Нравы на свалках жестокие

Заначка в мусоре
Эта далеко не обычная история началась анекдотично.

Автор статьи: Валерий ХРАМОВ

information_items_1347367078

Заначка в мусоре

Эта далеко не обычная история началась анекдотично. Мы с другом на его жигуленке возвращались с рыбалки и уже въехали во двор нашего дома, как вдруг наперерез нам бросился мой сосед по лестничной площадке. Он буквально лег на капот машины, останавливая нас.


– Ты что, вконец обезумел? – заорал на него друг, ударив по тормозам.


А сосед уже забирался на заднее сиденье машины.


– Ребята, – взмолился он плачущим голосом, – потом по пути все объясню, а сейчас гоните на городскую свалку!


– А что случилось-то? – спросил я у соседа.


– Да жена, зараза, всю мою заначку в мусор выбросила! – рявкнул тот.


– А ты что ее, заначку эту, в мусорное ведро от жены заховал? – усмехнулся друг-водитель.


– Да нет, конечно, – с досадой произнес сосед, – сунул деньги в обрезки обоев, которые все собирался выбросить. Думал, вернусь – перепрячу заначку в надежное место. Вот и перепрятал… Жена возвращалась домой, глядь – как раз мусоровоз к дому подъезжает. Ну, она мигом в квартиру, хватает скрутку обоев и… Дальше продолжать?


– Не надо, – сочувственно сказал друг, надавив на педаль газа, – надежда найти твои бабки еще есть. А еще больше ее будет, ежели нам удастся определить, в каком месте мусоровоз с теми обоями разгрузился.


– А вот, кажись, он сам навстречу едет, – радостно завопил сосед. – Тормозите его!


На сей раз бедолаге повезло. Машина оказалась действительно той самой, на которой “уехала” его заначка. А посему уже через пару минут примерно знали, в каком конце свалки она почивает под кучей хлама. А еще примерно через четверть часа мы во всем этом брезгливо копались палками. И настолько увлеклись, что не сразу заметили, как нас окружила ватага людей с весьма нерадушными лицами.


Неожиданная встреча

– Вам чего здесь надо? – агрессивно спросил один из них, в камуфляжной куртке. – Кто разрешил вам здесь пастись?


– Разрешение ему предъявляй! – огрызнулся мой сосед, докопавшийся до нафаршированных деньгами обоев.


– Что ты вякнул? Может, вас закопать тут? – еще больше набычился камуфляжный и вытащил из-за пояса довольно увесистый металлический прут. То же самое сделали и другие мужики.


Ситуация складывалась неприятная. И неизвестно, чем бы дело закончилось, если бы не окрик из салона подъехавшего японского джипа, мгновенно остановивший нападавших. Из иномарки вышел Радик Ишмурзин, о котором я писал как о весьма перспективном молодом ученом лет двадцать назад.


– Я пока сюда подкатывал, все смотрел – ты это или не ты, – двинулся он ко мне, улыбаясь и раскинув руки для объятий. – Уж больно неожиданно тебя здесь встретить.


– Да и тебя тоже, – шагнул я навстречу Радику, радуясь, что вновь вижу его. Почти такого, как и прежде, только малость пополневшего.


– Ну, я-то тут работаю, – легко произнес Ишмурзин, небрежно махнув рукой в сторону напиравших на нас мужиков, и те словно растаяли средь мусорных холмов.


– Здесь? На свалке? – переспросил я, не скрывая удивления.


– Хочешь знать, как дошел до жизни такой? – засмеялся Радик. – А пошли-ка ко мне, по рюмочке выпьем, встречу нашу отметим.


Мне и в самом деле было любопытно узнать, как нефтяник с ученой степенью, которому прочили завидную административную карьеру, оказался среди мусорных залежей.


Нездоровое окружение

И вскоре я сидел в гостях у Ишмурзина. Проживает он в крайней избе небольшой пригородной деревушки, которую, как пояснил, арендует, пока строит неподалеку особняк. Но не для себя, а для племянника. Сам же имеет прописку в Подмосковье, где живет его семья и откуда он перебираться пока не собирается. Затем Радик рассказал, как жил с той поры, когда мы с ним виделись в последний раз.


– До весны 1997 года у меня все более или менее гладко складывалось, – начал Ишмурзин свою историю. – Ты же знаешь, я Уфимский нефтяной закончил, там же кандидатскую защитил, туда же на работу потом устроился. Но преподавательский труд оказался не по мне. Перевелся в “Башнефть”, а спустя года три ушел на вольные хлеба, организовал свой бизнес. Зарабатывал прилично. И женился, как казалось, удачно, на дочери одного из довольно крупных уфимских хозяйственников. Он-то и дал денег на то, чтобы я мог раскрутиться как предприниматель.


Квартиру приобрели с женой. Я стал намекать ей, что надо бы теперь и потомством обзаводиться – мне уже тогда за тридцатник было. А та, младше меня на двенадцать лет, все отмахивалась – мол, рано ей еще ребенка заводить, для себя еще не нажилась. Я психовал, а теперь даже рад, что детей она мне не родила. Ведь свалил я от нее, так уж судьба сложилась.


Она и раньше мне неприятные сюрпризы подкидывала, а тут так огрела, что я чуть было со светом белым не простился. Хотя началось все в общем-то с пустяка – в очередной раз желудок у меня забарахлил. Лег я в больницу, что жене шибко не понравилось. Дескать, она с детства белых медицинских халатов боится, запахов в палатах не переносит и потому навещать меня ей невмоготу. Вот и приходила ко мне в клинику от силы дважды за полторы недели. Но на посещениях я и не настаивал. Отнюдь не жаждал видеть постное лицо супружницы и слушать ее рассказы о том, как славно провели уикэнд знакомые, с явным намеком, что я мог бы быть вместе с ними.


Проглатывал укоры молча, но обида на жену накапливалась.


Страшный диагноз

Далее события стали разворачиваться неожиданно. Когда я в больницу ложился, у меня взяли кровь на анализ. А через несколько дней медсестра подходит ко мне и говорит, что процедуру эту надобно повторить. “А почему?” – спрашиваю с досадой. “Да, видимо, что-то у девчонок в лаборатории не получилось, – ответила она буднично, – бывает”. Ну ладно, говорю, раз так.


Вторично кровь сдал, да и забыл бы, наверное, об этом, если бы случайно не услышал разговор по телефону заведующего отделением, проходя мимо его кабинета. Он уточнял, чью кровь отправили на дополнительный анализ в центральную уфимскую лабораторию. Уточняя фамилии этих больных, назвал и мою, что меня сильно встревожило. К заведующему не решился зайти за разъяснениями. Зато их мне сосед по палате дал. “Кровь отправляют специалистам в Уфу в тех случаях, когда сами точно не могут определить, болен ты СПИДом или нет. Предполагают, что болен”, – без обиняков заявил он.


Меня в жар бросило. Недели за три до того, будучи в командировке в Оренбурге, пригласил к себе на ночь в гостиницу девочку по вызову. Естественно, когда я об этом вспомнил, сразу в голову ударило: неужели?


Тягостные размышления об этом лишили меня сна и аппетита. Не выдержав, подошел к лечащему врачу и спросил, когда будут известны результаты повторного анализа моей крови. Говорит, примерно через полмесяца. А спустя неделю (я уже выписался) позвонил мне, попросил зайти и сообщил, что у меня СПИД.


Ишмурзин сделал паузу, чтобы глотнуть коньяка, и засмеялся:


– Сразу скажу, что этот диагноз оказался ошибочным. Но узнал об этом только через несколько месяцев. А в тот день был в шоке, ходил ни жив ни мертв. И надумал от жены уйти, поскольку хорошо представлял, какова будет реакция ее и родственников на сообщение, что я заразился СПИДом.


Как решил, так и сделал. Побомжевал немного, и, находясь в полной прострации, решил вообще из жизни уйти. Стал ждать подходящего случая. Мне подфартило хорошо подкалымить на строительстве бетонного забора вокруг поместья какого-то нового русского под Москвой. Получил деньги, сел на электричку, поехал куда глаза глядят, а в пригороде столицы сошел, увидев из окна поезда громаднейшую свалку. Вот где, мелькнуло у меня в голове, вечное упокоение найду.


Долго в сумерках шел по мусорным залежам, задумав закопаться в них, чтобы меня не обнаружили. Не знал еще, что на самое людное, по здешним меркам, место иду. Мне все это потом известно стало, а тогда я уютно устроился, закопавшись в стружки, выпил для храбрости сначала стакан водки, потом бутылку до конца. Помолился как мог и проглотил с десяток таблеток сильнодействующего снотворного. Помню, как стал отключаться, словно улетая куда-то.


Вот такие отбросы общества

Очнувшись, долго не мог сообразить, где я, сил не было даже шевельнуться. Осознавал лишь, что лежу в постели, в больничной палате. Одновременно разные чувства испытал: и радость от того, что жив остался, и разочарование, поскольку если не умер, то и покой не обрету, которого так хотелось.


Смотрю, открывается дверь, в палату входит какая-то девушка, приближается, садится рядом с моей койкой. Теперь она – нынешняя моя жена, дочь впоследствии возвеличившего меня человека – главного на той свалке, откуда я собирался перебраться в мир иной.


– Радик, ты не оговорился? Как может возвеличить кто-то среди мусорных куч?


– Я на твоем месте тоже задал бы такой вопрос. Человек, отвечающий за определенный порядок на свалке, и у меня раньше не вызвал бы ничего, кроме сочувствия. Но я, как и многие другие, обманывался. Скажу так: свалка и ее обитатели – это государство в государстве, построенное на принципах жесткой дисциплины и очень хорошо организованное.


Свою карьеру на свалке я начинал с нуля (слово “карьера” Ишмурзин произнес без намека на улыбку). Сперва мне пришлось побыть “макакой” – так в нынешнем моем мире называют помощников тех, кому на свалке дозволено собирать только бумажные отходы и тряпье. Выше их по положению на свалке “горные”. Они зарабатывают на хлеб сбором различного металлолома и завидуют “кухначам”, которые имеют дело с продуктовыми изделиями, привезенными на свалку нередко даже нераспакованными ящиками. Среди этих товаров бывают, кроме печенья и залежалых конфет, упаковки колбас, мясных изделий, шоколада и даже икры в банках, вполне еще пригодные для употребления. “Кухначи” не только кормятся попадающими в их распоряжение продтоварами, но и сбывают их через свои точки на дешевых уличных базарчиках, имея с этого неплохие деньги.


Однако им все же далековато по уровню материального благополучия до “мастачей”, которые ищут и ремонтируют практически ежедневно появляющиеся на свалке дамские фены, мужские электробритвы, сломанные радиолы, утюги и другие бытовые приборы, иногда авторучки, музыкальные брелки, часы, мобильники.


А вообще, чего только не находят наши люди на свалках! Вплоть до ювелирных украшений и денег, в том числе в валюте. Поначалу я этому удивлялся, а потом привык. Так я открыл для себя, что свалка, напоив, накормив, еще оденет и обует.


– Тебя послушать, так у вас там просто рай…


– Да нет, конечно. Всякое бывает. И запашок неприятный, и с водой проблемы, и люди у нас долго не живут, и слез, страданий, боли хватает. Если кто-то ценность нашел и не сдал своему бригадиру или часть денег утаил, то из элиты он тут же низвергается в “стырки” или, после жесточайшего избиения, вообще изгоняется со свалки. А чтобы люди не переступали рамок дозволенного, не укрывали найденное, существуют “зыркалы” – надзиратели. Они присматривают за порядком на свалке и входят в самый высокий слой. А уж на недосягаемой для всех обитателей мусорного государства высоте стоит мой тесть, сразу сделавший меня своим заместителем. Счастье мое, что дочь Хозяина (так на свалке тестя моего кличут) совершенно случайно оказалась неподалеку от того места, где я счеты с жизнью решил свести. Ей обнаруживший меня “макака” доложил обо мне, и она не поленилась взглянуть, что за новый тип средь мусорных взгорий появился.


Тяга к былому

Пока Марина со мной в больнице нянчилась, мы друг к другу сильно привязались, а затем и поженились.


– Подожди-ка, Радик, по твоему мнению, ты был болен СПИДом…


– С этой чуть не убившей меня оказией все просто закончилось. Через несколько дней медсестра сказала, что меня из реанимации в обычную палату переводить будут. “В компанию с такими же спидоносцами, – спрашиваю, – для отдельного содержания?” “С какими спидоносцами?” – ошеломленно глянула сестра. “Ведь у меня же СПИД. Вы же кровь мою на анализ брали, наверное, и определили это…” “Да нет, не определили”, – пробормотала медсестра. Потом ойкнула и вылетела из реанимации.


Тут началась паника. Врачи давай опять у меня кровь брать на дополнительные анализы.


И выяснилось, что… не было у меня никакого СПИДа! Вот так-то…


– Ну а что тебя все-таки с московской свалки на нашу потянуло?


– Да на ней племяша надо было главным поставить. А поскольку наши свалки не чета столичным по масштабам и прибыли, мы тут еще один проектик затеяли, уже с другим бизнесом связанный. С деньгами-то у меня теперь проблем нет. Мой клондайк мусорный просто неисчерпаем.


– А братва на вас не наезжает?


– С серьезными людьми из них можно договориться, а с отморозками разными… На одной из свалок такой случай был. Пятеро московских пацанов решили, что вполне могут поиметь деньги кое с кого из нашего мусорного братства. Приехали на свалку прямо суперменами…


– И что?


– Больше их никто никогда не видел. И джипа их тоже. Знаешь, на приличной свалке и самосвал может с концами утонуть… Не любят у нас чужих, а тем более права качающих.


Как-то вдруг резко погрустнев, Ишмурзин тихо произнес:


– Знаешь, у меня все есть: и денег немерено, и тачки забугорные, и дом, но… Так иной раз тянет обратно в геофизику, что мочи нет. Готов в любую сейсморазведочную партию вернуться рядовым работягой…


Потом мы говорили об общих знакомых, о книгах, которые он по-прежнему покупал в больших количествах. К следующему приезду в родные края Радик обещал мне привезти редкое издание Л.Сабанеева “Рыбы России”. Договорились встретиться с ним через пару недель у его племянника.


* * *


В назначенный срок я пришел. Племяш Ишмурзина был чем-то встревожен, а на вопрос о дяде нехотя ответил:


– Радик Хабипович уже одиннадцатый день как пропал. Поехал в Самару уладить вопросы с тамошней братвой, собирался писать заявление на работу в “Татнефтегеофизику”, и с тех пор его больше никто не видел. И охранник, с которым он на разборку эту выехал, тоже исчез…


И я невольно вспомнил слова бывшего разведчика недр о том, что нравы у них на свалках жестокие…


 

+1
0
+1
0
+1
0
+1
0
Еще