Очень немногие знают об этой странице из жизни Зайнаб Садыковны Бахтияровой. Она иногда рассказывала о ней, но только близким людям. Просто не считала ее
И мы бы, наверное, не узнали об этом, если бы не счастливая и почти случайная встреча в Нижнекамской школе №11 с преподавателем физики Мариной Синявиной, внучкой доктора Бахтияровой. Вот что она поведала о жизни героини нашего рассказа.
Сорок три года Зайнаб Садыковна проработала врачом. Она была одной из немногих татарских женщин, окончивших Первый Московский медицинский институт. А ведь был момент в 1925 году, когда ей пришлось делать нелегкий выбор: стать медиком или довольствоваться работой учительницы в деревенской школе. Тогда ей было двадцать шесть.
Поменять профессию означало поменять судьбу. С одной стороны, не хотелось оставлять любимую школу и знакомую работу. Сюда она пришла в 1918 году после окончания учительских курсов. Но в местном отделе образования лежали три путевки в медицинский техникум и ни одного заявления на учебу. А Зайнаб решилась. Она еще совсем девочкой просила отца отпустить ее на фельдшерские курсы. Не отпустил. Даже думать о курсах запретил.
Но она думала. И вспоминала ту девушку из аптеки – в белом халате и крахмальной косынке. Зайнаб тогда училась в четвертом классе и разницы между доктором и аптекарем не видела.
Комната в общежитии на 25 человек. За окном – Казань, большой город. Зайнаб здесь раньше никогда не бывала, и учеба, и такая желанная судьба впереди. Закончен первый курс, впереди еще два, она упорно готовится к экзаменам. Только почему-то ей так тяжело, особенно по вечерам: температура, пропал аппетит… «Эх, – покачал головой профессор, – это туберкулез. Оставляй учебу, голубушка, немедленно поезжай на кумыс!»
Сколько раз перебрала она в уме слова профессора, прежде чем решилась ехать в кумысолечебницу… Все лето пила молоко башкирских кобылиц, впитывала степное солнце и училась, училась. Уж чего-чего, а упорства ей было не занимать. Осенью успешно сдала экзамены. Успешным оказалось и лечение.
Диплом, назначение заведующей сельским фельдшерско-акушерским пунктом, через год – районная больница в Сергачском районе. Дома и ночевать-то приходилось нечасто. Хорошо, что муж был человеком понимающим. А то ведь только и жди стука в дверь: «Зайнаб Садыковна, срочный вызов!» Собираться она научилась быстрее пожарных. Вот чего ей не хватало, так это основательных медицинских знаний. Опыт имелся, но ей этого было мало.
Как же была она горда, когда увидела свою фамилию в списке зачисленных в Горьковский медицинский институт! После первого курса Зайнаб взяла перевод в Первый Московский. В самый знаменитый медицинский вуз страны ее приняли без стипендии и общежития. Зато это была Москва. Учеба, параллельно работа в неотложке «Склифа», государственные экзамены – все это к февралю 1937-го было позади. Впереди – возвращение домой, сельская санэпидемстанция, борьба с корью, скарлатиной, ветряной оспой, брюшным тифом. В ее распоряжении – «транспортный парк»: лошадь и два велосипеда. Научилась ездить верхом. Только ликвидируют вспышку скарлатины в одной деревне – в другой начинается дизентерия.
- В госпиталь пришел приказ: отныне принимать на лечение раненых только из числа военнопленных. Приказы, как известно, не обсуждаются, но ей стало не по себе. Теперь в обязанности Бахтияровой входило лечение бывших врагов
Не успела заметить, как вырос сын, вот ему уже и восемнадцать, уже и в армию на будущий год. А год ожидался тридцать девятый, с его короткой «неизвестной» финской войной. Зайнаб Садыковна сменила главврача своей больницы, которого перевели на работу в военный госпиталь.
Июнь сорок первого разорвал сердце двойной болью: в армии служил солдатом-срочником ее единственный сын. Работа тоже стала военной службой; теперь Зайнаб Садыковна заведовала медицинским отделением эвакогоспиталя. И ждала писем с фронта. В одном из них пришла весть о том, что ее мальчик геройски пал в бою. Она больше не могла оставаться в тылу. Райвоенкомат удовлетворил ее просьбу, и в апреле сорок третьего она стала военным человеком.
Зайнаб Садыковна до конца жизни помнила номера всех эвакогоспиталей, где ей пришлось работать. Один из них, №2805, отложила в особый уголок памяти, чтобы реже вспоминать. К тому времени она потеряла на фронте и мужа.
Госпиталь двигался за теснящим врага фронтом, наконец прибыли в только что освобожденный Брест. За городом еще шли бои, а в самом Бресте уже развернули большой лагерь для немецких военнопленных. В госпиталь пришел приказ: отныне принимать на лечение раненых только из их числа. Приказы, как известно, не обсуждаются, но ей стало не по себе. Теперь в обязанности Бахтияровой входило лечение бывших врагов.
И вот в госпиталь привезли первых военнопленных: голодные, истощенные, некоторые не могли передвигаться без посторонней помощи. А здесь теплая постель, горячий кофе, опытный доктор в белом халате. Многие из них плакали, не веря своему счастью. Нет, это было не похоже на тот плен, которым немецкое командование пугало своих солдат.
- «33 немецких военнопленных, выписанных сегодня из лазарета №2805, выражают искреннюю благодарность начальнику отделения, капитану, доктору Бахтияровой за образцовое лечение, а также за заботу, полную самопожертвования»
10 октября 1945 года – она хорошо запомнила этот день. Выписывалась последняя партия вылеченных военнопленных – тридцать три человека. Они зашли в кабинет фрау доктора молча. Переводчик подал ей лист бумаги.
«33 немецких военнопленных, выписанных сегодня из лазарета №2805, выражают искреннюю благодарность начальнику отделения, капитану, доктору Бахтияровой за образцовое лечение, а также за заботу, полную самопожертвования…» Зайнаб Садыковна глотала слезы, слушая перевод. Один из пленных сделал шаг вперед и поцеловал ей руку. За всех, от имени всех.
После войны у доктора Бахтияровой было много работы – в новом поселке уральских химиков под Губахой, была и трехлетняя спецкомандировка в Монголию. А однажды пришло письмо.
Перевести его с немецкого помогли на Губахинском химическом заводе. Писал один из ее бывших пациентов, проходивший лечение в госпитале №2805. «Навсегда врезались в память ваши слова, которые вы сказали после моего выздоровления, что шансов на спасение у меня почти не было. Чтобы подкрепить мои силы, вы дополнительно давали мне сахар. Я знаю, что значил в то время сахар…»
И вот она едет в Германию по приглашению своих бывших пациентов. Как не похожи пейзажи за окном на те, что она видела в последние дни войны, когда их госпиталь стоял в польской Познани! На вокзале пограничного Франкфурта-на-Одере к вагону подошел человек в военной форме:
– Фрау Бахтиярова, здравствуйте! Я Ганс Юттнер. Вы меня лечили. Я специально взял отпуск, чтобы сопровождать вас до Берлина. Помните меня?
Конечно, она его помнила – самого молодого, совсем мальчика, кажется, тогда ему было не больше семнадцати.
– Правильно! – улыбнулся в ответ мужчина. – Мне было семнадцать. И я спрашивал тогда себя и других: почему русские с нами так обращаются? Разве мы заслужили это? Вот когда я по-настоящему понял, что значит женское сердце. Когда я вспоминаю войну, то думаю прежде всего о вас.
В Берлине на платформе ее ожидали человек пятьдесят: бывшие пациенты, корреспонденты немецких газет, молодые солдаты. Ее обнимали и целовали, щелкали камеры. Оказалось, что ее помнят многие, не только те тридцать три, подписавшие благодарность. Все хотели, чтобы фрау доктор обязательно побывала и в их доме. Однажды на улице к Зайнаб Садыковне подошла немолодая пара. Мужчина по-русски, хотя и с сильным акцентом, сказал:
– Мы с женой сразу узнали вас, фрау Бахтиярова, видели вас по телевизору. Разрешите сказать, что многие немцы гордятся вами.
