Наша жизнь многолика и отнюдь не всегда справедлива. Как часто мы слышим : “Гляди-ка, она такая стерва, а мужа имеет золотого!” И наоборот: ” Умница-разумница, при всех добродетелях женщина, а вот с мужиками не везет!” И жалеем последнюю, и сочувствуем. Зато первую, “стерву”, окатываем если не презрением, то завистью.

На первый взгляд – справедливо. Хотя по большому счету, какое дело конкретному человеку, как к нему относятся окружающие, если в жизни все наперекосяк или – напротив – она кротким котенком ласкается к тебе ? Тут не до чужого мнения. В себе бы разобраться, чтобы что-то переменить. Или опять же упрочить свое положение боготворимой жены…

Сколько помнит себя Аня, она всегда была главной в доме. А мерой главенства была ответственность. Чуть свет, мать уходила на ферму. Девчонка бежала в сарай, несла дрова, нагрузив себя поленьями до носа, потом складывала их в русской печке колодцем и растапливала печь. Намывала картошку, ставила чугунки с ней к огню, принималась готовить нехитрую еду. Потом кормила мятой картошкой поросенка, готовила пойло корове, бросала охапки сена в кормушку и доила буренку.

Там просыпались сестренки. Их нужно было накормить, одеть и отвести к старушке-соседке, которая приглядывала за малыми. И уж тогда приходило время позаботиться о себе – собраться и бежать в школу, чтобы после занятий все начать сначала…

Так шел год за годом. Похвалы, ласкового слова от матери она не слышала. Для той, выросшей в многодетной семье, такое положение старшей дочери было нормой. Да и доставалось матери на ферме. Животноводов не хватало, приходилось работать за двоих – троих. Это и кстати было, чтобы побольше заработать и как-то свести концы с концами. Муж попался беспутный – то появлялся, то исчезал. Детей вот разве что делать научился…

Доброе слово от матери Аня услышала, лишь окончив восемь классов. Да и то доброе ли? Это ведь как посмотреть. Она тогда заявила, что поедет в Казань поступать в училище для швей. Про училище слышала от своих деревенских девчонок, которые уже устроились в городе. Вот тогда мать запричитала: “Что делать буду без тебя? Валька с Галькой еще на выросте, ни к чему не приучены…” Аня кротко ответила: “Устроюсь, к себе заберу. Неужто ты желаешь нам такой же жизни, как у тебя?”

Аргумент был сильный …

Старательности и трудолюбия Ане было не занимать. Вскоре ей, как передовой работнице на фабрике, дали квартиру – в ту пору это было запросто. Строчила постельное белье, халаты. А как-то девчонки принесли журнал “Бурда”. Попробовала по выкройке из нее сшить для себя модное платье – получилось! Заказы посыпались со всех сторон. Так что днем работала на фабрике, а вечерами дома обшивала знакомых и незнакомых дам.

Приработок был очень кстати. Подросшие Валька и Галька вскоре тоже причалили к старшей сестре. Одну пристроила в училище при фабрике, которое сама закончила, другая поступила в энергетический техникум. Учила, кормила, одевала, пока одну за другой не выдала замуж.

Настало время подумать и о себе. Да и имелся уже дружок. Он тоже работал на фабрике. Правда, электрик из него был никакой, чудом держался при деле. Зато слыл весельчаком, лихо играл на гитаре и был, по существу, мягким и добродушным человеком.

Когда выходила замуж, ее бывшая наставница, женщина многоопытная, предупреждала: “Ой, девка, наплачешься ты с этим оболтусом!” Аня же думала иначе: мол, остепенится, обзаведясь семьей, у кого нет недостатков! И с неукротимым материнским инстинктом принялась окружать мужа своей неистощимой заботой.

Шила, вязала, жарила-парила для любимого. Бросил работу, сочувствовала: пусть ищет другую, по душе. Он же на лето устроился спасателем на пляж. Кого уж он там спасал – дело второе, зато сам отдыхал и загорал на славу. А она все строчила, чтобы заработать на мебель в доме, на модную одежду для мужа, который стал весьма разборчив в своей экипировке, на продукты.

С приходом зимы ее Алешенька по-прежнему думать не думал о том, чтобы найти себе какую-то серьезную работу. То на диване с газетой лежал, то коротал время с дружками. С приходом лета снова подался в спасатели. И опять Аня себя уговаривала: мол, все равно одумается, вот заведем ребеночка…

Ребеночка завели. Алешенька ушел. Вообще-то Аня давно подозревала, что у него появилась другая женщина. Но воли своим чувствам все не давала. А тут, когда в квартире появились пеленки-распашонки, детский плач и всякие недомогания, стала срываться, выговаривать мужу за его несостоятельность.

Это с непривычки его смертельно обижало. Однажды, придя с сыном из детской консультации, Аня увидела полупустой шифоньер, исчезли гитара со стены, новенький телевизор. “Разводиться будем позже”, – было выведено каракулями на клочке бумаги…

И опять потянулись серые будни, год за годом. Впрочем, забот хватало. Сын подрастал, все внимание, вся забота были пристегнуты к нему. Захотел магнитофон – пожалуйста! Только-только вошли в моду “видики” – извернулась, достала. Но ласки сыновней, благодарности не видела, как ни пыталась их, не признаваясь в том самой себе, вызвать дорогими подарками.

К тому времени Аня уже и дачу завела. Но копалась в земле одна. “Вот купишь машину, буду ездить с тобой”,- отвечал подросший сынок. Машина была не по зубам, а то бы она непременно ее купила, раз Олежка так мечтает. “Когда станет работать, нам легче будет. А то ведь хоть вымахал под каланчу, да умом все равно дитя, еще успеет нахлебаться хлопот да забот. Сама детства да юности не знала, пусть хоть сын нормально растет и развивается”, – размышляла Аня, с тележкой прижавшись в угол переполненной электрички.

Да не дождалась она сыновнего возмужания. После жестокой драки, когда ее Олежка с дружками до смерти забили своего одногодка, он загремел в места не столь отдаленные. Надолго. Сколько денег потратила Аня, чтобы хоть как-то облегчить судьбу своего Олежки! Продала дачу, тот же “видик”… Но что может сделать простая женщина против закона, хотя про него в народе и толкуют, что он как дышло: куда повернул, то и вышло…

Как-то в магазине Аню окликнули. Обернулась и глазам своим не поверила: стоит рядом ее одноклассник, земляк. Прямо щемящий привет из юности! Сколько лет прошло, а он все тот же – насмешливая улыбка, лихой чуб над бровью. Правда, слышала она, когда ездила в деревню мать хоронить, что Николая за кражу посадили в тюрьму. Но опять же и другие слухи были, что подставили парня городские гости. Сами, мол, обворовали сельмаг, а улики подбросили, чтобы в краже обвинили их деревенского приятеля…

В тот вечер они с Николаем много всего переговорили, и слухи о своей невиновности он подтвердил. Пострадал, мол, ни за что. Потом на Севере, в Норильске жил. Да и там нынче неуютно. Деньги уже не те, душа тоскует по солнцу, которое в Заполярье выглядывает разочками в году. Мечтает в Казани устроиться, вот только с пропиской, жильем проблемы…

И вновь жалость привычно защипала сердце Ани. Николай для нее показался едва ли не родным сыном, который страдает за колючей проволокой. Да и нравился ей этот Николай в далекой юности. Но тогда он был предметом воздыханий всех девчонок. Разве могла она, затюканная взрослыми заботами, ходившая в платьях с материнского плеча, привлечь внимание такого красавчика!

Так что сейчас услужить ему показалось просто редким бабьим везением. Какие проблемы, если у нее своя жилплощадь, если она в данное время одна! И прописала, и поселила у себя. Первое время была просто счастлива. Пока водились деньги, привезенные с Севера, Николай тратил их с царской щедростью. Покупал цветы чуть ли не каждый день, дорогие вина, конфеты. Да ведь все рано или поздно кончается, особенно хорошее.

И был день, когда, подустав тащить семейный воз на себе (они зарегистрировали свой брак чин по чину), Аня робко намекнула, что пора бы Николаю пристроиться куда-нибудь на работу. Это было с ее стороны неосмотрительно. Тому уже надоели пресная праведность Ани, ее неукротимая материнская потребность накормить, напоить, одеть – ведь чуть ли нос не утирала! К тому же уяснил Николай для себя, что в уютной квартире своей землячки он царь и бог.

Словом, сколько черного кобеля ни намывай, белым он никогда не станет. И пошел Николай во все тяжкие. Дорогие вина сменились бормотухой. Когда и на нее не хватало денег, он зорко присматривался, куда в очередной раз Аня прячет свой кошелек, и вытягивал из него всю наличность. Когда наличности не хватало, тащил на рынок что-нибудь из вещей.

С приходом холодов ошиваться на улице возле пивнушек стало неуютно. И, едва Аня уходила на работу, в ее квартире начинались гулянки. В них участвовали базарные бабенки вместе с новоявленными приятелями Николая, развращенными от перестроечной безработицы донельзя. Первоначальный рай с “приветом из юности” превратился для доверчивой и доброй Ани в кромешный ад.

“Гони его в три шеи”, – говорили соседи, обеспокоенные за собственное благополучие. “Ну куда он пойдет? – беспомощно разводила руками Аня и опять оправдывала Николая: – Может, еще образумится. Он хорошим парнем был. Разве может душа меняться ?..”

Душа-то, может, и не меняется. Да ведь взрослый мужик, если его с ложечки поить-кормить, пеленки менять да потакать, может и впрямь в детство возвернуться. И в худшем варианте – превратиться в жестокого себялюбца, инфантильного до предела. А если еще и в генах эта инфантильность заложена… Тогда все – не ходите, девки, замуж!

* * *

“Ну почему мне так не везет? – убивалась Аня. – Вроде все делаю по совести, мухи не обидела в своей жизни… Вон Галька наша как устроилась! Муж ее на руках носит. Коттедж отгрохал, у самого машина, да Гальке еще купил. Ну эту, камазовскую, “Окушку”… Хоть и ездить-то ей разве что по парикмахерским. Который год не работает, собой занимается!”

Знаю я и Галину. Таких как раз и называют стервами. После техникума она недолго проработала на заводе. Потом пристроилась в коммерческую фирму. Красивая, смелая, умная, она быстро смекнула, что нравится своему директору. И сделала все, чтобы женить его на себе.

Первый муж – брошенный – чуть не повесился с горя. Надрывался на работе, чтобы удовлетворить все прихоти любимой жены. Но прихотей было много, а возможностей у рабочего парня мало. Проиграл он у жизни свое счастье.

Две родные сестры – две противоположные судьбы (третья – Валентина – оказалась в меру везучей женщиной, золотой серединкой, так сказать). И если к Ане невозможно относиться без жалости, то к Галине, “новой русской”, невольно присматриваешься с интересом. Нет, это вовсе не означает призыва ко всеобщей “стервозности”. Да этого у нас и не произойдет. Российская женщина никогда не станет похожей на западную, воспитанную на иных моральных ценностях. Только у нас, пожалуй, возможно такое массовое явление, как “усыновление” взрослых мужчин.

В этом парадоксе – “усыновлении” – и скрывается, очевидно, ответ на вопрос: “Почему добрым и хорошим девушкам достаются алкоголики да бездельники, а “стервам” – золотые мужья?”. “Стерва” превыше всего ставит свое благополучие, побуждая мужчину действовать. Женщина, привычная за все отвечать самой, тащить мужскую ношу на своих хрупких плечах, как бы парализует его волю, его действия.

Конечно, эта схема вовсе не отражает всей многоликости жизни, которая каждого нынче берет на излом, заставляя показать, чего он стоит. Есть в ней место и нежности, и заботе. Но если это касается двоих взрослых людей, пусть та же забота исходит прежде всего от представителей сильного пола. Им, как говорится, сам Бог велел.

А женщине велел любить. И начинать с себя.