Осенью 1974 года мы с женой были в Париже – принимали участие в конференции по геронтологии. Это был уже мой четвертый визит во Францию, и по обычаю я зашел в редакцию газеты “Русская мысль”, где иногда печатались мои статьи. Главный редактор газеты княгиня Зинаида Шаховская сразу спросила меня – знаю ли я Ростроповича? Я ответил утвердительно.

– Поезжайте к нему обязательно, у него большие проблемы с визой в Англию. Помогите. Он в гостинице “Кинг Джордж”.

Я спросил о номере его телефона, но Шаховская ответила:

– Поезжайте сразу, он не выходит из номера, он все время в гостинице.

Я взял такси, заехал за женой, и мы примчались в “Кинг Джордж”. Это был пятизвездочный отель, недалеко от Булонского леса. Мстислав Ростропович, которого все после первой встречи называли просто “Слава”, был необычайно рад, увидев нас. Последовали объятия, поцелуи, но первый вопрос Славы был необычным:

– Жорес, что случилось с Саней?

Саней многие близкие называли Александра Солженицына, который тогда жил с семьей в Цюрихе.

– А в чем дело? – спросил я.

– Да вот звоню им в Цюрих. Подходит Аля. Приветствую ее, позови Саню, говорю, я в Париже.

– Саня работает, – отвечает она, – подойти к телефону не может. (“Алей” была для друзей жена Солженицына Наталья Светлова.)

Вчера звоню снова, то же самое:

– Саня работает, к телефону подойти не может.

– Сегодня утром опять только Аля – звони, говорит, Слава, всегда рада слышать твой голос. Я дал ей мой телефон в Париже, думал, Саня позвонит, но пока никаких звонков.

Время было уже предвечернее.

– А в чем дело? – спросил я. – Солженицын к телефону обычно никогда не подходит, так было и раньше в Рязани.

Эту особенность Солженицына знали все и в “Новом мире”, включая Твардовского.

– Но мне срочно, у меня большие проблемы, а главное, нет денег, я хотел у него занять.

Я, конечно, сразу руку в карман, вынимаю бумажник. Из Лондона я всегда выезжал с некоторым резервом наличности.

– Спасибо, Жорес, – остановил меня жестом Ростропович, – мне много нужно, у вас столько нет!

– Увы, действительно нет, – подтвердил я, услышав названную сумму. – Но зачем вам столько? – спросил я невольно.

– Хочу срочно застраховать свою жизнь на миллион долларов, чтобы обеспечить семью на случай неожиданностей, – ответил Слава.

Я не удивился этому ответу. Страх за собственную жизнь появлялся у многих известных людей, покинувших СССР и оказавшихся в “свободном мире”. Нельзя сказать, что для этого не было никаких оснований. Но Ростропович, как я думал, беспокоился напрасно. Известные артисты, особенно западные, страхуют, однако, все: танцоры – ноги, виолончелисты – пальцы, певцы – горло, даже от простуды.

Когда мы сели, чтобы продолжить беседу, к Ростроповичу подошел огромный пес породы сенбернар – это крупные собаки с коричнево-белой длинной шерстью. Ростропович свою собаку, кличку ее я не помню, очень любил. Номер в гостинице состоял из двух или трех комнат. Постепенно Ростропович рассказал и свою историю. Предысторию я уже знал раньше. Вместе со своей женой Галиной Вишневской он в прошлом очень часто ездил за границу на гастроли и концерты, иногда надолго. Но после 1970 года, когда Ростропович поселил на своей большой даче в Жуковке Солженицына, поездки за границу почти прекратились – “не выпускали”. Контракты на концерты за границей музыканты даже такого калибра должны были заключать через советское государственное агентство. После высылки Солженицына из СССР в феврале 1974 года положение Ростроповича в СССР не улучшилось, но он снова смог заключить несколько контрактов за рубежом, и первые концерты прошли у него в Лондоне и в других британских городах. Ростропович бывал в Англии много раз, здесь у него было много друзей среди музыкантов и композиторов, и он прилично говорил на английском. Лучшим другом Ростроповича в Англии был знаменитый композитор Бениамин Бриттен, который еще в 1963 году написал симфонию Д-Мажор для виолончели с оркестром специально для Ростроповича.

Готовясь к новой, почти двухгодичной поездке на гастроли за границу, Ростропович и Вишневская выбрали Лондон в качестве своей постоянной базы. Ростропович ехал первый, Вишневская с двумя дочерьми-школьницами должна была приехать немного позже, после того как Слава нашел бы в Лондоне подходящий дом для всей семьи. У Ростроповича имелся микроавтобус “Мерседес”, и он сам водил машину при поездках из города в город, так как только таким образом он мог не разлучаться со своими уникальными виолончелями и другим концертным имуществом. Но на этот раз автобус Ростроповича с виолончелями и другими вещами был отправлен в особом контейнере в Англию по морю из Ленинграда. Сам же Слава полетел из Москвы самолетом, вместе с собакой. Ее держали в каком-то отсеке, авиапассажирам первого класса это разрешалось.

В лондонском аэропорту Хитроу Ростроповича пропустили через таможенный контроль, а собаку нет. В Англии, объясняли ему, собаки должны пройти сначала карантин – об этом Ростропович рассказывал с возмущением. “Но у меня на днях концерт в Лондоне!” – пытался убедить таможенников знаменитый артист. “Мы вас не задерживаем, но все собаки обязательно проходят карантин. Это закон”. – “Как долго?” – “Шесть месяцев, – был ответ. – Но вы можете посещать свою собаку”, – объяснили ему. – “Где, в клетке?” – “Не обязательно, – опять поясняли таможенники, – условия содержания животных будут зависеть от оплаты. Все расходы по карантину несет хозяин собаки, есть для них и просторные вольеры”.

Этот закон, распространявшийся на всех домашних животных, был принят более ста лет назад для предотвращения ввоза на Британские острова инфекции собачьего бешенства, от которой тогда не было ни лекарств, ни прививок. С тех пор этой болезни в Великобритании не было. Но Ростропович не хотел расставаться с собакой. Возмущенный, он улетел в Париж, даже не увидев встречавших его в аэропорту друзей, они не имели доступа в “международную” зону аэропорта. Теперь он оказался во Франции с собакой, но без денег и без музыкальных инструментов.

Мы пробыли в гостинице с Ростроповичем около двух часов, объяснив ему некоторые проблемы эмиграции, и оставили телефоны друзей в Париже и наш телефон в Лондоне. Мы еще не уехали из Парижа, когда нам стало известно, что выход с финансами был найден путем заключения контракта с большой французской студией музыкальной записи с выплатой солидного аванса, причем наличными. В последующем, уже в Англии, я узнал, что “Мерседес” с вещами Ростроповича был переадресован из Лондона в Париж. Вишневская с дочерьми также вскоре прилетела в Париж, и именно здесь они сначала сняли, а затем купили квартиру. Уже вчетвером сумели они посетить и Солженицына в Цюрихе – он недавно кратко упомянул об этом в книге своих воспоминаний: “…Ростроповичей понесло изгоняющим восточным ветром – куда-то в Европу, они сами еще не знали куда… В таком растерянном, смущенном, неприкрепленном состоянии они и посетили нас в Цюрихе. Улыбались – а горько, Слава пытался шутить, а невесело”.

Судя по воспоминаниям Солженицына, это была его единственная встреча с семьей Ростроповича за границей. Поселившись в 1976 году в изолированном поместье в лесу в Вермонте, на севере США, Солженицын по-прежнему не подходил к телефону. За двадцать лет ссылки, по его собственному свидетельству, он подходил к телефону только пять раз. В одном из этих случаев звонили из Белого дома. Во второй раз разговора с Солженицыным удостоился Борис Ельцин во время его пребывания в США в 1991 году.

С Ростроповичем я встречался в последующие годы лишь три раза, но кратко, всегда после его концертов. Один раз в Вашингтоне в 1978 году, два раза в Лондоне. В последний раз это был его благотворительный концерт в Лондоне в пользу жертв землетрясения в Армении в декабре 1988 года. На этом концерте было собрано для Армении около миллиона фунтов стерлингов.