Большая черная собака на цепи злобно скалила зубы и отрывисто лаяла. Близко лучше не подходить. Это вам не какой-то беспородный Шарик, которого можно умаслить куском колбасы, а элитная, специально обученная кавказская овчарка. Охраняет умная псина очень важный объект – железнодорожные ворота возле караульного помещения Альметьевской колонии № 8. В народе ее называют “наркоманской”.

Наркоманский профиль

Колонию долго искать не приходится: расположена она в черте города. Не в самом центре, конечно, но и не на глухой окраине, где обычно строят учреждения подобного типа. Когда-то колония и впрямь ютилась на городских задворках, но бурно развивающийся, растущий ввысь и вширь мегаполис поглотил окраину, и она просто перестала быть таковой. И хотя “колониальный” пейзаж с высоким забором и колючей проволокой глаз не радует, альметьевцы к нему привыкли: где-то ведь надо размещать подобные заведения. В советские времена это была единственная “наркоманская” колония усиленного режима в России.

Сейчас она обслуживает 12 регионов – все Поволжье и Приуралье. Здесь содержатся преступники (около 1300 человек), которые употребляли, хранили наркотики, торговали ими. Средний возраст осужденных – 25 лет. “Стариков”, которым за пятьдесят, раз два и обчелся.

Сорок два года назад в Альметьевске была открыта мужская исправительно-трудовая колония усиленного режима № 8. А тридцать лет назад ее преобразовали в учреждение для лечения наркоманов. Общество решило, что наркоман – социально больной человек, который, хочет он того или не хочет, нуждается в лечении. И на территории колонии организуется принудительное лечение наркоманов. Кстати, именно в то время в Советском Союзе набирали мощь и так называемые ЛТП – лечебно-трудовые профилактории, в которых принудительно лечили от алкоголизма. При социализме труд считался главным инструментом перевоспитания преступников.

Но что такое принудительный труд и каковы его результаты, думается, понятно и без разглагольствований. Во многом не оправдавшие себя ЛТП были закрыты в начале 90-х годов. Алкоголики вздохнули с облегчением (правда, обществу от этого легче не стало).

Похоже, подобная “лафа” ожидает и наркоманов. Вот-вот грядут изменения Уголовного кодекса РФ, при этом 97-я статья (принудительное лечение от наркомании) будет снята. И никто уже не сможет упечь наркомана за решетку и заставить его принудительно лечиться от этой напасти. В таком случае альметьевская колония теряет статус лечебной и, по всей видимости, преобразуется в учреждение иного типа. Вопрос уже обсуждается.

Хорошо это или плохо? Давайте проанализируем. С одной стороны, освобождая наркоманов от принудительного лечения, давая им возможность самим решать – колоться или не колоться, лечиться или не лечиться, мы защищаем их права. Так же как защитили в свое время права алкоголиков, как не отдали “на растерзание” медикам больных туберкулезом. Но, с другой стороны, как быть с правами здоровых людей, страдающих по вине больных, которые не желают лечиться? И еще один немаловажный момент. Наркоманы – особый контингент, со слабым физическим здоровьем и еще более слабой психикой. Вряд ли многие из них способны принимать мудрые адекватные решения и по собственной воле приходить в поликлинику, чтобы встать на учет.

Тагир Ахметович Саниахмедов 30 лет проработал в медсанчасти Альметьевского ЛИУ-8 – фельдшером, начальником.. Хорошо изучил все “замашки” наркоманов. Так вот он считает, что наркомания – болезнь не только тела (и даже не столько), сколько души. Лечить душу сложно, тем более – в принудительном порядке. Необходимо громадное финансирование, а общество наше, как известно, небогато, в бюджете постоянно не хватает денег на решение важных социальных вопросов. Понятное дело, почему решили исключить 97-ю статью из Уголовного кодекса РФ – денег на принудительное лечение наркоманов в местах не столь отдаленных государство тратит много, а толку мало. И нечего, мол, лезть вон из кожи – лучше детишкам да старикам на молочишко будем больше отпускать.

Лечение наркоманов, между прочим, процесс не только дорогостоящий. Но еще и долгоиграющий. В колонии курс лечения длится от 21 дня до 6 месяцев. Уже давно доказано, что этого мало даже на воле. А уж в неволе и подавно. Но, как говорится, что имеем…

…Из окна воспитательного отдела ЛИУ-8, отодвинув штору, я украдкой наблюдала за “колониальной” жизнью. На вид совсем обычные пацаны в телогрейках и шапочках-“петушках” прогуливались раз за разом туда-сюда по бетонной дорожке. Наверное, только что пришли из столовой или собирались туда. Вот из здания вышел парень с тазиком мокрого постельного белья и стал развешивать его на веревке – не спеша и предельно аккуратно, разглаживая каждую складочку. Еще один пацан, маленький и щупленький, вышел на улицу с рыжим котом. Тот вырвался и убежал… Это восьмой транзитный отряд, объяснили мне потом, здесь содержатся осужденные, которые прошли курс лечения от наркомании и ожидают этапирования, то есть отправки к постоянному месту отбытия наказания, кто куда. Через десять минут, когда я снова выглянула в окно, вся территория была пустой. Тихо, спокойно… Но не верьте этой тишине. Тишина эта – особого рода, она, напряженная, предательская, готова в любой момент взорваться, стоит только сбавить бдительность охранному персоналу…

Здесь климат иной

На всю жизнь запомнил свой первый рабочий день Геннадий Егорович Ситухин. Вместе с начальником оперативной части колонии Иваном Осиповичем Чесноковым зашли в штрафной изолятор (ШИЗО), а там трое осужденных вскрыли себе вены – море кровищи. У Ситухина неожиданно закружилась голова, и он грохнулся в обморок. Придя в себя, тут же было собрался писать заявление о профнепригодности, но Чесноков лишь рукой махнул и коротко отрезал: “Привыкнешь”.

Как в воду смотрел. Молодой “опер” не просто привык, но вскоре возглавил оперативную часть колонии. Ему достались беспокойные денечки. Ноябрьский бунт в Альметьевской колонии 1971 года…

Вспоминает Геннадий Ситухин:

– Возбужденные заключенные, подстрекаемые заводилами, ходили по территории толпой, громили все, что под руку попадалось, подожгли школу. Жестоко расправились с осужденным по кличке Барыга, который приторговывал в колонии водкой, сбросив его со второго этажа. Я был внутри той разъяренной толпы. На меня косились, но не трогали. Во-первых, потому что охраняли телохранители-пожарные с топориками, во-вторых, – сами осужденные не то чтобы меня боялись, но уважали.

Конфликт разрешился на утренней проверке, на которую собрались все заключенные. К этому времени Ситухин и другие оперативники составили список застрельщиков бунта, умышленно включив в него двух авторитетов. Это был, так сказать, ход конем, который и сыграл решающую роль.

Все окна в колонии были выбиты, кроме кабинета Ситухина – начальника оперативной части. По этому поводу прибывший из Москвы начальник оперативно-режимного отдела ГУИ ТУ полковник Кирьяков недоуменно пожал плечами и сказал, что это странно. Потому что обычно, если в колонии случаются беспорядки, первым делом начинают громить кабинет начальника оперчасти, а тут… что-то новенькое…

Вызвал после этого Кирьяков Ситухина в кабинет, где сидел и министр внутренних дел Татарии Салих Япеев, и без обиняков заявил:

– Давай принимай колонию.

Ситухин в ответ:

– Да у меня же нет высшего образования.

– Ничего страшного.

– Я не член партии…

– Тогда вон отсюда! – вспылил Кирьяков.

Через неделю в Альметьевск прибыл новый начальник колонии Амень Хасянов, прежде работавший старшим опером второй колонии в Казани. Ситухин стал его замом по режиму и оперативной работе. Вместе проработали пятнадцать лет.

Кто не работает, тот не ест. Даже в колонии

Начальник ЛИУ-8 Олег Хаертдинов спит и видит, когда с колонии снимут наркоманский статус. Ведь это позволит развить производство, включить на полную мощь экономические рычаги, без которых в нынешнем рыночном мире невозможно жить хорошо. Пока же приходится выживать, из наркоманов работники неважнецкие.

А производство в ЛИУ-8 имеет давние корни. Когда-то на месте колонии работал ДОК – деревообрабатывающий комбинат, на его базе и была создана колония в 1962 году. Многие работники ДОКа стали затем трудиться в ЛИУ-8. В середине 70-х годов, когда пустили КамАЗ, колония заключила договор с автогигантом и поставляла практически все деревянные детали, а самое главное – кузова для машин. Было и много других заказов, которые успешно выполнялись. И всем было хорошо – и заказчикам, и исполнителям.

Но вот в стране начался переход на рыночные отношения. А это значит, что каждое предприятие или учреждение должно было само заботиться о себе, не надеясь на спасительную палочку-выручалочку в виде бюджетных ассигнований. И не важно, какой у тебя профиль, главное – плати за все деньги.

В 90-е годы в колонии возник острый дефицит средств, в первую очередь денежных, начались перебои в выдаче зарплаты сотрудникам, остро встал кадровый вопрос – многие стали увольняться. Дошло до того, что некому стало в наряды заступать, оперативная обстановка резко обострилась. Альметьевск – город нефтяников, и этим все сказано, а хочешь жить – умей вертеться. Вот, например, бывший заместитель начальника колонии по общим вопросам Михаил Лаптев занялся бизнесом, сейчас он известный в городе предприниматель, владелец нескольких магазинов. Трудятся у нефтяников и бывшие начальники колонии Александр Сушков, Амень Хасянов. Сушков, вспоминая работу в колонии, признался:

– Надо иметь стальной характер и не менее стальное здоровье, чтобы выдержать, не сломаться, не плюнуть на эту нервную, полную тревоги и постоянного риска работу, к тому же вовсе не так щедро оплачиваемую, как, например, у соседей-нефтяников.

Холостые ли патроны у постовых?

Охрана в колонии, как поется в известной песенке, встает, ох, рано. Вернее, она вовсе не ложится спать, заступая на пост в три часа дня и заканчивая несение службы к пяти часам вечера следующих суток. У каждого постового на вышке – свой обзорный участок, за которым нужно внимательно наблюдать. Главное при этом – предотвратить и не допустить. Имеются в виду всякие нештатные ситуации, например, побег осужденных.

Эдуард Касымов – часовой на посту. Не так давно он предотвратил побег осужденного из колонии, за что был награжден медалью.

– Пока стоишь на вышке и наблюдаешь за территорией долгими часами, о чем только не передумаешь, – рассказывает Эдуард Бахрамович. – Недели за две до “побега” недалеко от моего поста работали осужденные. И я слышал, как они обсуждали, какими патронами заряжен мой автомат. Смеялись: мол, наверняка холостыми или вовсе автомат у меня деревянный… Беглец тщательно просчитал время, выбрал обеденный перерыв.. Но я-то был на посту, и патроны у меня вовсе не холостые. Я кричал ему: “Стой, стрелять буду!”, сделал предупредительный выстрел в воздух. А человек бежал, лез по сетке, еще бы миг – исчез из виду. И я нажал курок, так как обязан был это сделать, это мой долг…

Службу при отделе охраны колонии несут также и собаки. В питомнике содержится 25 немецких, кавказских, среднеазиатских овчарок. Есть также спаниель, правда, он еще маленький – полугодовалый щенок. Но, хочется надеяться, будет самым удаленьким. Потому что щенка обучают на поиск наркотиков; установлено, что спаниели лучше других собак способны обнаруживать их.

В минувшем году для четвероногих охранников в колонии построен целый учебный городок. Там кинологи проводят со своими питомцами специальные занятия. Кстати, среди лучших кинологов “восьмерки” – милые, симпатичные девушки Галина Булаева и Светлана Соловьева, призеры городских, республиканских и даже всероссийских соревнований.