Новошешминский дом для престарелых и инвалидов – один из лучших в республике. В каждой палате – холодильник и цветной телевизор. Есть баня и прачечная. Интернат имеет свое подсобное хозяйство – каждый день на столе мясо и молоко. Но у обитателей приюта нет главного – покоя.

Мухи не обидел, а человека убил

– Убили, убили! – раздался истошный крик санитарки. – Дядя Саша Борисова зарезал!

Приют загудел, как растревоженный улей. В палате, где жил дядя Саша с двумя “урками”, давно назревал конфликт. Два бывших заключенных Михаил Борисов и Алексей Быстров, “списанных” из зоны в Новошешминский интернат для престарелых и инвалидов по отбытии срока и крайней физической немощи, постоянно “доставали” старика. Как бывший монтажник – в свое время он возводил КамАЗ, дядя Саша получал неплохую пенсию. Даже тех 25 процентов от нее, которые выдают обитателям приюта (оставшиеся 75 идут на счет интерната), хватало на то, чтобы хорошо выпить и закусить. На что постоянно и подбивали “богатенького Буратино” его беспокойные соседи.

Дядя Саша всегда умел ладить с людьми. Мухи в жизни не обидел. Кочевая жизнь строителя помотала его по всему бывшему Союзу. Где только не довелось жить – в палатках, вагончиках, землянках… Со всеми уживался, находил общий язык. А тут два наглых зека пристали как банный лист: “Давай выпьем, давай выпьем!” Особенно донимал худой, как скелет, Мишка Борисов. Что нашло на старика? Видать, черт попутал: взял и ткнул перочинным ножиком нахалюгу. И надо же, угодил прямо в сердце! Говорят, чтобы до него достать, нужен клинок длиной не меньше, чем в ладонь. А лезвие “складняка” было с ноготок, не больше того инструмента, которым дамы маникюр наводят. Мишка больно худ оказался, видимо, у него сердце к коже приросло, вот его дядя Саша так быстро и достал.

В тюрьме Борисов выжил, а на воле, в интернате, среди безобидных, казалось бы, пенсионеров, нашел лютую смерть. Судьба…

Труп увезли в морг, а убивца, как положено, посадили в каталажку. Никто с тех пор его не видел. Правда, директор интерната Петр Абрамов разузнал-таки у районного прокурора о дальнейшей судьбе своего бывшего подопечного. Дядю Сашу не посадили, суд признал 75-летнего старика невменяемым и определил на лечение в спецбольницу.

“Я родился на Броде”

“Кадры” в Новошешминском интернате один другого круче. Взять, к примеру, “щипача” Льва Старынина.

– Я родился на Броде, – с гордостью говорит он о себе, называя “Бродом” улицу Баумана в Казани.

Если у него спросить:

– Николаич, а ты почему на войну не пошел? Ведь твой год призывали!

– Росточком не вышел.

– А сколько ты сидел?

– Мало, 48 годочков…

Попав из Казанского приемника-распределителя в интернат для престарелых, поначалу старый карманник ошалел от радости. В камерах, то бишь в номерах, – по два-три человека, холодильник, телевизор, теплое ватное одеяло. Харчи дают аж четыре раза в день, а работать не заставляют. В общем, светло, тепло и мухи не кусают.

Но очень скоро Лев Старынин заскучал. Ходил пару раз кости старые размять к местному сельпо. Не понравилось. Одни сонные старухи да пара местных алкашей. Что с них возьмешь? Не те масштабы, не те. Узнав, что директор Абрамов собрался по каким-то своим надобностям в Казань, взмолился:

– Иваныч, возьми с собой! У меня в Услоне дочь, я как из зоны “откинулся”, то есть вышел, ни разу ее не видел. Возьми, а?

Какой Услон, какая дочь – хитрит что-то старый. Но Абрамов сжалился. Справил ему зимнюю куртку и кроличью шапку – никак в столицу собрались. Старик всю дорогу просидел как на иголках. Только доехали до Горок, он едва ли не на ходу спрыгнул с машины – и был таков. Правда, на прощание успел крикнуть:

– Через три дня вернусь!

Но в обещанный срок не уложился. Явился лишь через неделю, хмурый и злой, как побитый пес. Без шапки и куртки. На расспросы отвечал неохотно:

– Зрение что-то стало подводить.

Оклемался Лев Николаевич после казанского турне быстро – сангвинический темперамент не позволял долго пребывать в трансе. Старынина снова потянуло на подвиги, и он бухнулся директору в ноги:

– Петр Иваныч! Христа ради, прошу, отпусти меня из приюта. Не могу я здесь, мне простор нужен.

– Да иди на все четыре стороны, кто ж тебя держит! Только сгинешь ведь, пропадешь…

– Ничего, поживу еще, я родился на Броде.

С этой бодряческой фразой и ушел Лев Старынин. Ушел навсегда.

А дом родной им только снится

В интернате не одна шпана живет, есть и приличные люди. И весьма. Скажем, тетя Дуся Дунаева. Работала управляющей Госбанка, который и сейчас ей что-то приплачивает к пенсии. В интернате она самая “богатая”, но прежней своей работой не кичится, проста в общении.

Или взять дядю Колю, которого все называют “профессором” за эрудицию и кругозор. Был главбухом крупного металлургического комбината. У него сын в Нижнекамске, но не ужились вместе. Старик любит, чтобы все было так, как он сказал, а молодым это не нравится.

Александра Гурьевна Данилова, бывший председатель Черемушкинского сельсовета, – тоже уважаемый человек. Гурьевна тяжело болеет, и мы не стали ее тревожить – Данилову как раз причащал местный священник отец Петр.

Не к месту будет сказано, в приюте есть свой морг. Его впридачу к бане, прачечной и котельной построил неугомонный директор Петр Абрамов. Умерших отпевает поп, и их сразу выносят из палаты, чтобы не вносить беспокойство в души стариков.

– Слава Аллаху, из мусульман никто еще не умер, – говорит Петр Иванович. – Православные-то обряды я знаю, а вот мусульман хоронить не приходилось. Не знаю, даже что и делать, если что случится, не приведи Господи…

Когда в приюте появился Федор Миронов, директор и весь обслуживающий персонал не могли на него нарадоваться. Вежливый, культурный, обходительный. А главное – оформитель от Бога. За считанные дни превратил интернат в настоящий Эрмитаж…

Увы, счастье длилось недолго. До первой пенсии. Федор Иванович ушел в запой. Страшнейший. Человека будто подменили. Ладно бы, пил и спал. Нет, он, как разъяренный зверь, бегал по комнатам, круша и ломая все, что ни попадет под руку. Протрезвев, пришел к директору с повинной, как нашкодивший кот:

– Мне стыдно, но ничего с собой поделать не могу – такая уж натура. Уеду я домой, в Горьковскую область, там у меня дом и сад. Мне даже сон приснился.

Уехал. Только примет ли родня, которая, собственно, и сплавила Миронова в интернат, устав от его постоянных пьяных выходок. Вот что делает с человеком водка…

Раньше было позором, сегодня – норма

В интернате люди не только умирают, но и… нет, не рождаются (такого факта еще не зафиксировано), а женятся. Тофик и Света, оба инвалиды с детства, здесь нашли друг друга. Справили свадьбу – все как у людей. Хотели мы заглянуть к ним в гости, но у “молодоженов” дверь была заперта, несмотря на “пионерское время”. На замок закрылись и соседи – в интернате спать ложатся рано, сразу после ужина. Директор переживает: нет в приюте “красного уголка” (сейчас он думает о том, как его построить), где старики могли бы общаться друг с другом.

Пустила нас в гости добродушная хозяйка следующей палаты – бывшая доярка. В комнате чисто, уютно. На тумбочке – цветы, по телевизору передают новости.

– Как вас зовут?

– Тетя Нина.

– А где ваша соседка?

– Уехала к племяннице в Нижнекамск.

– А вас родственники навещают?

– Кому мы сейчас нужны, – тяжело вздыхает тетя Нина и собирается угощать нас собственным маринадом.

Да, когда-то считалось позором отдавать стариков в дома престарелых, а сейчас это – почти норма.

Вежливо, стараясь не обидеть хлебосольную тетю Нину, откланиваемся и заходим в другую палату. Тут – дым коромыслом. В пепельнице – гора окурков. На полу – грязные бушлаты. Дышать практически нечем.

– Мужики, вы бы хоть форточку открыли!

– Так холодно же, – ворчливо отвечает вертлявого вида мужичок, впустивший нас в комнату.

Это Алексей Быстров – свидетель убийства своего приятеля Мишки. Над кроватью его висит портрет военного. Как выяснилось, это он сам в далекой полузабытой юности. Быстров теперь соседствует с двумя другими бывшими зеками: Юрием Булычевым и Иваном Гиваргизом.

Булычев в Казани жил на знаменитой Суконке, известной во всех лагерях бывшего Союза своими воровскими притонами. Он ослеп на зоне, и сейчас молча курит, неподвижным взглядом уставившись в пол.

– Ты чем, дядя Юра, промышлял на Суконке, голубями, небось, баловался?

– Не-а, голубей я не воровал, – голос глухой и сиплый, как во время тяжелой простуды.

Услышав чужие голоса, вынырнул из-под одеяла третий постоялец – Иван Гиваргиз, весь в наколках, с подвижной и живой физиономией. Гиваргиз – из известного клана ассирийцев, живших в Казани на Профсоюзной улице. В их роду были и чистильщики обуви, и зубные техники. А Иван пошел совсем по другой стезе. Узнав, что мы из Казани, забросал вопросами: такого-то знаешь, а такого-то… Поняв, что “ребята не при делах”, потерял к нам интерес и снова завернулся в тулуп, погрузившись в свои недосмотренные грезы.

Тюрьма не исправила, а интернат и подавно

Петр Абрамов, директор Новошешминского интерната, ни на что не жалуется. У него все есть. Недавно благодаря Пенсионному фонду РФ он получил комплект мягкой мебели, ассенизаторскую и тестомесильную машины – в приюте сами пекут хлеб. Шешминские организации задолжали кучу денег в бюджет: часть из них перекрыли в порядке взаимозачетов, передав интернату кто что может.

Директор построил ферму. Собирается строить пасеку и склады. И своего добьется. Петр Иванович – из той породы людей, которых гонят в дверь, а они влезают через окно. Но просит не для себя – для стариков и инвалидов. Святое дело – как откажешь!

Но одну проблему решить он не может. Сегодня практически в каждом районе есть дом для престарелых граждан. И везде – одно и то же.

– Каждый старается отделаться от бывших уголовников, – говорит Петр Иванович. – К примеру, мы исхитряемся отправить своего отпетого кадра в Зеленодольск, а нам суют “подарок” из Мамадыша.

Глядя на то, как мучаются старики, хочется перефразировать известного некогда спортивного комментатора: “Такой приют нам не нужен!” Нельзя размещать пенсионеров вместе с уголовным элементом, пусть и бывшим. У этих людей часто нарушена психика, у них свои представления о жизни, свои интересы, свой мир, наконец. И если их не переделала тюрьма, вряд ли изменит приют.

В общем, нужно отделять одних от других. Как? А об этом пусть думают там, куда все законопослушные граждане отчисляют налоги в надежде на обеспеченную старость, – в Пенсионом фонде, а также в Министерстве социальной защиты.