Знание иностранного языка – это возможность заглянуть в другой мир

Обретение  Казанским  госуниверситетом  статуса федерального с вхождением в его состав нескольких других  вузов повлекло «великое переселение народов» – переезд отдельных учебно-научных подразделений,  факультетов, кафедр  на другие этажи, а то и  в другие здания.  Среди переселенцев  оказался и Институт востоковедения КФУ. Он с улицы  Кремлевской переехал  на Межлаука, и сотрудники его  заняты в эти дни   нелегкими хлопотами, связанными с этим событием.

Вот и директора института Джамиля Габдулхаковича Зайнуллина я застал за распаковкой связок книг в  новом кабинете. Книги и учебники, судя по характерной  вязи, в большинстве на арабском и других языках, что и натолкнуло меня на первый вопрос:

– На каких языках вы читаете?

– Читаю, пишу и говорю на арабском, персидском, узбекском языках, читаю на старотатарском…

– Знание старотатарского вам, насколько понимаю, понадобилось при написании  диссертаций?

– Да, темой кандидатской  я выбрал памятник  средневековой персидской и арабской литературы в переводе на тюрко-татарский язык под названием «Калила ва Димна», а докторской  – татарскую  богословскую литературу XVIII – начала XX веков и ее стиле-языковые особенности.

– Джамиль Габдулхакович, прежде чем перейти к жизни   возглавляемого вами института, которому исполнилось в прошлом году десять лет, хотелось бы узнать, как вы в свое время пришли к тому, что стало смыслом и содержанием всей жизни, – изучению и преподаванию восточных языков. Выбор ваш состоялся под влиянием какого-то краткого  импульса или же складывался  исподволь, с детских лет?

– Мои предки в нескольких поколениях были людьми   грамотными и начитанными. Со стороны отца это были просветители-священнослужители, со стороны матери – предприниматели-торговцы. Дед  был авторитетным, уважаемым человеком в большом черемшанском  селе Старое Кадеево, имевшем четыре мечети,  и в своем округе муллой.  Отец от него  перенял, а затем закрепил в годы учебы в Кизлярском медресе знание арабского, персидского языков, с мокшей говорил по-мордовски, с чувашами  – по-чувашски, с русскими – по-русски. Родители не были религиозными фанатиками, но и сами соблюдали,  и нас,  детей, учили следовать постулатам Корана, традициям и обычаям исламской культуры и этикета. Помнится, как я, сидя у мамы на коленях, внимал напевам старых баитов и мунаджатов.

Поэтому моя мечта, связанная с изучением восточных языков, формировалась с детских лет. Правда, путь к цели не был устлан ковровой дорожкой. После  татарской сельской семилетки  приехал  в Казань, выучился на токаря в профучилище и до армии работал на вертолетном заводе, вечерами занимаясь в школе рабочей молодежи. Отслужив и вернувшись в Казань, поступил на заочное отделение факультета  татарского языка и литературы КГУ. Вскоре почувствовал, что лишь  татарского мне мало, хотелось знать еще несколько близких к нему языков. Так созрело желание учиться  на факультете восточных языков.

Первоначально намеревался податься  в Ленинград, на знаменитый  восточный факультет университета. Но преподававший тогда в КГУ персидский язык Мустафа-ага Нугуман – языковед, переводчик на татарский Рудаки, Хайяма, Назыма Хикмета – посоветовал выбрать Ташкент из практических соображений: мол, и теплее там, и сытнее. Весомым  оказался  и такой  аргумент – в Узбекистане  жил  мой дядя Мухамет, брат отца. Он уехал туда в 1920 году, участвовал в ликвидации безграмотности населения и  все последующие годы отдал  делу просвещения.

В Ташкентском университете параллельно с арабским, персидским, английским я изучал узбекский язык. По окончании выпускников направляли переводчиками в страны Ближнего Востока, Азии и Африки. После третьего курса направили меня на стажировку в Судан.

– Какие впечатления сохранились у вас об этой стране, ее народе? Долго вы там пробыли?

– Полтора года. Знаете, впечатления самые хорошие. Оттого, наверное,  что это была моя первая зарубежная поездка и я в  силу возраста романтически воспринимал мир. Суданцы-арабы показались мне простыми и доброжелательными людьми. Страна эта (в переводе «страна чернокожих»)  населена  разными этническими племенами, исповедующими ислам и христианство, пережила несколько военных и государственных переворотов, длительную гражданскую войну.  Там и по сей день нестабильна  политическая обстановка, обусловленная стремлением разных сил разделить страну на части.

Мне помнится, например, тревожное событие  под названием «операция Нахр аль-Бард» («Холодная река»), когда   террористы захватили посольство Саудовской Аравии в  Хартуме, столице Судана,  убили посла,  секретаря американского посольства и бельгийского дипломата.

В жизни трагическое соседствует с комическим.  Вспоминается  такой курьезный случай.  В связи с  окончанием строительства молочного завода в Бабанусе советское посольство устроило прием, предварительно раздав приглашенным гостям из аборигенов белые рубашки. И вот меня срочно вызывают как переводчика   к воротам завода, где возник небольшой конфликт  с участием трех или четырех аборигенов.  Оказывается, те явились на торжество в белых рубашках, но… без  портков, то есть даже  без набедренных повязок.  Простодушные сыновья саванны восприняли буквально пожелание устроителей приема видеть гостей в белых рубашках…

– Потом еще приходилось бывать в Судане?

– К сожалению, нет. В других странах бывал в командировках   неоднократно  – в Ливии,  Египте, Ираке, Сирии, Тунисе, и поныне удается   выезжать в те края  для участия в конференциях, симпозиумах, а вот в Судане больше не довелось быть.

– Вернувшись оттуда, вы доучились в Ташкентском университете и…

– И вернулся по распределению в 1974 году в КГУ.

– На факультет восточных языков?

– Тогда еще не было такового.

Несмотря на двухсотлетнюю славную историю казанской школы востоковедения, связанной с именами ряда  выдающихся ученых-ориенталистов,    по распоряжению царя  восточный  факультет в 1854 году  был переведен из Казани в Петербург, что  прервало на сто с лишним лет эти традиции.

 Практически вплоть до 1989  года,  когда  на факультете татарской филологии была открыта  кафедра  восточных языков. До этого востоковедение продолжало жить в основном благодаря энтузиастам. Хотя попытки возрождения его  предпринимались и в послевоенные, и в 1960-е годы. Одним из наиболее известных наших  арабистов  в  этот период  был  академик Мирза Исмаилович Махмутов. Персидский  преподавал уже упомянутый мной Мустафа Нугманович Нугманов.

Первой заведующей  новой кафедрой  стала известный ученый-тюрколог  Диляра Гарифовна Тумашева.  В 1997 году при этом же факультете было создано восточное отделение, которое уже вплотную занялось подготовкой специалистов-востоковедов.

Идея возрождения школы востоковедения в университете, которая жила всегда, претворилась в жизнь весной 2000 года, когда решением ученого совета  был образован Институт востоковедения КГУ, руководить которым доверили вашему покорному слуге.  В том же году был осуществлен первый набор студентов по специальностям  арабская, турецкая и китайская филологии.

– После такой предыстории перейдем, если не возражаете, к сегодняшней жизни Института востоковедения. Сколько выпускников выйдет ныне из его стен, по каким специальностям?

– Дипломы  нынче  получат более восьмидесяти выпускников – специалистов по языкам, истории, культуре, экономике стран Востока, международным отношениям.

Выпускники института  работают как в России, так и за рубежом – в государственных учреждениях и частных структурах, в дипломатической, образовательной, культурной, торговой сферах. Они востребованы как переводчики, преподаватели, дипломатические работники, консультанты по странам Востока.

– Простите, но как-то трудно поверить в то, что ваши  питомцы трудоустраиваются дипломатами. Да, в крупных фирмах, имеющих международные экономические связи, им найдется работа как переводчикам-референтам, но чтобы дипломатами, когда есть МГИМО…

– А вот представьте, к нам заблаговременно приезжают «покупатели», чтобы познакомиться с наиболее способными  студентами и предложить им работу в дипломатических представительствах. Секрет тут в том, что наши выпускники в отличие от москвичей не привередливы и охотно  соглашаются даже на скромную  зарплату.

В ближайших планах института –  возрождение и развитие таких направлений, как монголоведение, индология, японоведение, корееведение, вьетнамоведение, расширение тюркологических специализаций, уделение большего внимания изучению экономики стран Востока. Для этого  уже есть  многое – квалифицированные преподаватели, хорошие условия для обучения – с библиотекой литературы на восточных языках, компьютерным и лингафонным классами, аудиториями, оборудованными интерактивными досками, спутниковым телевидением для просмотра программ на изучаемых языках, а также связи с культурно-образовательными центрами Китая, Республики (Южная) Корея, Ирана, Турции, арабских стран.

– Среди зарубежных вузов, с которыми сотрудничает Институт востоковедения, значится и Хунаньский университет.

– Наши студенты, изучающие китайский язык, выезжают туда на стажировку. Хунаньский педагогический университет  расположен в городе Чанша и является   одним из 100 ключевых вузов Китая, которые обладают приоритетом в получении господдержки.  Университет установил отношения со многими иностранными вузами с целью академических обменов, в том числе и с КФУ.

– Джамиль Габдулхакович, вы являетесь еще и директором созданного при Институте востоковедения Института Конфуция. Какое из его мудрых изречений вы могли бы вспомнить применительно к теме нашей беседы?

– Пожалуй, такой его афоризм: «Когда не знаешь слов, нечем познавать людей».