Разговоров о том, что России нужно идти по пути инноваций и создания рынка интеллектуальной собственности, ведется много. Делается в этой сфере, к сожалению, гораздо меньше. О том, почему это происходит и что нужно предпринять, чтобы мы стали страной не только умных, но и богатых людей, наш разговор с директором Республиканского научно-исследовательского института интеллектуальной собственности (РНИИИС), доктором юридических наук, заведующим кафедрой интеллектуальной собственности и информационного права Международного университета в Москве Владимиром Лопатиным (на снимке). Недавно он побывал в Казани, где участвовал во всероссийской научно-практической конференции “Инновации РАН-2010”.
Наша справка: РНИИИС (Москва) – единственная в России научная автономная некоммерческая организация, специализирующаяся на вопросах интеллектуальной собственности. Оказывает методическую поддержку вузам, научным центрам, корпорациям и предприятиям в вопросах оформления, закрепления, оценки и коммерциализации прав на интеллектуальную собственность.
– Владимир Николаевич, а можем ли мы вообще сегодня говорить о рынке интеллектуальной собственности в России?
– Говорить можем и должны, тем более что руководство страны признало формирование рынка интеллектуальной собственности необходимым и важным условием перехода на инновационный путь развития. К сожалению, все десять лет, что идут разговоры об инновационном пути, мы топчемся на месте в этом вопросе. Выступая с обращением к Федеральному Собранию в ноябре прошлого года, это признал и Президент Дмитрий Медведев. Мы растеряли половину макротехнологий, доставшихся нам в наследство от Советского Союза и определяющих мировой прогресс, и продолжаем их терять.
При этом, например, на НИОКР (научно-исследовательские и опытно-конструкторские работы) из госбюджета ежегодно выделяется более 300 миллиардов рублей. На формирование национальной инновационной системы израсходовано уже более триллиона рублей. На венчурное инвестирование и господдержку превращения знаний в новые технологии выделено за последние годы денег в два раза больше, чем на гражданскую науку. В результате у нас нет инновационной системы, нет мотивации превращения системы знаний в новые технологии и нет модернизации реального сектора экономики на отечественных технологиях.
– А что есть?
– Есть система освоения денег на всех этапах и уровнях. На парламентских слушаниях в прошлом году говорили о том, что при формировании заказа на НИОКР, распределении денег, “откат” составляет до 40 процентов. Оставшиеся деньги попадают зачастую в околонаучные организации, результаты работы которых представляют слабый интерес для науки и еще меньший – для реального бизнеса.
Соответственно, второе, что мы имеем, – нежелание и незаинтересованность российского бизнеса софинансировать такого рода исследования. Чтобы выживать, он должен брать кредиты в западных банках – на льготных условиях, но связанные с закупками конкретного оборудования конкретных поставщиков. В результате за последние десятилетия наши предприятия подсели на иглу импортозависимости. Даже по традиционно сильным для нас машиностроению, химической промышленности импортозависимость составляет девяносто и более процентов. При этом нас автоматически устранили с зарубежного рынка, поскольку продукция, производимая по импортным технологиям вчерашнего дня, неконкурентоспособна.
– И ничего не делается, чтобы это изменить?
– Если проанализировать ситуацию, то выясняется удивительная картина. Во-первых, те угрозы, о которых мы сегодня говорим, были реально обозначены еще в 2001 году на заседании российского Правительства. И были назначены меры по их предотвращению. Но, к сожалению, большинство этих мер не реализовано. Хотя еще в 2005 году принято очень правильное постановление Правительства о формировании национальной инновационной системы, где обозначены все болевые точки и назначены приоритеты по формированию экономических и правовых условий для запуска инновационных процессов. В том числе – принятие законодательных актов по регулированию инновационной деятельности. Однако до сих пор в стране нет ни одного федерального закона, где бы было дано понятие инновационной деятельности.
В том же постановлении Правительства была поставлена задача урегулировать обмен достижениями между военными и гражданскими НИОКР. Грамотное решение, потому что за рубежом девять десятых всего экономического эффекта в гражданском секторе дают именно военные технологии двойного назначения. Но у нас закон так и не принят, здесь по-прежнему действует усмотрение чиновников, которые чаще всего руководствуются принципом “не пущать”. В результате прекраснейшие разработки и технологии двойного назначения в гражданский сектор не попадают, то, что может работать на улучшение качества жизни россиян, на технологическую модернизацию наших предприятий, не работает.
Все тем же постановлением было принято правильное решение, что нужно законодательно урегулировать вопросы венчурного инвестирования. Но и этого закона нет. А есть девяносто процентов средств, выделенных из федерального бюджета на превращение новых знаний в новые технологии по высокорисковым проектам (это сотни миллиардов рублей), лежащих на депозитах. И только после доклада выявившей это Счетной палаты те самые деньги пошли на финансирование инновационных проектов.
На этих примерах видно, как правильно был поставлен диагноз, назначен рецепт и что из этого получилось.
– Почему же так происходит?
– Почему идет имитация деятельности по реализации государственной стратегии инновационного развития? В любой ситуации нужно искать, кому это выгодно. Чтобы Россия была не продавцом, а покупателем на международном рынке разделения труда, – безусловно, это выгодно западным компаниям. Мы прозевали пятую технологическую революцию, сегодня стоим перед угрозой прозевать шестую, связанную с нано- и биотехнологиями. Сегодня девять десятых всех патентов, выданных в России на нанотехнологии, принадлежит иностранцам. Это означает, что значительная часть бюджетных денег, выделенных на производство нанопродуктов и наноматериалов – напомню, на эти цели выделено около полутриллиона рублей по разным программам, – пойдет по лицензионным платежам за рубеж.
Но одной из главных причин нынешней ситуации я считаю то, что сложились два подхода к перспективе развития страны. Для одних людей инновационное развитие страны – это безальтернативный путь. Другие заинтересованы в сохранении России как сырьевой державы, где можно “пилить” деньги, осваивать их на “откатах”, капитализировать свой властный ресурс и безбедно существовать по принципу “на наш век хватит”.
На мой взгляд, ситуация обострилась настолько, что сегодня мы стоим на краю технологической пропасти. К 2015 году произойдет разделение международного рынка труда. И либо и дальше будем все покупать, как покупаем сегодня, либо все-таки отвоюем свое место, чтобы наши передовые идеи могли быть реализованы.
– А есть ли они у нас, эти идеи?
– Да, безусловно! И прошедшая нынче в Казани конференция – яркое тому подтверждение. И демонстрация стендов на выставке, и выступления с пленарными докладами показали, что Россия – страна гениальных людей. Но пороки нашей системы сводятся к тому, что мы по-прежнему умные, но бедные. Почему так? Мы не умеем себя “продавать”. Нобелевский лауреат по физике 2007 года немец Питер Грюнберг свое изобретение сделал в 1986 году. Мир об этом узнал в 1988 году. Он никому о нем публично не заявлял, пока не запатентовал его во всех основных странах, включая Россию.
– А если бы его кто-то опередил?
– Дело в том, что в патентном праве, в том числе международном, действует принцип приоритета заявки, а не изобретения. И исключительные права, при которых ты получаешь деньги за использование изобретения, определяются патентом, а не публикацией. А посмотрите, что у нас произошло за последнее десятилетие. Была очень грамотно вброшена идея так называемой “экономики знаний”, показателем которой, согласно приказу Минобрнауки, должно выступать число публикаций, диссертаций, монографий, конференций и так далее. Среди показателей результативности инновационной деятельности федеральных и научно-исследовательских университетов первое место – опять же за числом публикаций. Мы производим знания, поставляем их в чистом виде за рубеж, там они оформляются, патентуются на зарубежных правообладателей и потом продаются нам в виде технологий. Эту ситуацию нужно менять, чтобы мы были и умные, и богатые. А для этого и нужен тот самый рынок интеллектуальной собственности, о котором мы говорим.
– Так что же все-таки необходимо сделать, чтобы этот рынок у нас появился и заработал?
– Нужно решить три главных вопроса. Определить, что именно мы должны продавать, и помочь оформить правовой режим этой самой продажи. Определиться, кто будет продавцом и кто покупателем. И написать цивилизованные правила, по которым этот рынок должен действовать.
Итак, что продавать? Интеллектуальная собственность на рынке стран с инновационной экономикой создает добавочную стоимость (например, в объеме продаж средней китайской компании в сфере IT-технологий объем интеллектуальной собственности составляет до сорока процентов от общего объема продаж за год, это много). Причина банальна – в отличие от вещи, которую ты продал один раз и которой у тебя больше нет, право использования можно продавать неограниченное число раз и неограниченному количеству участников. У нас это не работает – прежде всего потому, что мы не закрепляем эти права.
Есть два способа закрепления прав в научно-технической сфере: открытый (патентование) и закрытый (ноу-хау). За рубежом патентуется до двадцати процентов результатов в этой сфере. У нас – от пяти до семи процентов. Там патентуется то, что коммерчески значимо, а у нас зачастую это делается либо для защиты диссертации, либо потому, что так требует госзаказчик по госконтракту. Нужно сделать так, чтобы критерий коммерциализации научных разработок был главным при принятии руководителем вуза, научного учреждения, предприятия решения о патентовании прав на их результат. Патент ради патента никому не нужен, ими можно увешать все стены и в итоге не иметь ни одного лицензионного договора, что и происходит сегодня в России.
Что касается ноу-хау, то с этим у нас вообще практически никто не работает. А ноу-хау на западном рынке составляют до восьмидесяти процентов продаж в сфере интеллектуальной собственности. Нам необходимо вносить поправки в Закон “О коммерческой тайне” и в главу 75 Гражданского кодекса, что позволило бы запустить рыночный механизм вовлечения в коммерческий оборот прав на ноу-хау, как это происходит на Западе.
Теперь – кто должен продавать? Естественно, тот, кто производит эти знания. Вузы, научные центры, академия, КБ, предприятия. А у нас министерства почему-то считают: если разработки идут при бюджетном финансировании, то единственным владельцем этих прав является само министерство, представляющее государственную казну.
Эта точка зрения демонстрирует правовое невежество чиновников. Нормы гражданского кодекса однозначно устанавливают иерархию закрепления государственной собственности: на первом месте – государственные учреждения образования и науки, госпредприятия, организации, и только в последнюю очередь то, что осталось нераспределенным, остается за государственной казной, представителями которой выступают министерства и ведомства. А у нас до настоящего времени вузам или научным центрам запрещено самостоятельно использовать лицензионные платежи от распоряжения интеллектуальной собственностью.
Идем дальше. Кто должен быть покупателем? Конечно же, отечественный бизнес. Но как его заинтересовать? Очень просто – он должен участвовать в определении тематики государственного заказа на проведение НИОКР. Если он поймет, что государство будет финансировать те разработки, которые необходимы ему для модернизации производства, то, безусловно, будет те деньги, которые сегодня идут на покупку импортного оборудования, вкладывать в софинансирование таких разработок и в дальнейшее приобретение прав на них. И второе важное условие для бизнеса: налоговые, таможенные и иные льготы и преференции тем, кто софинансирует научные разработки.
И, наконец, правила, по которым должен работать рынок интеллектуальной собственности. Прописать их все в законах невозможно, но процедуры и правила, не отрегулированные нормативными актами, должны быть определены стандартами. Могу с удовлетворением констатировать, что в декабре 2009 года, впервые в истории страны, на базе нашего института создан национальный технический комитет по стандартизации в сфере интеллектуальной собственности. Мы надеемся, что первые стандарты появятся уже в 2010 году, а в следующем году будут внедрены, и количество их и качество будут расти. Обнадеживает также решение о создании международного технического комитета по стандартизации в сфере интеллектуальной собственности и инноваций на территории постсоветского пространства.
Но чтобы рынок интеллектуальной собственности у нас заработал в полном объеме, кроме правовых и экономических, нужно создать еще кадровые и организационные предпосылки. Если говорить о кадрах, то все в том же постановлении Правительства от 2005 года была поставлена задача обратить внимание на их подготовку. Но вот недавно в Министерстве юстиции был зарегистрирован образовательный стандарт подготовки бакалавров для юриспруденции, и там – ни слова про интеллектуальную собственность, про информационное право. Основы интеллектуальной собственности как обязательная дисциплина вообще отсутствуют в образовательных программах федерального компонента! Мы собираемся строить инновационную экономику, а наши инновационные менеджеры понятия не имеют, как оформить права, распределить, оценить, коммерциализировать и внести в уставной капитал создаваемых малых предприятий интеллектуальную собственность тех же вузов, институтов, научных центров.
Ну, и организационные предпосылки. У нас сегодня интеллектуальная собственность размазана, как каша по тарелке, между десятками министерств и ведомств. Ряд министерств распределяет деньги на исследования в области производства новых знаний, другие министерства отвечают за защиту в этой сфере, есть четыре центра координации, два центра выработки долгосрочных прогнозов… В итоге отсутствует система.
Китай, который двадцать лет назад имел худшие стартовые условия, чем мы, обогнал сегодня по темпам инновационной активности всю Европу, включая, к сожалению, нас, и вышел на третье место после США и Японии. Причина – наряду с государственной стратегией, которая называется “Инновационное развитие через рынок интеллектуальной собственности”, была введена жесткая централизованная система управления интеллектуальной собственностью в стране. Комитеты интеллектуальной собственности имеют централизованную структуру от Пекина до муниципалитетов. Интересно, что этот опыт сейчас в полном объеме использует Казахстан. И мне кажется, что инициатива создания аналогичного единого центра формирования инновационной политики и ее реализации в России давно назрела.
Когда у нас будут созданы все эти базовые условия, тогда мы сможем быть уверены в том, что переход на инновационный путь развития в нашей стране станет необратимым процессом.