У нас и детства не было отдельно, а были вместе – детство и война.
Роберт РОЖДЕСТВЕНСКИЙ
Помните популярную рубрику в советских газетах «Письмо позвало в дорогу»? По адресам злободневных эпистолярных сигналов редакция нередко направляла корреспондента в командировку. В канун 70-летия Победы в почте «Республики Татарстан» оказалось письмо, которое тоже позвало в дорогу. Она оказалась короткой – в один автобусный маршрут до улицы Серова в Казани.
«Уважаемая редакция! Посылаю вам две фотографии. На одной – наши родители, на другой – их дети. Отцов мы практически не помним, большинство из них с войны не вернулись. А они по той же причине не увидели повзрослевшими нас.
Хотя повзрослели мы рано не по годам – наравне со взрослыми работали, мерзли, голодали. Не выйдешь на работу – у матери сократят трудодни. Хотя за них мы практически ничего не получали, разве что солому. Помню, только однажды на трудодень выдали 50 граммов ржи и 30 копеек. В нашем доме хлеб стали есть только тогда, как я стал ходить на станцию Куркачи и расчищать от снега железнодорожные пути, стрелки. Зовут меня Ильдус Фарсин. На школьной фотографии я в третьем ряду четвертый справа».
Признаюсь, и это письмо, и фотоснимки по-настоящему «зацепили» меня. В них лаконично отразилась вся страшная, жертвенная война, не пощадившая ни взрослых, ни детей. Вглядываюсь: у отцов и детей одинаковые лица – пасмурные, словно предчувствующие неизбежные лишения и беды. Ни на одном даже подобия улыбки! Все напряженно смотрят в фотообъектив, и даже дети не ждут, что из него «вылетит птичка».
Пояснения к снимку, запечатлевшему второклассников Мульменской средней школы дает сам Ильдус Фарсинович:
– Тут нас 28. Сейчас, по моим сведениям, в живых, включая меня, остались только трое. Снимал нас фотограф из Высокой Горы. Думаете, мы в школу собрались? Ничего подобного, картошку убирать! Не до учебы было – и сентябрь, и октябрь мы работали в колхозе. Учились с грехом пополам, до второго класса ни читать, ни писать не умели, а в первом классе учительница нам только сказки рассказывала. Да и потом, как подсказывает память, школа ассоциировалась в сознании с холодом. Зимой здание отапливалось неважно, в классах застывали чернила, коченеющими пальцами трудно было держать ручку. Когда становилось невмоготу, учительница заставляла нас прыгать около парт, чтобы согреться.
Обратите внимание, фото сделано в середине сентября, а мальчишки на первом плане босые. Тот, что справа, кажется, его звали Рафкат, до снега прибегал в школу босым. Он и на улицу зимой играть не выходил. А девочка, крайняя справа, носила с сестрой одно платье на двоих: одна – в первую смену, другая – во вторую. Вот парнишка в пальто с меховым воротником. А надето оно на голое тело, под ним даже рубашки нет! Рядом – мальчишка, который зимой и летом ходил в рубашке, перешитой из мешка. В том, что я одет вполне прилично, мамина заслуга. Как-то из Казани приехала женщина, она меняла вещи на еду. Мать накопала в огороде пару ведер картошки и обменяла ее на отрез сукна, из которого сшила мне рубаху и штаны.
Самым мучительным испытанием был, конечно, голод. Есть хотелось постоянно, лакомством считалась даже перезимовавшая картошка, которую мы по весне подбирали в поле. Уже в зрелом возрасте я прочитал в какой-то книге: «Выпал снег, покрывший последние источники питания голодных». И вспомнились наши походы на картофельное поле, когда снег уже сошел. Почерневшие клубни сушили на крахмал, добавляли опилки, ошурки и из этой смеси выпекали подобие лепешек.
Видите крайнего мальчишку в третьем ряду справа? Кажется, Исмагилом его звали. Как-то он ушел в поле за картошкой и пропал на несколько часов. Взрослые запрягли лошадь, поехали искать. И увидели, что мальчишка стоит среди пашни как вкопанный. Оказалось, он по коленки увяз в оттаявшей земле, а вытащить лапти из вязкого грунта не может – ослаб за зиму!
Не скажу, что все голодали. В селе была пошивочная артель – обувщикам худо-бедно платили. Остальные выживали как могли. Я, например, мальчишкой подался на Бирюлинский каменный карьер, там наши деревенские вместе с заключенными разгружали вагонетки на канатной дороге. Дорожный мастер, осмотрев мою щуплую фигурку, строго наказал: «Спросят, сколько тебе лет, отвечай – 14. А почему такой худой? Плохо питался».
Помнится, колхозу нарезали делянки – лес валить. Наряды распределяли по дворам. С односельчанами Махмутом и Габдуллой (они были старше) я оказался на лесозаготовках. Нам повезло: жили в избе у лесника, он нас подкармливал, валенки подшивал. А оплата была такой: день работаешь – вечером тебе полагается бревно. Из таких заработанных бревен деревенские делали срубы, продавали, тем и жили. Как-то зимой, приняв на ночь стакан самогона, наш дед-лесник полез на печь да и умер. Нам ничего не оставалось, как вернуться домой. А в деревне плач стоит – Сталин умер!
В нашем доме, правда, по этому поводу не очень убивались. Взрослые говорили, что по милости усопшего вождя отношение к фронтовикам, пропавшим без вести, было чуть ли не как к предателям. А мой отец и оба его брата относились к этой категории. Разницу между «пропавшими без вести» и «павшими смертью храбрых» местное руководство соблюдало четко. Даже мы, мальчишки, это испытали. Когда в деревню к детям, ослабленным от истощения, из райцентра приезжала медсестра и вливала им в рот ложку рыбьего жира, наш дом она обходила. Помню, мама пошла в сельсовет выяснить, почему ее детям не дают рыбьего жира – ведь они тоже истощены? Председатель сказал: их в списке нет. Мать вернулась зареванная. В войну дети ни за отца, ни за дядьев от государства не получали ни копейки…
В 1946 году через нашу деревню шел солдат после госпиталя, который рассказал, что служил с моим отцом, они вместе переправлялись через Днепр осенью 1943 года. Их лодку прямым попаданием накрыл снаряд, а он, единственный из всех, выплыл. О судьбе остальных ничего не знает. Хотя, чего гадать: конечно, все погибли.
…Таким вот невеселым оказался комментарий нашего читателя к старым снимкам из семейного архива. На фоне школьного снимка дети, родившиеся после Победы, наверное, могли считать себя вполне счастливыми. Как сказал поэт: «Отстали вы от нас на целый класс – /На страшный класс войны,/ и слава богу!»
Из трудовой книжки Ильдуса Фарсина
После вечерней школы был зачислен помощником бурильщика геолого-разведочной партии. Служил командиром войсковой радиостанции на территории Польши. Машинист экскаватора на строительстве оросительной системы в казахстанских степях. Инженер-технолог моторостроительного завода с дипломом выпускника Казанского авиационного техникума, 27 лет проработал в летно-испытательном цехе вертолетного завода. На пенсию ушел в 1996 году по инвалидности – жестоко простыл на морозе, инструктируя казахских пилотов, как управлять вертолетом, изготовленным по спецзаказу для президента Назарбаева.
