Как-то в одной из командировок по городам и весям республики довелось посетить крупное и прославленное некогда кожевенное предприятие – теперь оно, увы, почти банкрот. Рассказывая об истории фабрики, старожилы то и дело упоминали фамилию директора, который много лет, еще со времен Великой Отечественной войны, работал тут, руководил коллективом. Благодаря его профессионализму, организаторским, чисто человеческим способностям фабрика гремела на всю республику, ее продукция пользовалась заслуженным спросом. А вот после того как Иван Петрович Филиппов (назовем его так, человек он известный, к чему ненужные разговоры) ушел на пенсию, дела на предприятии пошли все хуже и хуже. Возможно, время виновато, а может, нынешние руководители…

Мне захотелось встретиться с Филипповым. Бывшие сослуживцы сообщили, что Иван Петрович, персональный пенсионер России, недавно отметил 80-летие. Но по-прежнему оптимистичен, отзывчив к людям и, скорее всего, с удовольствием побеседует с журналистом о своем любимом предприятии. Мне дали домашний телефон Ивана Петровича, и я стала звонить. Но к трубке никто не подходил – ни в первый день, ни во второй. Наконец, узнаю, что Филиппов лежит в больнице. Но состояние здоровья стабильное, и его можно посетить.

У меня в запасе оставался один вечер – на следующий день планировался отъезд в Казань. И я отправилась в больницу – очерк о предприятии без Филиппова оказался бы неполным.

В затемненном коридоре глазного отделения дежурная сестра, выслушав просьбу, выдала халат, тапочки и проводила в просторную, еще более темную, чем коридор, палату на четверых. Только на одной кровати, у окна, неподвижно лежал человек. На тумбочке стояли полупустая тарелка с недоеденной больничной овсянкой, стакан с чаем. И все. Я положила рядом пачку печенья, поздоровалась, объяснила, кто я и зачем пришла. Иван Петрович обрадовался, взял меня за руку, слегка потряс, приветствуя. Он предупредил, что абсолютно ничего не видит, а так как в палате он один, свет не включает. Ни к чему… Но если мне нужно, то выключатель около двери. Сказала, что обойдусь, мы побеседуем без протокола.

Иван Петрович родился на Урале, но его родители еще в 30-е годы переехали в Татарию, закрепились здесь окончательно. Он закончил школу и в 1937 году поступил в Казанский техникум легкой промышленности, после окончания которого в 1942 году попал на “Спартак”, а затем – в райцентр, на кожзавод. Сначала был мастером, но вскоре трудолюбивого и ответственного молодого человека назначили техноруком завода на правах главного инженера.

Во время войны кожзавод работал день и ночь, помогая фронту. Здесь выделывали разные кожи (верха), шили чувяки, сандалии, мастерили полушубки. Время от времени на завод приезжали на лошадях военные. Они паковали продукцию прямо в мешки и развозили ее по госпиталям.

Вскоре после войны молодого инженера Ивана Филиппова заприметили в горкоме комсомола, избрали вторым секретарем, потом первым. Но душа тянулась к производству. В 1948 году Иван Петрович вернулся на родной завод. Дела пошли хорошо, как вдруг, спустя четыре года, его вызвали в горком партии и приказали: “Нужно, как коммунисту, возглавить и вытащить из отстающих промкомбинат. Мы знаем, у тебя получится, ты человек опытный”.

Филиппов уходил с родного предприятия с неохотой, но дела на комбинате пошли в гору. А в 1954 году Филиппова вновь перебросили на кожзавод – директором. В его подчинение поступило 1200 рабочих.

– Это было, как сейчас помню, весной, в апреле, – смахнув трясущейся рукой капельки пота со лба и глядя невидящими глазами в потолок больничной палаты, – рассказывал Иван Петрович. – С той поры меня уже не тревожили, и я работал на заводе до августа 1981 года, пока не исполнилось 60 лет. Но и потом продолжал работать: управляющим на фабрике, замдиректора АТП, наконец, вахтером в Доме учителя. Работал до первого сентября 2000 года.

А в 1954 году, когда меня поставили директором кожзавода, начал я со строительства, с установки нового оборудования. У нас тогда впервые появились чехословацкие контейнеры. Шили самую разную обувь. Помню, даже в Монголию отправляли наши ботинки. Меня любили на заводе. Я приходил на работу раньше всех, в половине седьмого утра уже ходил по цехам, с каждым здоровался, расспрашивал о жизни. Сейчас руководители предприятий по-иному ведут себя с подчиненными – слишком высокомерно, словно стесняются проявить человечность и доброту. Думают, от этого дисциплина и выработка повысятся. Как бы не так, если ты к людям с добром, они тебе тем же отплатят. Люди ведь все видят, чувствуют, кто есть кто, где фальшь, а где правда. Мне было очень приятно, когда нынче пришли ко мне с завода и принесли в подарок к 80-летию чайный сервиз. Не забыли старика. А вот родная внучка не пришла… – тут Иван Петрович не выдержал, на морщинистые щеки из глаз потекли слезы. И прозвучала еще одна история, житейская и печальная.

Иван Петрович попал в больницу неожиданно. Пошел смотреть квартиру – планировался размен, и вдруг в подъезде дома в глазах померк свет, как будто наступили глубокие сумерки. Филиппов с трудом добрался до дома. Зрение к нему не вернулось ни через день, ни через два, и вот он в больнице. Причина болезни – сильнейший нервный стресс (врачи это подтвердили), который пережил старый человек в результате семейных неурядиц, связанных с разделом квартиры.

Единственный сын Филиппова Антон умер 15 лет назад, остались сноха и внучка Наташа, которые жили отдельно. Сноха работала в школе учительницей, слыла хорошим преподавателем. Замуж она больше не выходила. Вскоре и Наташа стала преподавать в той же школе.

После смерти жены Иван Петрович какое-то время держался, но содержать квартиру, обихаживать себя больному старику было все труднее. В обязанность Наташи входило каждодневное закапывание капель в глаза деду. Однажды она не пришла на эту процедуру, старик пролил полный бутылек дорогого лекарства, очень расстроился. После этого он стал просить о помощи соседей. Наташа и ее мать приходили к деду все реже.

Однажды он им заявил, что женится. Женщины были в шоке. А Иван Петрович пояснил, что знает избранницу очень давно, вместе работали на фабрике, она тоже пенсионерка, у нее взрослый сын и собственный маленький домик на краю города. Сноха с внучкой рассердились, стали его отговаривать. Но Иван Петрович стоял на своем: мол, ему тяжело одному, нужен уход, а снохе и внучке все время некогда.

И он в самом деле женился. После этого сноха объявила свекру бойкот, перестала общаться с дедом и внучка. Им было жаль, что, возможно, уплывет в чужие руки большая директорская квартира. Хотя у самих, если честно, квартирный вопрос был решен на все сто процентов. Но нужны были деньги.

Состоялся скандал с криками, руганью и хлопанием дверью, которая чуть с петель не слетела. Сноха с внучкой подали в суд, требуя свою долю. Иван Петрович стал подыскивать размен, искать покупателей. Дело оказалось непростым. Вскоре после этих разборок Филиппов попал в больницу.

… И вот он лежит тут совсем один, ждет, когда вернется из командировки хирург-окулист, чтобы вынести вердикт – делать операцию или не делать? Иван Петрович очень надеется, что операция пройдет удачно. Изредка к нему забегает жена. У нее своих проблем хватает – сын, внуки, собственный огородик. Все требует заботы.

Филиппов нет-нет, да и задастся вопросом: а почему, собственно говоря, она за него пошла? Может, и впрямь, как его убеждала сноха, в надежде поживиться чужим добром? А может, из уважения, из благородства? А из любви? Да какая тут любовь, когда жизнь прожита и время подводить итоги. И все-таки ждет Иван Петрович внучку (сноха-то уж точно не придет), ведь родная кровь…

Когда я уходила из палаты Филиппова (почти на ощупь – стало совсем темно), предложила включить свет. Но осеклась на полуслове, вспомнила, что ему ведь все равно… У медсестры на выходе спросила, какие шансы у больного, возможно ли, чтобы зрение вернулось. Она грустно покачала головой : глаукома – коварная болезнь. Еще я спросила, не знает ли медсестра внучку Филиппова Наташу – городок-то небольшой. Медсестра сказала, что знает обеих, и мать и дочь. И что те никогда не простят и никогда не придут к старику…