В последнее время “исламский фактор” в России опять оказался в центре внимания широкой общественности. Средства массовой информации запестрели сообщениями о поимке очередных “ваххабитов”. Так что же происходит в мусульманской умме России? Или это очередная кампания со стороны недругов ислама?

Ответить на эти вопросы однозначно невозможно. Поскольку внутри самой уммы действительно происходят серьезные процессы, требующие ответа на принципиальные вопросы, связанные с перспективой исламского возрождения. Одновременно и со стороны силовых органов наметилась активизация деятельности по выявлению исламских “радикалов” и “экстремистов”. За причинами этой активности далеко ходить не надо – это последствия событий в Беслане…

А что происходит сегодня в мусульманской умме Татарстана? Вселяют ли надежду результаты пятнадцатилетнего исламского обновления?

На первый взгляд, результаты действительно впечатляют: за эти годы построены и открыты более 1000 мечетей (в 1988 году их было всего лишь 18) и около десятка высших и средних учебных заведений с тысячей шакирдов. Выстроена работающая вертикаль религиозных организаций от Духовного управления мусульман РТ до мусульманских общин на местах. Появилось мусульманское духовенство (может быть, еще не как социальная прослойка, а только как самостоятельная социальная группа). Можно сказать, что были созданы все организационные предпосылки для возвращения религии в духовную жизнь общества.

Именно для возвращения. А означает ли это возрождение тех религиозных традиций, которые наши предки в течение многих веков оберегали от недозволенных новшеств и к началу ХХ века донесли в той форме, которая оказалась интеллектуально насыщенной, гибкой, мобильной, либеральной и одновременно первозданной? К сожалению, нет. Этого возрождения сегодня не наблюдается.

Кто виноват? В том и дело, что это во многом результат объективных обстоятельств. Да и кто мог возродить наш традиционный ислам? Просто было некому. Мы радовались каждой возможности приобщиться к религиозному источнику, будь это книги исламских радикалов Маудуди, Саида Кутба, Мухаммада Газали или татарского богослова Ахмадхади Максуди. У нас была наивная уверенность в том, что это и есть долгожданное постижение праведности. Мы думали: какая разница, через какие источники мы ее постигнем. С большими надеждами мы отправляли своих детей в крупнейшие учебные центры мусульманского Востока. Радовались, что через несколько лет получим по-настоящему образованных религиозных деятелей. Да, они возвращались и с присущими для молодежи задором и энергией начали нас просвещать. Но почему-то от этого просвещения в душе не было радости, а появилось какое-то внутреннее интуитивное сопротивление тому, о чем они говорили. Наряду с искренностью у некоторых молодых имамов чувствовалась гордыня, смешанная с пренебрежением к той традиции, к которой мы себя относили.

Мы радовались педагогам и международным благотворительным организациям, которые помогли нам выстроить систему мусульманского образования. Наивно надеялись, что скоро появятся свои, исконно татарские, знающие свои традиции педагоги и богословы и мы поднимемся до уровня дореволюционных татарских медресе типа “Мухаммадия”, “Галия”, “Хусания”… Арабы ушли, в мусульманских учебных заведениях появились свои татарские педагоги. Но система осталась. Увы, она не смогла сменить свое среднеазиатско-арабское лицо на татарское.

В 1990-х годах это было в порядке вещей. Мы испытывали эйфорию, хватались за любую информацию об исламе, пытаясь определить ее место в нашем новом, формирующемся мировосприятии. Но татарское сознание почему-то робко сопротивлялось этому. Казалось бы, это же наше, родное, наши предки были мусульманами, и мы тоже должны преодолеть свое атеистическое прошлое и открыть душу истинной вере. Интеллигенция все чаще и чаще задумывалась над тем, как же вписываются в это религиозное возрождение наши многовековые истинно мусульманские традиции. Ведь об исламе говорили много, а о наших традициях практически ничего. Если о них и говорили, то в основном как о недозволенных новшествах в исламе.

Молодые мусульмане, освоив азы ислама, пытались укрепить их более основательными знаниями. А это уже предполагало определение своей религиозной идентичности. Оглядываясь вокруг, они стали замечать, что ислам един, но многолик. Он состоит из различных богословско-правовых школ, которые формируют не только мировоззрение мусульманина, но и дают ему возможность адаптироваться в различных условиях, адекватно воспринимать то, что происходит вокруг. Что же мог предложить в этой ситуации молодой имам, обучавшийся на родине Пророка Мухаммада? Конечно, то, чему его там учили. Это большая ошибка – утверждать, что там из них готовили радикальных исламистов. Их обучали тому, как они у себя в Саудовской Аравии воспринимают ислам. То, что они привезли с собой оттуда, – это религиозная система, которая формировалась в условиях моноконфессионального общества. Эта мировоззренческая установка не строится на принципах осмысления происходящего, там нет гибкости мышления. Это тот же догматизм, от которого татары отходили в течение многих веков. У нас выработана гибкая и интеллектуально осмысленная модель ислама, которая дает возможность совмещать толерантность и богобоязненность. Привнесенное учение неприемлемо не столько потому, что не входит в рамки наших религиозных традиций, сколько из-за его ценностных ориентиров, которые признают только замкнутое конфессиональное пространство. Ему неведомо поведение мусульманина в реальной поликонфессиональной среде. Для него неприемлемы постоянные интеллектуальные поиски определения своего места в обществе. Для человека, который ежеминутно должен соизмерять свои поступки с тем, что происходит вокруг него в этом пестром, во многом непонятном ему мире, это учение противопоказано. Оно разлагающе действует особенно на молодежь, которая, полностью доверившись ему, порой начинает кичиться своим духовным превосходством, пытаясь противопоставить себя иным единоверцам. В ответ получает непонимание и неприятие. Это озлобляет молодежь, и она стремится самоутвердиться радикальными методами…

Светская интеллигенция в процессе религиозного возрождения выступает пока сторонним наблюдателем. Ее позицию определяет такое отношение к современному мусульманскому духовенству: “Пока основы ислама объясняют на таком примитивном уровне, пожалуй, в мечеть я ходить не буду. А потом видно будет”. Если уж она заговорит об исламе, то обязательно перейдет к восхвалению джадидизма как “надежды и опоры” татарского ислама. Интеллигенция настолько абсолютизирует роль и место джадидизма в исламе у татар, что, сводя смысл всего ислама только к этому явлению, формирует устойчивое его неприятие со стороны многих молодых мусульман.

К сожалению, остается только констатировать, что процесс возвращения религии в татарское общество пока не стал духовно консолидирующим фактором. Наоборот, мы видим, что в отношении к исламу поляризация представлений все больше и больше углубляется.

Но почему же нельзя наконец-то перейти к этапу истинного возрождения ислама? Казалось бы, здесь не должно быть проблем: ведь мы имеем многовековой опыт исламской традиции в ее самой либеральной и интеллектуальной форме в виде ханафитского мазхаба. Татарское общество до начала ХХ века социально-политически было расколото, но оно сохранило духовное единство. Неужели сегодня сложно возродить эти традиции? Сложно. Потому что почти некому. Молодежь воспринимает что угодно, но не ханафитский мазхаб. Светская интеллигенция зациклилась на религиозном реформаторстве и игнорирует или не понимает самое главное – татары никогда не реформировали ханафитский мазхаб, они им жили и не только выжили, но и выстроили своеобразную модель гражданского общества. А сегодня что реформировать? То, чего пока нет?

Но результаты религиозного обновления все-таки есть. Именно они сегодня должны определить стратегическое направление религиозного возрождения. Если у нас выстроена довольно четкая вертикаль религиозных структур во главе с Духовным управлением мусульман (ДУМ) РТ, то нужно усилить работу в этом направлении. Тем более, в уставе ДУМ записано, что оно придерживается традиций ханафитского мазхаба.

Правоохранительные органы, как уже отмечено выше, активизировали борьбу с религиозным экстремизмом. Уже известны первые результаты: по всей России прошли аресты в первую очередь и в основном членов партии “Хизб-ут-тахрир”, которая в 2003 году Прокуратурой РФ была включена в список экстремистских организаций. И в Татарстане в крупных городах были арестованы представители этой партии, которая появилась в 50-е годы прошлого века в Иордании. Ее основной идеей является возрождение религиозного государства-халифата. Она отрицает формы светского правления. Поэтому в решении Прокуратуры РФ есть определенный смысл – в попытке создания халифата она усмотрела покушение на основы государства.

Я действительно не вижу места этой партии в российском обществе. Кто подумает о судьбах тех молодых людей, которые свои представления об исламе ассоциируют с ее деятельностью и пытаются реализовать политический миф о халифате? Разве только в этом смысл ислама? Ведь наши предки никогда не жили в составе халифата, но от этого они не стали менее праведными.

Между тем многие были шокированы тем, что в ряде городов России среди арестованных оказались последователи Саида Нурси (1876-1960). “Нурджылар” – религиозное направление, не имеющее отношения не только к экстремизму, но и к политике. Основатель этого направления – крупнейший турецкий богослов, автор более ста книг, которые переведены на многие языки мира. Книги Саида Нурси свободно издаются и распространяются и в Турции, и в России. Главная идея в его книгах – это стремление к духовному совершенству. На этом пути он не признает политических методов.

Этот богослов известен и как автор писем к представителям других конфессий, в которых он призывает к обсуждению религиозных проблем, поиску их совместного решения. Возможно, в том, что последователи Саида Нурси привлекли внимание правоохранительных органов, сыграла свою роль и мифическая угроза пантюркизма, которой начиная с конца ХIХ века время от времени пугают россиян. Не углубляясь в геополитические аспекты взаимоотношений России и Турции, нельзя не обратить внимание на ту модель государственно-исламских отношений, которые сложились в этой стране. Это, по сути, единственная модель в мусульманских странах, которая довольно эффективно функционирует в условиях светского общества. Сегодня, пожалуй, в интересах России изучать этот опыт.

Не хотелось бы завершать статью в пессимистическом духе. Многое мы, действительно, упустили. Но многое было и сделано. Мы уже прошли стадию, в которой над нами превалировали объективные обстоятельства. И сегодня пора преодолеть тот барьер интеллектуального застоя, когда за нас думали другие. И самое печальное, думали не так, как нам надо.

Рафик МУХАМЕТШИН.
Доктор политологических наук