– Отношение австрийцев к русским неоднозначное. Есть те, которые относятся к вам негативно. И причина, конечно же, известна: СМИ довольно подробно освещают экономические преступления, совершаемые “новыми русскими”, как в России, так и за ее пределами, – заявила без обиняков моя собеседница. – Впрочем, исключение составляют фронтовики, с удовольствием вспоминающие, как это ни странно, даже годы, проведенные в советском плену. В нашей семье традиционно к россиянам относятся с большой теплотой, а почему, вы сейчас узнаете из истории, приключившейся с моим отцом перед самым концом войны.
Он происходил из древнего итальянского рода и в силу своего воспитания являлся по убеждению ярым пацифистом. Поэтому во Второй мировой войне не хотел принимать участия ни на чьей стороне. Какое-то время ему это удавалось путем частой смены страны проживания. Однако под самый конец войны он был арестован в Австрии советскими войсками. До выяснения обстоятельств содержался под замком в одном из жилых помещений. Спустя несколько дней отцу стало ясно, что процесс дознания может тянуться бесконечно долго и, чтобы отвлечься от тревожных мыслей, он расчертил мелом на полу шахматную доску и стал сам с собой играть в шахматы.
Надо сказать, он был неплохим шахматистом. К его изумлению, начальник охраны, с виду интеллигентный и, судя по его неплохому немецкому, европейски образованный человек, стал задерживаться у его камеры, наблюдая за шахматными экзерцициями отца. Кончилось все тем, что в один прекрасный день советский офицер, не выдержав, вошел в помещение к отцу и выразил сомнение по поводу одного из сделанных ходов. Отец было заспорил, однако офицер достал давний, изданный еще до войны шахматный журнал и, показав подобную партию, убедил его в своей правоте.
С тех пор у отца появился постоянный партнер по игре в шахматы. Чувствовалось, что она затягивала обоих в отсутствие других развлечений все больше и больше – так, что и военные события, и ожидания близкого мира стали рассматриваться ими со своеобразным шахматным уклоном. Нормальная жизнь, помимо всего прочего, означала для обоих регулярное получение шахматных журналов, участие в турнирах, посещение шахматного клуба…
Прекратилось это удивительное знакомство так же неожиданно, как и началось. В один из дней офицер был за игрой особенно молчалив. Посмотрев на шахматную доску, он тяжело вздохнул и вдруг заявил с сожалением отцу, что это была их прощальная партия, поскольку его переводили на другое место несения службы. И тот и другой записали свой последний ход и, не решившись на более теплое прощание, ограничились крепким мужским рукопожатием.
Отцу стало как никогда грустно и тоскливо. Он отдавал себе отчет в том, что с уходом этого русского офицера ему было больше не видать некоторых послаблений, да и к чему хорошему в конечном итоге могла привести неопределенность его ситуации в военное время, когда люди миллионами уходили из жизни. Ангела-хранителя, как он про себя называл русского, не стало.
До позднего вечера отец не находил себе места. Доиграть отложенную партию он так и не решился, уговаривая себя, что это будет еще один предлог для того, чтобы задержаться подольше в этой жизни.
Решив, что рассказ окончен, я вдруг сделал неожиданное замечание:
– Мне почему-то кажется, эту шахматную историю вы выдумали. Не могло в военное время на вражеской территории, пусть даже в преддверии окончания войны, с учетом строгостей, царивших в нашей армии, происходить столь тесного общения между заключенным и охранником! Офицер неминуемо должен был бы понести наказание!
– Это история моего отца, а он бы никогда не позволил себе ее выдумать. Как знать, может быть, офицер и был наказан переводом на другую службу, – возразила моя знакомая. – Но это еще не все, – продолжила она. – Вы не дослушали историю до конца. Офицер, уходя, не замкнул дверь на ключ, что позволило моему отцу ночью беспрепятственно покинуть помещение.
Этот жизненный эпизод отец рассказал мне со смыслом, убедив в том, что, попадая в безысходную ситуацию, в которой не видится и проблеска надежды на спасение, никогда не надо терять присутствия духа, ибо всегда хотя бы одна дверь, казалось бы, в наглухо замкнутом пространстве остается открытой.
Единственное, о чем отец сожалел всю оставшуюся жизнь, – что он никогда больше не увиделся со своим спасителем и, конечно же, не потому, что партия так и осталась незавершенной.
В.МЕДВЕДЕВ.
Наш корр.
Вена.
