась, когда Лихачеву шел одиннадцатый. Он пережил эвакуацию из блокадного Ленинграда, распад Советского Союза, “шоковую терапию”. Был одним из собирателей и хранителей Пушкинского дома – уникального в своем роде научного собрания.

Свой первый научный доклад – о преимуществе старой, дореволюционной орфографии и о “сатанинской” сущности новой – Лихачев написал в 1928 году для заседания студенческого кружка с удивительным названием “Космическая академия наук”, этакого аналога многочисленных собраний-посиделок тогдашней интеллигенции. За участие в этом кружке был арестован, а полушутливый доклад стал одной из “улик” в его деле политзаключенного.

Первую научную статью под названием “Картежные игры уголовников” он написал в 1930 году, уже находясь в Соловецком лагере особого назначения. В 1931-1932-м участвовал в строительстве Беломорско-Балтийского канала и – мыслимое ли дело! – был освобожден как “ударник Белбалтлага с правом проживания по всей территории СССР”. На самом деле из лагеря его отпустили домой умирать – у Лихачева открылась неизлечимая в то время форма туберкулеза.

Но он выжил. И благодаря удивительному трудолюбию стал Ученым с большой буквы. Ученым, который, несмотря на все испытания, учил молодежь быть патриотами своей Родины.

А еще у Лихачева были потрясающие человеческие качества – безграничное обаяние и бездонная эрудиция. За советом к нему обращались лучшие умы эпохи. К нему ехали, ему писали…

Несколько лет назад Дмитрий Сергеевич прислал мне по почте два письма. Поясню: будучи студентом КГУ, я писал курсовую работу по публицистике Дмитрия Лихачева. Необходима была его консультация. И вот представьте: этот легендарный при жизни человек взял да и запросто собственноручно ответил на послания незнакомого студента-провинциала! Потрясающая отзывчивость сквозила в каждой строчке его писем.

В одном из них (опубликовано в “РТ” ровно десять лет назад) Лихачев рассказал о том, как он пережил эвакуацию в Казани в 1942-1944 годах. Во втором письме Дмитрий Сергеевич ответил на мое предложение систематизировать его публицистическое творчество. Эта мысль казалась мне заманчивой. Но Лихачев отяжелевшей от возраста рукой осадил наивного адресата:

“Дорогой друг! Ваше предложение составить нечто вроде “Дневника писателя” было бы очень соблазнительно лет 10-20 назад, но сейчас ничего уже не выйдет: нужны воля и быстрая реакция на происходящее. Мне же уже 88 лет. Я еще работаю, но реакция на окружающее у меня замедлена. Ничего не поделаешь! Хорошо, что я могу откликаться отдельными статьями или выступлениями по телевидению.

Архив у меня очень большой, но не разобран и начинается в основном резко в послевоенное, ленинградское время. В основном письма, копии и черновики статей. Все это я сдаю в Рукописное отделение Пушкинского дома, частично моя переписка с Заболоцким, с Дорошем, с Асеевым потеряна. Сейчас в “Русской литературе” пойдет моя переписка по поводу доклада А.А.Зимина в Пушкинском доме о “Слове о полку Игореве”.

Будьте благополучны, ваш Д.Лихачев. 19.Х.94.”

Мне не суждено было пожать руку Дмитрию Сергеевичу лично, но я бесконечно счастлив, что храню его письма. Даст Бог, я бережно передам их своим потомкам – как драгоценную семейную реликвию…