В квартире казанца Мансура Рахимова тесно, но уютно и… много увлекательного. Повсюду – портреты и небольшие художественные наброски, с которых, словно живые, смотрят на зрителя известные в прошлом и настоящем наши земляки. Революционеры, политики, артисты, но более всех – классики татарской литературы. Тукай, Марджани, Насыри, Ибрагимов…

Этими работами художника-самоучки уставлена вся квартира, так что передвигаться по ней необходимо осмотрительно.

– Одна комната у меня как выставка, вторая – непроходимый склад, – как бы извиняясь за беспорядок, встречает меня Мансур Зиятдинович.

Он пожимает мою руку, и я ощущаю силу этого далеко не молодого уже человека – ветерана Великой Отечественной, бывшего морского пехотинца. Между прочим, и бывшего коллеги – после войны Мансур-ага долгие годы проработал художником в редакции газеты “Ялкын” и создал десятки иллюстраций для многих других татарстанских изданий.

К себе в гости он пригласил еще в феврале, когда в музее-квартире Мусы Джалиля состоялось наше знакомство на открытии его персональной выставки “Бессмертная песня”, посвященной дню рождения татарского поэта.

* * *

– Детство мое прошло в Борискове, – говорит о себе Мансур Зиятдинович. – Чтобы прокормить большую семью, отец занялся коммерцией. Он возил издалека уголь и продавал его на рынке. Мать тоже не сидела сложа руки – занималась вышиванием татарской национальной одежды и головных уборов, и услуги ее оказались весьма востребованы. От клиентов не было отбоя. А еще я часто вспоминаю, как она красиво играла на гармони.

Было в моем детстве еще одно ценное обстоятельство – большая библиотека, которую всю жизнь собирал отец. Человеком он был не только предприимчивым, но и весьма образованным. Он лично знал, например, Камала и Тукая, а позднее и нас, своих детей, познакомил с не менее известными современниками. Более того, когда меня в тридцатые годы не захотели взять учиться в школу (из-за того, что отец занимался, как тогда говорили, спекуляцией), он сам взялся за мое образование – научил чтению и письму.

После его смерти моими университетами стала художественная школа, которая работала при Казанской меховой фабрике, куда я устроился на работу. Там стал рисовать, и это неплохо получалось. Вскоре меня уже взяли в штат многотиражной газеты “Меховщик” – на должность художника. Позднее ее редактор порекомендовал меня на работу в качестве графика-оформителя в Татарское книжное издательство. Так я окунулся в профессиональную журналистику.

А призван в Красную Армию был фактически с работы, где проводил безвылазно дни и ночи, – из Дома печати на улице Баумана. Шел 1938 год…

* * *

Я перебираю его военные зарисовки.

Вот причалы сурового Мурманска, советские морские корабли и боевые катера (здесь настоящая коллекция старых советских военных судов), бывший знаменитый флагман Северного флота крейсер “Архангельск”. А вот – английские солдаты и офицеры, сопровождавшие гуманитарные и военные грузы. Вот они прямо у причала играют в волейбол. Дальше – цикл живописных северных пейзажей, бесконечных морских далей, а вот яркий закат солнца над Кольским полуостровом. Картина – не оторвать глаз…

После финской войны Рахимова перевели на службу в морскую пехоту Северного флота, оборонявшую будущий город-герой от фашистских агрессоров.

– Мои военные впечатления, – рассказывает Мансур-ага, – не слишком разнообразны. А связаны они в основном с тем, что необходимо было таскать на себе тяжелые мешки и контейнеры, в которых наши союзники доставляли различные грузы. Из трюмов на причалы мы носили их на своих руках и плечах. Подъемных кранов или каких-либо приспособлений не существовало. Да и как они бы работали под постоянными бомбежками и обстрелами фашистской авиации! В условиях полярного лета методичные бомбежки противником мурманского порта и его окрестностей не прекращались ни на сутки, тем более что с сопредельной территории город был как на ладони. Здесь был настоящий ад, где по всем военным и невоенным понятиям уже ничто не могло выжить: плавились сталь и камни, но стояли люди.

Но и этого мало. Работать чаще всего приходилось в тяжелых погодных условиях – при пронизывающем ветре и резких перепадах температуры.

– Если откровенно, – продолжает Рахимов, – то особой заслуги в приближении Победы за собой я и не ощущаю. В непосредственных боевых операциях участвовал редко, в море выходил лишь два-три раза. Зато я хорошо знал цену помощи, которую нам оказывали союзники, и степень риска, которому все мы подвергались.

* * *

В годы войны Мурманск оказался стратегически важным центром обороны. Через его единственный за Полярным кругом незамерзающий порт осуществлялось около половины всех поставок союзников по ленд-лизу в Советский Союз.

Напомним, что морские конвои, сопровождавшие суда союзников с гуманитарной помощью, стали приходить вскоре после начала Великой Отечественной войны. Так, уже 31 августа 1941 года благополучно завершилась операция под кодовым названием “Дервиш” – в Мурманск и Архангельск пришел первый союзный конвой. Мансур Зиятдинович это хорошо помнит, так как впервые в своей жизни “живьем” увидел американцев и англичан, а еще больше – по внушительному объему разгрузки прибывших морских транспортов…

А всего за пять лет войны в нашу страну пришло 42 морских конвоя (722 транспорта), а из Советского Союза в порты Великобритании и Исландии – 36 караванов судов.

* * *

Есть в послужном списке Рахимова и участие в одной важной военной операции – по нейтрализации финской группировки, сосредоточившейся в районе Потсамского залива. Тогда, в октябре-ноябре 1944 года, соединения Северного флота не только сняли осаду Мурманска, но и изгнали врага из северных пределов территории нашей страны. Кульминацией этой операции стал штурм финского укрепленного города Лиинахамари.

Позднее одна из зарисовок с отчетом об этой победе советских воинов во флотской газете “Краснофлотец” была сделана ее непосредственным участником – морпехом и военным художником Мансуром Рахимовым.