Пока жива человеческая память, будет жить надежда. Надежда на то, что кровавое прошлое больше не повторится. Никогда.
Один из многих
О том, что мой дед по линии отца “сидел при Сталине”, я узнал еще школьником в начале восьмидесятых. То было время брежневского застойного затишья, и особо эту тему в нашей семье тогда не обсуждали. Лишь с началом перестройки, уже будучи студентом КГУ, я всерьез заинтересовался судьбой деда, которого знал в основном по черно-белым семейным фотографиям и отрывочным воспоминаниям.
Его, простого мужика-колхозника, арестовали в тридцать девятом. Забрали ни за что, за неосторожно сказанное слово по доносу односельчанина. Приговор судебной “тройки” – десять лет за антисоветскую агитацию, статья 58, пункт 9. Свой неразменный “червонец” ему пришлось отбывать от звонка до звонка, несмотря на то, что вскоре после его ареста партия официально осудила произвол карательных органов. Однако положение огромной армии заключенных в продолжение еще полутора десятков лет практически не изменилось.
Ужасы плетеневской тюрьмы
Пока шло следствие, деда содержали в одной из камер плетеневской тюрьмы, через мрачные коридоры которой в те годы прошли десятки тысяч заключенных. В их числе люди, чьи имена знала вся республика: известные ученые, военные, писатели, крупные партийцы. Вот лишь несколько таких имен: ректор Казанского университета Гильм Камай, обвиненный в шпионаже в пользу Германии. Красный комдив Якуб Чанышев, объявленный приспешником “шпиона” маршала Тухачевского. Известный татарский писатель Галимджан Ибрагимов, скончавшийся в тюремной больнице. И тысячи других безвинно осужденных узников плетеневского ада.
Именно здесь, в Плетенях, доведенный садистами-следователями до отчаяния бывший председатель Совнаркома ТАССР Киям Абрамов бросился в пролет тюремной лестницы, когда его волокли в камеру после очередного допроса-пытки. Именно здесь пытали и расстреливали тех, кого сталинская система объявила вне закона.
Но даже в этих бесчеловечных условиях, в переполненных душных камерах люди оставались людьми: делились пайкой, поддерживали друг друга. Дед рассказывал отцу, как осужденные по 58-й одним только словом могли поставить на место распоясавшегося урку-уголовника. Впрочем, в камере таковых было немного, диктовать свою волю другим они не могли. Другое дело – лагерь, где уголовники являлись опорой администрации, творили полный беспредел.
Дед вспоминал, как его сокамерники, среди которых было немало людей с высшим образованием, удивлялись, за что забрали его, полуграмотного деревенского мужика, который едва ли понимал смысл слова “политика”. Но в те кошмарные годы угодить на нары можно было и за обычный анекдот.
С надеждой на справедливость
Нести крест сына “врага народа” пришлось моему отцу. С семьей осужденного местные власти обошлись соответственно: сначала хотели выселить из дома, затем “уплотнили”, переселив в одну из комнат мать и пятерых детей. В других комнатах большого бревенчатого пятистенного дома расположилось сельское начальство: сначала – сельсовет села Тюлячи, затем – канцелярия райвоенкома.
Отец рассказывал мне, как они вместе с бабушкой ездили к деду на свидание. Это было уже после суда, когда его перевели в зону. Дед сидел под Казанью, в Караваеве – “зэки” работали на рытье котлована под закладку фундаментов для цехов оборонного 22-го завода. Работали в тяжелых условиях: техники – никакой, основные орудия труда – лопата, кирка и тачка. Навсегда запомнилось семилетнему пацану, как конвойные с винтовками и овчарками вели заключенных: истощенные, в обтрепанной одежде, в рваной обуви, они шли по осенней грязной дороге, на которую падали крупные хлопья первого снега…
Отец вспоминал, как после свидания они с бабушкой заходили в церковь, поставили свечку. Что помогло им выжить в те ужасные годы? Должно быть, вера. Вера в то, что справедливость рано или поздно восторжествует.
За отсутствием состава преступления
Деда реабилитировали в конце пятидесятых, после ХХ съезда компартии. Ему посчастливилось дожить до этого дня. А сколько было тех, кто так и не дождался справедливости!
Сохранилась справка о реабилитации: дело в отношении уроженца села Тюлячи ТАССР Субботкина Георгия Петровича прекратить за отсутствием состава преступления.
Дед умер в 1969 году. Во сне. Рассказывают, что незадолго до смерти он видел во сне разрушенный храм. Пророческий сон. На заре жестокого двадцатого века пришедшие к власти и отвергнувшие Бога большевики поставили тем самым крест на идее построения справедливого общества.
Судьбу деда разделили десятки тысяч ни в чем не повинных людей, ставших заложниками кровавого эксперимента по построению самого “справедливого” общества. В этот осенний день мы скорбим о каждом из них.