Секрет счастья Шамиля-абзы

Казалось бы, у старых людей есть серьезные поводы к унынию. Они уже потеряли многих близких и родных. Мучают болезни, слабость и беспомощность, а дети не всегда рядом. Да и нищ зачастую наш российский старик. Какое тут счастье? Но счастье – вещь загадочная. Богатство, здоровье, слава, власть и даже любовь еще не означают счастья. Оно имеет иную природу и излучает иные волны…

Автор статьи: Вера АРЯМНОВА

information_items_10104356

Казалось бы, у старых людей есть серьезные поводы к унынию. Они уже потеряли многих близких и родных. Мучают болезни, слабость и беспомощность, а дети не всегда рядом. Да и нищ зачастую наш российский старик. Какое тут счастье? Но счастье – вещь загадочная. Богатство, здоровье, слава, власть и даже любовь еще не означают счастья. Оно имеет иную природу и излучает иные волны…

В теплый сентябрьский день в городской автобус вошел счастливый человек. Он обратил на себя внимание сразу, почтенный возраст выдавала яркая седина. Самодельная трость заметно помогала ему стоять на ногах. О том, что новый пассажир – человек счастливый, сказали глаза. Они светились. И каждый, на кого он смотрел, тут же получал частицу этого света. Старик оказался общительным, и вскоре те, кто заговорил с ним, и те, кто лишь прислушивался к диалогам, сумели по достоинству оценить фразы, полные житейской мудрости и юмора. Бабай в тюбетейке был татарином, но его русская речь напоминала о лучших ее носителях начала прошлого века. Журналист во мне гадал: воевал ли он? Образ высокого, интеллигентного человека с пальцами пианиста так не вязался с ужасом и тяготами войны. Мы договорились о встрече.

Война – это трудная работа

Шамилю Кабирову, уроженцу Средних Тиганов, что в Алексеевском районе, 88 лет. Будущего кавалера орденов Красной Звезды, Славы III степени, Отечественной войны II степени, медали «За отвагу» на службу призвали семнадцатилетним. Шел февраль 1943 года. Сначала Шамиль оказался в пулеметном училище, потом – в учебном танковом полку. Со специальностью «радист-заряжающий» был переведен в батальон подготовки командиров орудий. А в октябре 1944-го началась его война – на Третьем Украинском фронте в составе 9-й танковой бригады при 1-м Гвардейском ордена Ленина механизированном корпусе.

После того как сгорел в бою его танк, полученный по лендлизу из Америки, командир орудия Кабиров продолжал воевать в 18-м полку того же корпуса. С боями и большими потерями полк прошел от Будапешта до Вены, но победу встретил еще на территории Венгрии: «Нам о Победе во­время не сообщили. Пехота как-то     сама узнала – все небо трассирующими пулями прошили. Мы поняли, что война кончилась».

«На войне все просто, но самое простое в высшей степени трудно». Эти слова военного теоретика Клаузевица всплыли в моей памяти по ходу рассказа фронтовика, который о геройских деяниях говорил неохотно. Ну, подбил танк «Тигр», так война же… Шамиль-абзы не видит ничего геройского в том, чтобы убивать людей. Он видел их мертвые лица через военную оптику – до сих пор «все они стоят перед глазами»…

Охотнее ветеран говорил о буднях, о том, как выживали солдаты: «Кормили чаще капустным бульоном – хорошо, если картофелина попадется. Хлеба тоже могло быть больше. Но ничего, жили, хотя круглые сутки хотелось есть». За год Кабиров и его боевые товарищи не выпили ни капли воды, только слабое вино. На освобожденных территориях из колодцев пить не дозволялось, могли быть отравленными. «Как солнце излучает тепло, так танковая броня – холод. Продрожал всю зиму. Ватных штанов не выдавали, теплое белье – да, но оно не спасало».

Всякий раз, говоря подобные вещи, Шамиль-абзы предупреждал: «Я не жалуюсь. Просто рассказываю историю». Но горькие подробности истории искупаются признанием: «Самое цветущее время моей жизни – война. Мы ощущали себя личностями. Не боялись смерти, никого не боялись, имея в руках грозное оружие и чувство полкового братства в душе. Война – слишком трудная работа, успех в ней требует товарищества. Это потом начинают разбираться, у кого звезды на погонах крупнее. На фронте все были равны».

Материнская молитва

Провожая первенца в армию, матушка Нафиса сказала: «Ты обязательно вернешься. Даже не раненым». Берегла материнская молитва танкиста в ситуациях, казалось бы, крайних: «Рядом со мною люди гибли, а на мне ни царапины. Только однажды волосы состригло волной от взрыва. Командиру танка голову снесло, он был рядом, но я ниже сидел. Одной удачей это не объяснить».

Война для него в 1945-м не закончилась. До места, где жили родители, комиссованный по болезни младший сержант добирался в 1946 году, преодолевая трудности, достойные приключенческого романа. Получив на руки литерный билет, оформленный с каким-то мелким недочетом, воспользоваться им не смог. Перед отправкой комиссованных переодевали во что попало: «Даже ботинки без подметок можно было получить – надевай и езжай. А добротное обмундирование оставляли служащим. Но на дворе декабрь, дорога предстояла длинная. Нехорошо, думаю. Замерзну. Поэтому ушел на вокзал ночью, в своем обмундировании. Дождавшись товарняка в станционной будке, за табак добрался до Свердловска. Там узнал, что и с «правильными» литерами солдаты по два-три месяца ждут отправки».

Когда пришел нужный ему поезд, в вагон было не попасть – двери изнутри подперты досками. Но какой-то служивый выбежал за кипятком, да и сговорились: взял младшего сержанта с собой. Доехал до Канаша. Добрался и до Чебоксар, на верхней полке укрывшись за чемоданами от контролера. А потом, поскольку денег на автобус не было, 60 километров шел пешком до поселка Дубовый: «Я молодой был и к голоду-холоду привычный. В танке-то отопления нет, а зиму пережил. Подумал: и на сей раз, наверно, не умру…»

Встреча с родными

«К вечеру дошел до Отар, сейчас такой деревни нет. До дома еще четыре километра. Зашел в сельсовет, говорю: я очень устал, помогите транспортом. Там только засмеялись. Ну, дошел до дому к ночи. В окно вижу: отец. Самого не видно, только руки. Постучал в дверь. Отец вышел в сени, крючок скинул, не глядя, вернулся в дом со словами: „Мать, там кто-то     пришел…“ Мама повисла на мне, полчаса не отпускала, а отец все ходил, ходил кругами вокруг нас…Сели за стол, ни о чем не спрашивая, накормили. Так кончилась для меня война».

День отдохнул, и – в военкомат. А отец – к начальнику, за хлебной карточкой на сына, который вернулся со службы инвалидом. Не дали. Сказали, пусть на работу идет, получит рабочую карточку.

«Я не жалуюсь, – очередной раз поясняет мой собеседник, – это история. А отец был оптимистом – ладно, сынок, переживем. Он ставил дом, рад был, что помощник явился. Мама боялась, что меня заберут, я ее успокоил бумажкой с печатью: там, правда, было написано, что я направлен в Сурки. Но мама неграмотная, как, впрочем, и отец. А у меня целых четыре класса образования да военная наука за спиной».

По воробьям из пушки

С военной наукой у Шамиля Кабирова все в порядке: еще в училище спокойно читал книжку, пока будущие бойцы толкались у пулемета, оспаривая очередь к оружию. Месяц шумели, а когда оставили пулемет в покое, Шамиль подошел, разобрал, собрал – словно давно умел это делать. А обучился-то, можно сказать, на слух. И в танке у него был порядок: «Пушку я настраивал, как настраивают пианино, ведь без этого в цель не попадешь. А палить из пушки по воробьям – дело бесполезное. Все дело в настройке. Я мог. В окна домов с расстояния в километр свободно попадал».

Но речь не о том, что все всегда легко давалось. В Вене, в районе Арсенал, был сад, в котором засели немцы. Их надо было выбить. «Пехота, – вспоминает Кабиров, – не пошла, а танки пошли и, можно сказать, спилили этот сад из пулеметов. Там был домик, а в нем немец. Он противотанковой гранатой нам в командирскую башенку попал. Вот тогда-то командиру голову и оторвало, мне волосы постригло, а заряжающий сгорел. Танк мы оставили. В одну ночь пришел тягач, но механик в танк не полез – там жуткий запах был, ведь за три дня тело нашего командира разложилось. А я залез; буксир потянул, моторы завелись. И я выехал из сада», – говорит Кабиров, а мне слышится: «Из ада…»

Корни его харизмы

Воспоминаниям нет конца… Гаснет за окном день, и его рассказ о «мирной жизни» словно потускнел. Достроив дом, они с отцом в лаптях пошли работать грузчиками на сплав. Это с поврежденным-то позвоночником? «А что делать, – говорит он, – другой работы не было». Кстати вспомнил, как в тридцатых годах отца на работу не принимали. Потому что у него было много детей – семейным же надо место в бараке выделить. Чтобы прокормить семью, отец трубы чистил, землю копал, в пекарне работал, дрова заготавливал. Частным образом.

«Однажды родители перекапывали огород, кое-где оставались картофелины. Сварили их, сели за стол, отец и говорит: „Не принимают меня на работу!..“ – тут мой собеседник заплакал от сочувствия. Лишения, выпавшие на долю родителей, он до сих пор переживает сильнее, чем собственные: каждый раз, когда разговор касался отца и матери, на глаза его накатывались слезы…

Когда наконец отца приняли на сплав грузчиком, радости не было предела. Шамиль-абзы поясняет: «Папа был человек промысловый: летом до колхозов-то работал на земле, в зиму уезжал на шахты. Когда в Средних Тиганах стали принуждать идти в колхоз, не побоялся все бросить: дом, постройки. Переехали в Марийскую Республику. Из деревни уйти было нельзя – паспортов не выдавали. Но можно было нахулиганить – тогда отправляли в места лишения свободы, а по освобождении выдавали справку, на основании которой давали паспорт. Решимости отцу было не занимать…

Почему же не хотел Нуретдин Кабиров идти в колхоз? Ему не нравилось, что деятели, не знающие, как телятам корм задать, взялись руководить крестьянами, хозяйством… «Богатое наследство получил я от родителей: гены. Все в них», – заключает бабай.

«Живу хорошо – гоняю ветер»

Есть люди правильные, как букварь. Все документы у них в порядке, все заявления поданы вовремя и лежат где надо, необходимая регистрация имеется, во всем учет и трезвый расчет. Это обеспечивает благополучие и спокойствие. Наверное, так и надо. Однако никто не отменял и людей, для которых эта, «бумажная», сторона жизни далеко не главная.

«Конечно, мне надо было все бумаги хранить, – говорит Кабиров. – Например, как мне карточку на двести граммов хлеба после войны не дали. Надо было оформить этот факт в письменном виде и дату отказа поставить. Конечно, и райкомы партии были, и исполкомы, профсоюзы, надо было ходить и просить. Но я не ходил».

Шамиль Кабиров в годы войныМного воды утекло с тех пор, как герой нашего рассказа в лаптях сплавлял лес. Потом учился на электромеханика, шофера, кузнеца. Между тем подступила Волга вплотную к дому, который Шамиль-абзы строил с отцом. И в начале 70-х вернулся Кабиров в татарские края.

«Встретила Казань меня не то чтобы ласково: еще в 90-х годах имел лишь место в общежитии, – рассказывает ветеран. – Ближе к пенсии стали гнать. Куда идти? А хоть на улицу. Старый ты, говорят, а общежития у нас – для молодежи. Чуть было в бомжах не оказался, а тогда бы и пенсию не получал».

Чтобы получить пенсию участника войны, нужно было предъявить не только военный билет и удостоверения к наградам. Требовались данные из архивов. Тут и выяснилось, что здание Горно-Марийского райвоенкомата, призывавшего нашего героя на военную службу, давно снесено, да и вообще на его месте теперь вода, поглотившая окрестности. Немало пришлось поездить, чтобы доказать: он тот самый Шамиль Кабиров, которого давно ищет Музей-мемориал Великой Отечественной войны – там и сведения о танке есть, где значится командиром орудия младший сержант Кабиров…

Конечно, ни квартиры, ни машины, как многие другие участники войны, он не получал. Заявление надо было написать, а это в понимании Шамиля Кабирова – просить. Просить, считает он, стыдно. Да и хлопотно. Вот палку – батожок, как он выражается, разрешил себе получить бесплатно.

«Оказалось, надо обойти всех врачей, кроме разве что гинеколога, – смеется ветеран: – После – комиссия. Там сказали: надо принести трудовую книжку, и чтобы инвалидность была оформлена, справки какие-то еще нужны, целый список. Когда я это все соберу, мне дадут разрешение идти в соцзащиту, там зарегистрируют как нуждающегося в батожке.

Ну стоит ли простая палка такой маеты? Однако, поскольку у меня есть свободное время, пробую постичь природу этого механизма: сколько человек с моими ногами, защитник Родины, должен, по мнению чиновников от медицины и соцзащиты, вышагать, чтобы наконец эту палку получить. Вот и хожу – ветер гоняю…»

Живет ветеран один в небольшой квартирке, где приспособил под верстак скамейку, ремонтирует швейные машинки. Завсегдатай концертных залов он и сам при случае исполнит «Кара урман» несильным голосом, но так душевно, что заслушаешься. Общается с родственниками. А много ли их? «Пол-России, – шутит Шамиль-абзы, – я никому в родстве не отказываю».

Секрет счастья

Жилище его откровенно вопиет о ремонте, а преклонные годы исключают самостоятельность в этом вопросе. В общем, мне показалось, что «показателей» для того, чтобы быть довольным жизнью, приветливым и счастливым, у него недостаточно. «Да что вы, – искренне удивился Кабиров, – я самый счастливый человек. Остался живым на войне, в которой погибли миллионы. Это самая большая награда. Я живу не наживусь, радуюсь каждому дню».

Кажется, секрет счастья кроется в этом его убеждении: «Если я буду на кого-то обижаться, лучше не станет. Мысли, эмоции людей формируют их реальность. Мой сосед тоже был танкистом. Он так ругал власти и всех подряд. И что? Квартиру ему так и не дали. У дочки жил на трех квадратных метрах. Внучка украла ордена, спрятанные на антресолях. Он подавал на розыск, но раз родственники украли, искать не стали…»

Самым большим несчастьем в жизни Шамиль-абзы считает ругать себя, правительство, других людей. «Все созданы Богом, ненавидеть нельзя». А мечтать можно. Например, о гектаре земли.

«Конечно, особняк не построю, но скромный домишко родные помогут соорудить. И оставлю я это им же. Чтобы помнили, знали: я уважаемый государством человек, потому что защищал Родину».

Хочется, чтобы мечта ветерана сбылась. А сбудется ли, неведомо. Как мы уже поняли, у него нет проблем с благополучным состоянием души. А вот что касается пробивных способностей – наоборот.

+1
0
+1
0
+1
0
+1
0
Еще